«Если поделить человечество на взрослых и детей, а жизнь – на детство и зрелость, то детей и детства в мире и в жизни много, очень много» (Януш Корчак)
Изабелла СЛУЦКАЯ
Фото: Лев Гельфанд
Независимый Мультикультурный Театральный Проект «Белый театр» (а-Театрон а-Лаван), созданный режиссером и педагогом Михаилом Кайтом, предлагает в этом сезоне премьерный спектакль – оригинальное сценическое прочтение кинематографического шедевра Ингмара Бергмана «Осенняя соната».
«Я делаю только то, что во мне откликается и что у меня болит», — сказал режиссер, объясняя свое обращение к теме, касающейся сложности человеческих отношений между самыми близкими людьми: любви и одиночества, психологической совместимости и взаимных обидах, невысказанности душевных переживаний, порой длиною в жизнь.
Я могу сказать, что впечатление от спектакля — исповеди, пронзительного и волнующего, долго еще продолжает жить в нашем воображении, с ним трудно расстаться, покинув зрительный зал… Постановка, пространство и музыкальное оформление, как написано в титрах, исполнены Михаилом Кайтом, и, я бы сказала, что это авторский режиссерский театр, на спектакле которого я была впервые. Лаконичное оформление сценического пространства дополнено было оригинальными визуальными решениями: подвешенный рояль – образ и суть жизненной проблемы семейной истории, символ призвания, ставшем выше над всем остальным, важным для жизни близких людей…
Экран, на котором периодически появлялись видеопроекции — иллюстрации к происходящему на сцене. Опавшая осенняя листва, устилающая землю-сцену, буйство красок и грусть, прощальные мелодии о невозвратном в прекрасном музыкальном исполнении – все это создавало соответствующее душевное настроение, дополняло недосказанность и боль переживаний. Я, пожалуй, только теперь задумалась над названием: «соната» — (итал. sonata), что значит «звучащая» музыка, без голоса – музыкальное сочинение, состоящее из трех частей, взаимосвязанных, но контрастных по темпу – на мой взгляд, это метафора конфликтности в пьесе, созданной Бергманом…
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
На протяжении всего спектакля на сцене находились все действующие лица пьесы, что было сложнее, полагаю, поставить, чем в кино, и даже напряженнее по эффективности! Возможность акцентировать внимание зрителей на ком-то из действующих лиц в определенные моменты, важные для раскрытия сложных психологических образов, давало световое оформление…
Действие происходит в доме, где живет Ева, молодая жена деревенского пастора Виктора, умного и спокойного человека, которая пригласила свою мать Шарлотту, известную пианистку мирового уровня, в гости к ним, потому как они не виделись семь лет. У Шарлотты умер Леонардо, ее друг, с которым они прожили много лет вместе. Страх одиночества пугает ее. Ева приглашает мать погостить в их загородном доме, но Шарлотту ждет неожиданная встреча с ее младшей дочерью Леной, которую она в свое время определила в клинику в связи с тяжелой болезнью — у нее паралич. Шарлотта испытала шок.
«Лучше бы она умерла!», — говорит она в первую минуту, увидев дочь в доме.
В этом драматическом спектакле многое напоминает нам жизненные реалии, вызывает ассоциации и размышления: закономерно, что люди рождаются разными по природе своей, и, несмотря на родство, они психологически иногда бывают мало совместимы. Но если это мать и дочь, близость которых пожизненно связывает их, зачастую талант и харизма матери, ее эго и успех в карьере, вызывают сложные чувства у ребенка, желающего внимания и безраздельной материнской любви к себе, особенно в детстве. А со временем неумение найти свое место в жизни создают у взрослых детей комплексы неполноценности, провоцируют ревность и страдания, вину неудач они при этом зачастую перекладывают на родителей.
В этом плане характерен диалог у фортепиано, который прозвучит как иллюстрация конфликтов: Шарлотта и Ева по-разному чувствуют и жизнь, и музыку. Попросив Еву сыграть что-либо, одобрив ее игру, мать, знаменитая пианистка, буквально дает ей мастер-класс по поводу того, как надо играть прелюдию Шопена. И это невероятно интересно, хочется даже процитировать: «У Шопена много чувств, и совершенно нет сентиментальности. Чувства и сентиментальность – разные понятия. Шопен говорит о своей боли мудро и сдержанно. Боль не показная. Она ненадолго стихает и возобновляется – снова страдание, сдержанность и благородство. Шопен был импульсивным, истерзанным и очень мужественным. Вторую прелюдию нужно играть импровизационно, без всякой красивости и пафоса».
Но у Евы, в силу ее характера и собственного недовольства собой — не адекватная реакция: пояснения не вызывают у нее благодарности, напротив — чувство досады и обиды…
Кстати, все мы родом из детства: может, умение выразить свою любовь и тепло к своей дочери Шарлотта не получила в детстве в своей семье? Она как-то рассказала, что совсем не помнит, чтобы ее хоть раз в детстве кто-то обнял или поцеловал. Ни отец, ни мать не проявляли к ней ни любви, ни тепла, не было духовного понимания. «Только музыка дала мне все то, что накопилось в душе».
В спектакле Михаила Кайта блестяще и с большим проникновением в сложнейшие образы играют замечательные актеры, вернее, проживают все события, выпавшие на долю их героев.
Шарлотта — Наташа Манор (театр "Гешер"). Я мою любимую актрису видела во многих спектаклях, делала с ней интервью, но такого трагедийного накала, такой искренности переживаний, такого глубочайшего проникновения в суть этого сложнейшего женского образа я не помню. Сыграть такую роль, мне кажется, — подарок для актрисы. Наташа блестяще проявила и свой профессионализм, и свое органическое обаяние, и невероятное осознание своего одиночества, и трогательность и искренность в признании своей зависимости от прощения и помощи близкого ей человека – родной дочери, которую она, безусловно, любила!
Ева — Ирина Соболева (театр А. Джигарханяна, лаборатория А. Васильева) – я уже в Израиле видела и писала о ее моно-спектакле о Марине Цветаевой. Здесь Ирина создала образ милой образованной молодой женщины, любящей дочери, но, как многие дети, желающей быть похожей на свою маму – своего кумира! Ей хотелось, как многим детям, быть для мамы единственной, больше понимающей ее, и быть всегда рядом! Девочке не хватало материнской ласки, чуткости, внимания. Копились детские обиды. Даже, когда Шарлотта, добившись триумфа в музыкальной карьере, решила уделить внимание семье, сделала перерыв, поехала с ними отдыхать, Ева и тогда не была счастлива.
А потом, вспоминает Ева, «…наступил день, когда я увидела, что твои чемоданы стоят на лестнице…» И затем — годы разлуки… Дети не всегда наследуют природные качества своих родителей, Шарлотта и Ева воспринимали все происходящее по-разному. Еву не радовало, если мама, даже отказавшись от своего призвания, находилась дома, в семье… Позднее у Евы оказалась личная сложная судьба, советы матери ей помешали в молодости, и она ее винит в этом! В браке с Виктором они потеряли долгожданного ребенка, но она оказалась преданным человеком, забрав тяжело больную младшую сестру из приюта. Ухаживая и заботясь о сестре, Ева немного облегчала боль своей потери. Выразительная игра Ирины Соболевой передавала разные настроения ее героини, а в пластике необычного танца сказался ее душевный надлом. К сожалению, желанная встреча родных людей, мамы и дочери, стала кульминацией выяснения накопившихся за всю жизнь непониманий и обид.
Но сердце матери не выдерживает этих испытаний. «Я совершила много ошибок, но я хочу измениться. Помоги мне. Твоя ненависть так ужасна, я была эгоисткой, я не осознавала, была легкомысленной. Обними меня, ну хоть прикоснись ко мне… помоги мне». Это мольба, обращенная к дочери (особенно в исполнении, присущей только Наташе Манор, просто проникает прямо в сердце!), но Ева не проявила великодушия по отношению к матери.
Виктор — Андрей Кашкер (театр "Идишпиль") – этот театр мне знаком, для меня язык идиш «мамэ лошн» — родной, я писала об актерах и о фильме режиссера Леонида Горовца об этом театре. Но игру Андрея Кашкера на сцене увидела впервые. Он абсолютно вписался в типаж своего героя, человека порядочного и уравновешенного, доброжелательного священнослужителя. Правда, после внезапной нелепой смерти своего любимого четырехлетнего сына, его вера в Бога поколебалась, кстати, в отличие от Евы: ей вера помогает пережить потерю. Но способность любить, понимать и прощать – это тоже Божий дар. Виктор, которого Ева не сразу полюбила, был мудр, и, отвечая на ее обыденный вопрос: «Чего ты ждешь?», отвечает ей с теплотой и искренне: « Я до сих пор жду ТЕБЯ, Ева!»
Лена — Анна Гланц-Маргулис – (театр «Лестница»), с этой актрисой и ее успешными театральными работами я знакома давно. Но эта роль, безнадежно больной девушки, страдающей и прикованной к инвалидной коляске, лишенной возможности даже говорить, я уверена, потребовала большого мужества и актерской самоотдачи. Невозможно ей не сострадать. Но именно она оказалась более человечной, чем ее старшая сестра. Почувствовав и поняв унижения матери от осознания своей вины, она пытается протянуть руку к Еве, призывая ее помириться и простить. В итоге именно Лена неожиданно бросается с объятиями к матери с единственным произнесенным вдруг словом: «Мама!»
После того как Шарлотта уехала, Ева переживает, считает, что выгнала свою мать, и пишет письмо, в котором просит прощения, надеется, что их откровенный разговор был не напрасен: «существуют милосердие, доброта и несравненное счастье заботиться друг о друге, помогать и поддерживать. Никогда не поверю, что ты ушла из моей жизни! Ты, конечно, вернешься, еще не поздно, мама, совсем не поздно!»
Таков эпилог этого спектакля.
Это была встреча с настоящим искусством.
P.S. Но я бы посоветовала живущим в наше время поторопиться дарить тепло друг другу здесь и сейчас – иногда может оказаться поздно…
