Случай из достославных шестидесятых годов
Мендель ВЕЙЦМАН, Беэр-Шева
Однажды в два часа ночи у меня зазвонил телефон. Это могла быть только моя любимая тётушка Бася, которая, как «Голос Америки», была в курсе всех последних новостей и, как тот же самый «Голос», была бесцеремонной и делилась ими со всеми окружающими по мере поступления. Со мной у неё это выходило почему-то лучше всего среди ночи.
— Не спишь? — поинтересовалась она, наверняка даже не задумываясь о том, что я, как правило, в это время нахожусь в постели.
— Уже нет, — печально вздохнул я.
— Так вот…- и она минут десять излагала события внутренней и внешней политики с собственными комментариями, а потом вдруг спохватилась:
— Кстати, чуть не забыла, прочла я тут на днях твою книжку «Веселые бедняки» и вот что скажу тебе, дорогой племянничек: ду бист а гройсер хойзекмахер, ду махст хойзек фун ди мэнчн! (Ты большой насмешник и выставляешь людей в обидном свете!).
Я уж и не знал, как расценивать такое замечание моей тётушки — как похвалу или как порицание. Когда же рассказал об этом ночном звонке своему брату Зисе, тот рассмеялся и ответил:
— Знаешь, брательник, это лучшая похвала твоему творчеству! Тётя Бася зря выносить приговор не станет.
Действительно, подумал я, уж очень мне нравится подтрунивать над окружающими, и хоть я стараюсь делать это в пределах разумного, трудно порой удержаться от злой шутки, которая выставляет в итоге человека дураком или недотёпой. А может быть, иногда оно и необходимо.
И тут я припомнил один случай, который произошёл почти полвека назад в достославные шестидесятые годы. По открытому рынку в Бельцах мы прогуливались с моим другом Мишей и вели глубокомысленные беседы о победах израильского оружия. А о чём ещё, скажите, беседовать двум евреям, каждый день слушающим запретный «Голос Израиля» и пристально следящим за сводками с фронтов? О победах над самим собой в социалистическом соревновании, что ли? Миша даже носил в потайном кармане раздобытые где-то фотографии израильских политических деятелей, с которыми никогда не расставался. Конечно, не с самими деятелями, а с их фотографиями.
Неожиданно наш обстоятельный разговор прервали вопли какого-то изрядно подвыпившего молдаванина, который орал на весь базар по-молдавски:
— Пентру тоць жидань — фок ла кур! (Всем жидам — поджарить задницы!)
Этакие нетрезвые откровения, естественно, никак не вписывались в наши аналитические рассуждения, поэтому в моей голове тотчас же созрел коварный план, как проучить негодяя.
Я вытащил из кошелька 89 копеек — ровно столько мне было необходимо для мщения, — и попросил Мишу купить «огнетушитель» с вином «Вин де масэ», излюбленным напитком молдавских алкашей. Да и не только молдавских, к сожалению…
— Зачем тебе вино, ты же не пьешь?! — удивился Миша.
— Сейчас узнаешь, — ответил я.
Когда Миша вернулся с бутылкой вина, я подозвал пьяного смутьяна.
— Как тебя зовут? — ласково поинтересовался я у него.
— Мирча, — еле выговорил он, исподлобья разглядывая меня.
— Хочешь, Мирча, выпить?
— Конечно, но у меня нет денег, давай сообразим на троих, а деньги я потом верну, если тебя встречу….
— У меня уже есть выпить, так что платить не надо. Но ты должен оказать мне услугу.
— Всё, что хочешь!
— У моего деда сегодня день рождения, а я его очень люблю. Ты должен поздравить его на весь рынок. И зовут его Даян.
Некоторое время Мирча соображал, что требуется от него, потом всё-таки сообразил и сразу же заорал в полный голос так, что окружающие вздрогнули:
— Трэяскэ мошуле Даян! Трэяскэ мошуле Даян! Трэяскэ мошуле Даян!
(Да здравствует дедушка Даян!).
Накричавшись до хрипа, он протянул руку за вознаграждением. Я открыл бутылку, и Мирча жадно прильнул к живительной влаге, отхлебнул несколько глотков и снова закричал здравницу в честь Моше Даяна, ведь «мошуле» и в самом деле очень было похоже на «Моше». После второго подхода к бутылке я потребовал прибавить ещё пару слов: «Ши буника Голда!» (И бабушка Голда!).
Прикинув, что питья в бутылке ещё достаточно и, может быть, удастся расколоть нас ещё на одну бутылку, Мирча закричал ещё громче:
— Трэяскэ мошуле Даян ши буника Голда! Трэяскэ мошуле Даян ши буника Голда!
В конце концов, его вопли окончательно переполошили рыночную живность: загоготали гуси, закрякали утки, закудахтали куры, где-то закукарекал одуревший от шума петух и завизжал перепуганный насмерть поросёнок. Этот нестройный, но оглушительный хор словно приветствовал израильских лидеров, о которых даже вслух говорить в то время опасались.
К ничего не понимающему Мирче подходили евреи, которых было на рынке предостаточно, дружески похлопывали по плечу, кое-кто давал мелочь на дальнейшую выпивку. А он, воодушевлённый неожиданной поддержкой окружающих, ещё громче орал здравницы в честь Моше Даяна и Голды Меир, даже не подозревая, что славит ненавистных «жидов»…
Наконец, появились доблестные блюстители правопорядка и быстренько повязали нарушителя спокойствия. Но ещё долго из открытых окон удаляющегося «воронка» доносился рёв нашего рыночного героя, правда, несколько уже подкорректировавшего свои здравницы:
— Трэяскэ Леонид Ильич Брежнев ши Иван Иванович Бодюл!…
Наверняка бедный Мирча впоследствии пострадал за свои неожиданно пробудившиеся «сионистские» взгляды, но находящимся здесь евреям, с улыбкой глядящим вслед милицейской машине, было его ничуть не жалко.
А я до сих пор не могу понять, удачно ли я пошутил или не очень. Может, тётушка Бася и в самом деле в чём-то права?
