Жизнь семьи Пинхасик, жившей в Березино под Минском, никогда не была безоблачной
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ
Тетя Роза позвонила мне из ашдодской больницы и, расспросив о состоянии здоровья моей мамы — ее сестры, — как-то буднично довольно бодрым голосом сообщила:
— Мне хотят ампутировать пальцы, говорят, что иначе разовьется гангрена и я умру. А я ответила врачам, что умру в любом случае, так как наркоз не выдержу. Лучше уж помучаюсь подольше.
За полтора месяца до 96-летия тётка — так мы, племянники, ее привыкли звать с детства, — сохраняла на удивление трезвый ум. Правда, была она уже не такая оптимистка, как прежде: годы бездвижного бытия сказались на настроении, но в отчаяние тетя Роза не впадала.
Врачи считали, что если есть малейший шанс, то его надо использовать. Видимо, обследование показало, что отрезать пальцы мало — нужно ампутировать ногу.
Опасность гангрены миновала. Но тетя Роза умерла спустя два дня после операции. Очевидно, организм всё-таки не выдержал операцию. Наркоз в преклонном возрасте — страшное дело, мою маму он лишил памяти, а тетю — жизни.
А тот наш разговор был последним…
* * *
Жизнь семьи Пинхасик, жившей в Березино под Минском, никогда не была безоблачной.
Дед был кузнецом и в свободное от работы время обучал Торе молодежь. В 1977 году мы с мамой побывали в Березино и с удивлением узнали, что здесь хорошо помнят кузнеца Гершона. А ведь не стало его за сорок лет до этого — в 1937-м.
Старшей его дочери Рейзл — она же Роза — тогда было 15 лет.
Сыну Вольфу — он же Володя, — 13.
Рахель-Лее — она же Лиза, впоследствии ставшая мамой моим братьям и мне, — 11.
Младшая Мария, Маня, была совсем малышкой, ей было лишь четыре года.
Моя безграмотная бабушка Буня — она так и не научилась читать до 77 лет, которые были ей отпущены, — работала почти без сна, нянчила чужих детей, убиралась в чужих домах, вместе с дочерьми обихаживала родной огород и ухаживала за кормилицей-коровой. В грибной сезон они уходили в лес и всегда возвращались с полными корзинами.
Когда началась война, бабушка долго размышлять не стала. В отличие от других евреев, считавших немцев культурной нацией, она знала цену германской ласке — во время Первой мировой кайзеровский офицер перебил ей нос за то, что строптивая батрачка попыталась защищать хозяйское имущество.
Взяв в охапку детей (в том числе и оказавшихся рядом соседских — с позволения их родителей, впоследствии погибших) и первые попавшиеся под руки документы, сорокалетняя Буня увела их в лес. Они слышали немецкую речь и лай немецких овчарок. Но бабушка очень хорошо знала лес. А спустя несколько дней увидели грузовики отступающих красноармейских частей, где, к счастью, для них нашлось место.
Потом была эвакуация в Башкирию, где до 1944 года бабушка с младшими дочерьми жила в деревне Федоровка.
Старшую, Розу, призвали в армию, где она служила в зенитных войсках и дошла вместе с товарищами по оружию до Польши.
Сын Вольф вполне мог получить бронь — освоивший профессию отца, он к девятнадцати годам стал классным кузнецом. Но когда глава сельсовета собрался ходатайствовать о брони, Володя заявил:
— Я не имею права оставаться в тылу — я же комсомолец!
Погиб он спустя несколько месяцев где-то в Запорожской области. Как рассказывает мама, получив похоронку, бабушка вышла за окраину деревни и, потрясая кулаками, проклинала Всевышнего за то, что была совершена такая несправедливость. Так и представляю себе эту страшную сцену…
Если бы не этот побег в лес, остались бы и Буня, и ее дочери в той яме, у которой мне, 16-летнему, довелось постоять и которую я сфотографировал. Мама со слов жителей Березино рассказала мне, что после массовой казни земля долго шевелилась и дышала, что из-под нее слышались стоны. Только тогда я понял, что такое Холокост — хотя само это слово узнал несколько позднее. А Вольф оказался бы в другой братской могиле — туда сбрасывали убитых мужчин и мальчиков.
В 1944-м Пинхасики вернулись в разоренный дом в Березино. Там мама познакомилась со своим будущим мужем Зеликом, двадцатилетним сержантом, который, отслужив в армии, в 1950 году увез ее в Ташкент, куда его семья уехала из Умани в 1932 году.
А тетя Роза уже после армейской службы и нескольких лет мирного бытия угодила на лесоповал. Мама мне эту историю рассказала по большому секрету, так как считала судьбу гулаговской зэчки постыдной. Почему тётка попала под сталинский паровоз? Вроде бы кто-то настучал на ее непосредственного начальника, а подчиненные оказались под следствием за потерю социалистической бдительности. Тут еще дело "безродных космополитов" подоспело, а пятая графа у Розы — самая подходящая. Срок дали ей небольшой, но жизнь молодой ветеранши войны и эти два года лагерей сломали.
Я не рискнул расспрашивать ее об этом эпизоде — зачем бередить старые раны? Не исключено, что именно после ГУЛага она и утратила способность стать матерью — замужество не принесло ей этого счастья.
В 1994-м Роза Григорьевна (из-за ошибки паспортистки она была записана как Георгиевна) и ее муж Моисей Наумович, он же дядя Миша, стали новыми репатриантами и поселились в Ашдоде. Увы, глубокая деменция с параноидальным бредом убежденного коммуниста, каковым был ее муж, оказалась несовместима с совместным бытием — этот тщедушный человечек даже колотил свою жену. В силу повышенной агрессивности в доме престарелых его поместили в отдельную комнату, где он вскоре после 90-летия скончался.
Тетя Роза пережила мужа на пятнадцать лет. И вот теперь ей суждено упокоиться рядом с ним на ашдодском кладбище. Там, где нашел последнее пристанище и ее племянник, безвременно покинувший сей бренный мир мой двоюродный брат Володя Перман — как и я, получивший имя в честь Вольфа Пинхасика…
Еще в Ташкенте скончалась младшая из сестер — тетя Маня.
Так что осталась из этой семьи, чудом спасшейся в белорусских лесах, только моя мама.
Ей ныне 92 года. В декабре 2017-го она сломала шейку бедра и руку — и после наркоза очнулась другим человеком. Атаковавший ее Альцгеймер добился своего.
Ныне в каждой седовласой старушке она видит свою сестру Рейзл. Почти ничего не помнит. Не вспоминает даже умершего в мае мужа Зелика, которого так любила.
Конечно, говорить ей о смерти сестры мы не станем. Зачем беспокоить ее угасающее с каждым днем сознание?..
* * *
Дорогая тетя Роза, память о тебе сохраним мы, твои племянники, и, надеюсь, наши дети.
Будем вспоминать твой незлобивый нрав, то, как ты любила нас, как делилась с нами дефицитными книгами, приобщая к мировой литературе, как гордилась нашими достижениями.
Ты прожила долгую и непростую жизнь.
И хотя у тебя не было своих детей, след на Земле ты оставила.
Прощай, вечная оптимистка.
P.S.
1 июля 2020 года не стало и моей мамы. Три сестры, их брат Вольф, отец Гершон и мать Буня теперь встретились на небесах.
