Иерусалимские реалии: тайна золотых щитов

0

Почему пятый префект Иудеи Понтий Пилат заслуживает глубокого сочувствия

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!

Историк, журналист и экскурсовод Игорь ТРИБЕЛЬСКИЙ продолжает цикл "Евангельская персоналия"

 

 

Атмосферу, царившую в Иерусалиме накануне, а возможно, и во время появления в нем Иисуса, донес до нас один известный иудей, живший в Александрии, говоривший и писавший на греческом языке. В отличие от Иосифа Флавия, представителя следующего поколения, он был современником тех дней. Не будучи непосредственным свидетелем иерусалимских событий, он написал свой рассказ о них со слов одного из участников.

Этот человек – знаменитый еврейско-греческий философ Филон Александрийский.

Вскоре после прихода к власти императора Гая по прозвищу Калигула, александрийские греки устроили своим иудейским соседям жестокий погром (самый первый в истории антисемитизма!). Вслед за тем, один из лидеров еврейской общины этого города, Филон, возглавил представительную депутацию, которая поехала в Рим просить защиты у цезаря.

Об этом суде и сопровождавших его событиях он рассказал в своем трактате «О посольстве к Гаю». Однако, в этот раз, из большого повествования, которое «тянет» на целый роман, нас интересует только один эпизод. Потому что в нем участвует наш старый знакомый (ставший почти родным), наместник Иудеи Понтий Пилат!

ОБ ОДНОЙ ОСОБЕННОСТИ РЕЛИГИИ ИУДЕЕВ

Для людей, которые судят об Иерусалиме тех дней по фильмам, вроде «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе, эта история будет совершенно непонятна. Ну, ладно, Иерусалим в нем показан в виде шеренги обшарпанных пилонов – в конце концов, каждому ежу и так ясно, что древние сразу строили живописные развалины. Но все-таки, когда на входе в то, что по замыслу режиссера должно было быть храмом, стоит статуя Августа, мы ощущаем некоторый художественный перебор.

Третья заповедь из десяти, что Б-г начертал на Скрижалях Завета, запрещает делать изображения. Для иудеев того времени (в отличие от нашего) это был закон, не оставлявший никаких разночтений: изображать кого-либо было запрещено строжайшим образом!

Иудея вошла в состав Римской империи в качестве одной из провинций не в результате завоевания, а по просьбе ее духовных вождей (евангелие называет их «фарисеями»). Для них это было отделением «государства», которое они передавали цезарю, от бережно хранимой для себя «религии». Все, что требовалось от наместников императора – уважать ее «странные» законы.

Не обязательно, чтобы все поголовно римские правители были отпетыми негодяями, грубыми и наглыми «буржуинами», как их любят показывать в подобных талантливых фильмах. Четырем, ведь, предшественникам Пилата как-то удавалось обходить «острые углы»! Историк Иосиф Флавий указывает на нашего Понтия, как на первого начальника, который нарушил эту негласную джентльменскую договоренность.

Как-то раз он ввел в Иерусалим войска под знаменами с портретами императора Тиберия. Флавий, который родился после этого события, считает, что он сделал это нарочно. Из-за своих низких моральных качеств, чтобы позлить носатых. Причем, скотина, сделал это ночью! Что после этого оставалось делать иудеям? Они, конечно, увидели в этом вопиющее нарушение своей заповеди «не изображай». И коллективно обиделись.

В Кейсарию, где находилась резиденция наместника, прибыли массы недовольных тем, что было совершенно нормально для миллионов других подданных империи. И стали уговаривать наместника забрать флаги с изображениями. Пять дней Пилат героически терпел эти издевательства толпы, потом загнал всех на ипподром (кто знает Кейсарию, это рядом с царским дворцом). И честно сказал этим иудеям, что если они не успокоятся и мирно не разойдутся по домам, он велит их всех поубивать.

Но те повели себя самым нелогичным неправильным образом: дружно легли на землю и обнажили шеи. Руби, дескать, если хочешь, но мы никуда отсюда не уйдем, пока флаги с портретами находятся в Иерусалиме. Ну, что ты будешь делать с такими! Вот Пилат и капитулировал. Плюнул и велел вернуть флаги в Кейсарию.

АДРЕС ПРЕТОРИИ ПИЛАТА

 

Эта история рассказана в «Иудейских Древностях», книга XVIII, 3:1. Она важна, потому что в 38-й главе трактата Филона Александрийского «О посольстве к Гаю» дело обстояло иначе, а закончилось точно так же.

Она начинается с того, что в один прекрасный день Пилат вывесил золоченые щиты на стенах дворца царя Ирода.

В каких случаях щиты вывешивают на стенах? Правильно, когда они принадлежали побежденному врагу, а теперь стали трофеями победителя! Так делали все и всегда. Еще до того, как культурные люди начали воевать друг с другом, первобытный человек закреплял над входом в свою пещеру череп убитого медведя или оленя с мощными рогами. СВОЮ пещеру!

И Пилат закрепил щиты, которые, наверное, у кого-то отобрал, на стенах СВОЕЙ резиденции в Иерусалиме. То есть, того здания, в котором он останавливался, когда приезжал в этот «нелюбимый прокуратором город». Значит, в нем же он и судил Иисуса! Причем, очень близко по времени к моменту, о котором рассказывает Филон Александрийский.

Для христианства место суда Иисуса имело огромное значение в качестве географической святыни, требующей особого почитания. В евангелиях оно названо словом «претория». Для Иерусалима того времени – это не адрес. Такое название здания или комплекса не встречается ни у одного автора.

Значит, в этом поиске христианству пришлось идти по пути свободной фантазии.

Антонин из Плаценции, паломник, посетивший Иерусалим в конце VI в. написал: «И мы молились в претории, где допрашивали Господа, где теперь базилика св. Софии, перед развалинами храма Соломона, под улицею, которая проходит к Силоамскому источнику мимо портика Соломона. В этой базилике есть седалище, на котором сидел Пилат, когда допрашивал Господа» (Антонин, XXIII).

Сегодня мы не знаем, где находилась исчезнувшая церковь св. Софии. Габриэль Баркаи придерживается мнения, что она стояла в районе нынешних Ворот Цепи, ведущих на Храмовую гору. Эли Шилер, составивший путеводитель по Виа Долороза в издательстве «Ариэль», считает, что она находилась на месте нынешней Армяно-католической церкви, и ей принадлежит мозаика, которую показывают в крипте.

В эпоху Латино-Иерусалимского королевства крестоносцев странным образом сосуществовали два в равной степени почитавшихся адреса претории: на горе Сион и в крепости Антония, руины которой еще были хорошо заметны в городе. В XIV в. версия размещения претории в Антонии одержала верх, и после возникновения понятия «Виа Долороса» (Скорбный Путь) она была канонизирована Римско-Католической церковью.

Михаил Булгаков, «евангелист для советских людей», в иерусалимской сюжетной линии романа «Мастер и Маргарита» поместил Понтия Пилата во дворец царя Ирода. Он не сам придумал эту версию, а позаимствовал у крупного англиканского писателя-богослова Фредерика Фаррара (1831-1903), написавшего монументальный труд «Жизнь Иисуса Христа». При этом, Фаррар ограничился общими рассуждениями о правдоподобии такого выбора, но исторических доказательств не привел.

Непонятно, почему все проходили мимо четкого указания Филона Александрийского, которое лежит на поверхности.

В 1961 году в средиземноморском порту Кесарии, который был когда-то резиденцией римского наместника в Иудее, два итальянских археолога обнаружили известняковую плиту размером 82×100×20 см с латинской надписью, расшифрованной археологом Антонио Фрова как:
…]S TIBERIÉUM
…PON]TIUS PILATUS
..PRAEF]ECTUS IUDA[EA]E
что, возможно, является фрагментом надписи: «Понтий Пилат, префект Иудеи, представлял Тиберия кесарийцам». Эта плита стала первой археологической находкой, подтвердившей существование Пилата. Фото: Wikipedia / Berthold Werner
ТАИНСТВЕННЫЕ НАДПИСИ

Так что же такого необычного связано с золочеными щитами, которые вывесил Пилат, кроме того, что они позволили идентифицировать его преторию?

Пилат уже «собаку съел» на неадекватных, с точки зрения нормального римлянина, реакциях этих сумасшедших иудеев. Поэтому «на них не было никаких изображений, ни чего-либо другого кощунственного [то есть, нарушающего еврейский закон], за исключением краткой надписи: мол, посвятил такой-то в честь такого-то». Спокойное отношение к этим щитам продолжалось недолго, а затем что-то в них иудеев возмутило.

Я предлагаю честно признать, что пятый префект Иудеи Понтий Пилат заслуживает глубокого сочувствия. Хорошо, картинки иудеям не нравятся, но что дурного может быть в надписях?

Это первый вопрос, над которым я предлагаю вам, дорогие читатели, сначала подумать самостоятельно. Напишите свой ответ на карточке и спрячьте. А вот ответ на второй за мной: почему сам Филон скрыл надписи, и ограничился только описанием реакции иудеев, сказав, что они вызвали у горожан возмущение и обиду? Но сначала вы ответьте на первый!

Я уверен, что вы подумали правильно! А теперь «откроем карты» и покажем их друг другу.

Щиты посвящают тому, кто помог победить их обладателей. Верно? А язычникам, каковым, как и все римляне, был и наш Пилат, помогают их боги. Разные там Юпитеры, Марсы, Аполлоны. Дионисы, наконец. Или даже богиня Рома. Вот им и благодарность! Короче, отобрал у противника и посвятил своим богам. Тоже очень древний обычай!

А вот почему это прямо не написал Филон… Мы, экскурсоводы, обязаны отвечать на вопросы, иначе не честно. Но у нас есть право отложить ответ до момента, который покажется более подходящим. Вот я им и воспользуюсь.

ВОЕННЫЙ ПОДВИГ ПОНТИЯ ПИЛАТА

Следующий естественный вопрос – кого же разгромил Понтий Пилат в условиях, когда никаких войн не было и быть не могло?

Войн в тот период, действительно, не было, но один кровавый эпизод за Пилатом, все-таки, числится. И короче, чем сам Флавий, об этом не расскажешь.

Однажды самаритян «смутил некий лживый человек, который легко во всем влиял на народ. Он побудил их собраться к нему на гору Гаризим, которую они считают особенно священною. Тут он стал уверять пришедших [отовсюду] самарян, что покажет им зарытые здесь священные сосуды Моисея.

Самаряне вооружились, поверив этой басне, и расположились в деревушке Тирафане. Тут к ним примкнули новые пришельцы, чтобы возможно большею толпою подняться на гору. Однако Пилат предупредил это, выслав вперед отряды всадников и пехоты, которые, неожиданно напав на собравшихся в деревушке, часть из них перебили, а часть обратили в бегство. При этом они захватили также многих в плен, Пилат же распорядился казнить влиятельнейших и наиболее выдающихся из этих пленных и беглецов» (ИД, XVIII, 4:1).

Почему золоченые щиты не имели изображений, теперь должно быть понятно – у самаритян, живших по Законам Моисея, они были запрещены.

КТО ТАКИЕ "ЧЕТЫРЕ СЫНА ЦАРЯ"?

И тогда народ, «выставив вперед четырех сыновей царя, не уступавших царю ни достоинством, ни участью,.. стал просить исправить дело со щитами и не касаться древних обычаев». С «царем» все должно быть понятно и без объяснений. Это наш (еще более родной, чем Пилат) Ирод Великий, годы правления 37-4 до новой эры. Теперь нас интересуют его сыновья. Четыре. Выбирайте!

Первые трое, Антипатр, Александр и Аристобул, «вне игры» – в разное время они были казнены по приказу отца. Архелай тоже не участвует – он был снят с должности этнарха (царя) и отправлен в ссылку в далекую Галлию самим Августом, после чего Рим и ввел свое прямое правление.

Ирод, сын Мариамны II, внук священника Симона, правнук еще более важного священника Боэтоса из Александрии. Для краткости и чтобы не путать с другими Иродами, которых в этой семье пруд пруди, назовем его Ирод Боэтос. Поубивав старших сыновей, великий папа хотел сделать его единственным наследником, но потом передумал и лишил его наследства, навеки отправив в частную жизнь как простого человека. Поэтому о нем ничего не известно, кроме того, что он был первым мужем славной Иродиады, которая ушла от него к Ироду Антипе. Теоретически, он, конечно, может быть в этом списке, а вот, практически, нет. Он-то, как раз, уступал царю «достоинством и участью».

Филипп. У него с «достоинством и участью» все в порядке. Тетрарх, правитель важной стратегической, области. Теоретически, может. На каком-то этапе я сам его включал в этот список. Но оказалось, что и его в этой четверке быть не может. Уфф, как бы это коротко объяснить… В книге это будет понятно, а вот в статье…

Ну, умер он, незадолго до этого. Обязательно, иначе куча обстоятельств не сойдутся. Но и при жизни Филипп был далек от иудеев Иерусалима и их проблем. Наглый, как танк, он чеканил свой профиль на монетах – и вы хотите, чтобы он из-за них вступил в конфликт с наместником? Вот! Даже если бы и не умер, не участвовал бы в этом деле! А тем более, если умер, причем, это должно было произойти, непременно, до истории со щитами.

Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Переи. Это первое лицо в нашей четверке! Да вы посмотрите на его маму – Мальтака была знатной самаритянкой! Этой подробности, правда, в таблице нет (маленький овал не позволил), вот и приходится отдельно добавлять. А если она была из приличной самаритянской семьи (и других вариантов нет), то очень даже возможно, что какие-то родственники Ирода Антипы с материнской стороны могли «попасть под раздачу». Вот вам и причина, по которой тетрарх выступил против наместника!

На этом сыновья заканчиваются. А нам надо откуда-то взять еще троих! Тогда вспомним, что в античности все прямые потомки по мужской линии – тоже «сыны». То есть, сыновьями могут быть названы и те, кто для нас считаются внуками и правнуками.

Среди прямых сыновей Ирода самой многочисленной семьей обладал Аристобул: девочка и три мальчика. Известная нам Иродиада, дочь которой за свой заказной танец попросила голову Иоанна Крестителя. А юноши – это Агриппа, Ирод и Аристобул. Вот они вместе и есть недостающая «тройка» в «четверке сыновей царя»! Хотите знать, почему?

ОДИССЕЯ АГРИППЫ ВЕЛИКОГО

Агриппа I – человек потрясающей судьбы, тянущей на сюжет настоящего триллера. Ее извилистая линия по обилию и крутизне поворотов, взлетов и падений сродни жизненному пути лучших героев современных занимательных романов. И самый драматический ее этап точно совпадает по времени с евангельскими событиями, хотя, напрямую, с ними не соприкасается. Высота, на которую он сумел подняться, идя по жизни невероятными зигзагами, делает его, по настоящему, великим. Именно так, по справедливости, этого человека и называет Иосиф Флавий.

Агриппа с детства воспитывался в Риме, при дворе императора. Был близким другом Гая, внучатого племянника Тиберия. После смерти матери он пустился в загул, в результате, очень скоро промотал немалое состояние и наделал много долгов. Не имея возможности их вернуть, бежал на родину.

Он оказался в Иудее в тот момент, когда его сестра, Иродиада, уже стала женой Ирода Антипы (а значит, Иоанн Креститель был уже заключен в тюрьму в крепости Махерон, а то и казнен). Она оказала ему покровительство и уговорила мужа взять к себе на службу. Тетрарх назначил Агриппу военным комендантом (агораномом) Тиверии, своей столицы.

Но бурный характер молодого человека не располагал к спокойной жизни. На одном из пиров вспыхнула пьяная ссора, и подгулявший Ирод Антипа сгоряча назвал племянника «бедным родственником». Обиженный Агриппа уехал в Антиохию к римскому наместнику Сирии Помпонию Флакку. Там он тоже долго не задержался и, поссорившись с Флакком (точнее, со своим братом, Аристобулом, который «настучал» на него Флакку), снова бежал в Иудею, на этот раз в город Явне (Ямнию). Местные власти получили приказ из Рима арестовать его, как должника, и в оковах доставить в столицу империи.

Агриппа находился на своем корабле, когда увидел приближавшийся к нему отряд городской стражи. Он сам обрубил канаты и вышел в море. Избежав ареста, он, подобно своему великому деду, направился в Александрию искать финансовой поддержки у ее богатых иудеев. Там его приняли глава общины, Александр, и его брат… Филон Александрийский.

В тот момент Агриппа остро нуждался в деньгах, причем, больших и безвозмездно. Получить необходимую материальную помощь он мог только на волне патриотизма и солидарности с Иудеей. Поэтому он должен был рассказывать своим доверчивым слушателям, прежде всего, о собственной героической роли в делах народа. Так Филон узнал и об истории золоченых щитов, и о самоотверженном участии Агриппы в спасении народа от унижения, и о проделках негативного Пилата.

Этот рассказ Филон сделал содержанием 38-й главы своего трактата «О посольстве к Гаю», написанном несколько лет спустя после встречи с Агриппой. Но он его изящно литературно «упаковал». Накануне, в 37-й главе, рассказывается о том, как в ответ на приказ императора Гая Калигулы установить его статую в иерусалимском Храме (что запросто сделал в своем фильме Мартин Скорсезе), к нему пришел Агриппа, просить этого не делать.

А ну-ка, попробуйте-ка отговорить человека, страдающего нарциссизмом в самой крайней, которая только может быть, форме от навязчивой идеи возвеличить свое эго? А если он – абсолютный властелин всего цивилизованного пространства (ойкумены), который под тяжестью этой власти возомнил себя богом? А если еще, при этом, он в молодости был вашим другом? Тогда вы поймете, почему Агриппа эмоционально не выдержал эту ситуацию и… упал в обморок от одного только взгляда Калигулы!

Потом вернулся домой и написал личное письмо императору Гаю. Что он мог ему сказать? Привести в качестве примера поведение его предшественника, императора Тиберия! Но как он мог, при этом, процитировать надписи, выгравированные Пилатом на щитах, если они были посвящениями римским богам? Одним из которых, между прочим, Калигула считал и собственную персону! А ведь именно из-за них и начался весь сыр-бор, а не из-за щитов как таковых. Вот и пришлось Агриппе (точнее, Филону, сделавшего его персонажем своей книги) пропустить их содержание.

Вот и ответ на отложенный вопрос – почему Филон Александрийский не процитировал надписи на щитах, а только указал на кощунственность их смысла для иудеев.

Итак, второй в четверке – это внук Ирода Великого, Агриппа I, тоже Великий. Нам уже известно, что у него были два брата, Ирод и Аристобул. Ирода он точно любил, и потом, когда сам стал царем Иудеи, пробил ему супер-мега-важную тетрархию Халкиду, то есть, город Халкис с окрестностями. Это точка на стратегической дороге Бейрут-Дамаск! Поэтому все его так и называют Ирод Халкидский, чтобы не путать с дедушкой и двумя дядьями. Он третий в этой компании «сыновей царя».

А вот самого младшего своего брата, Аристобула, Агриппа мог и не любить – ведь тот «подставил» его в Антиохии при дворе Помпония Флакка. Но дело даже не в том, что старая обида может быть прощена и забыта – Агриппе важно было представить себя александрийским богачам, Александру и Филону, не только как мужественного защитника прав своего народа, но и просто скромным человеком, который делит свои заслуги с семьей, дядей и братьями. Так Аристобул дополнил сыновей царя до четверки.

Вот они, «четыре сына царя»: Арод Антипа и три племянника, братья его новой жены Иродиады, Агриппа (еще не Первый и не Великий), Ирод (еще не Халкидский) и Аристобул. «Три богатыря» и «Дядька Черномор». Как вы думаете, кто в этой команде лидер, кто потянул противостояние с римским наместником? И, в конце концов, чем же закончилась вся эта история?

ТЕТРАРХ ПРОТИВ НАМЕСТНИКА 

В раннем детстве меня время от времени волновал вопрос, кто сильнее, лев или тигр, бегемот или носорог, лиса или кот, наконец. И вот, видите, вырос, а все туда же – так кто, все-таки, был сильнее: Ирод Антипа или Понтий Пилат? Или, иначе: чем же закончилась эта история с золочеными щитами?

«Четыре сына царя», то есть, на самом деле, один Ирод Антипа исполнил свою угрозу Пилату и написал обо всем Тиберию. И император «велит безотлагательно убрать щиты и отправить их в Цезарею,.. а там посвятить в храм Августа, что и было сделано».

Чтобы объективно оценить, что же, все-таки, произошло, надо посмотреть на эти события глазами их римского современника. Совершая нападение на самаритян, наместник не нарушил никакого закона. Напротив, он проявил служебное рвение, заранее обезвредив подозрительных смутьянов, которые собрались в тайном месте с неясными целями и с оружием в руках. В их действиях он обязан был увидеть мятеж! И вывешивая их щиты на стенах дворца Ирода, который сделал своей преторией в Иерусалиме, он вполне мог рассчитывать на награду или иное поощрение начальства. А вместо этого он получил выговор, причем, от императора лично, и вынужден был перенести свои трофеи, которыми, наверняка, гордился, в Кейсарию.

Вот где кроется настоящее ПОЧЕМУ!

Ответ может быть только один – его противник в данном конфликте, тетрарх Ирод Антипа, оказался сильнее при дворе. Здесь я коротко объясню, почему это так, а доказательства, подробности и детали вы найдете в книге «Иерусалим – тайна трех тысячелетий».

После смерти своего бездетного брата Филиппа, Ирод Антипа вступил в борьбу за его осиротевшую тетрархию. Для этого он отправился к императору Тиберию, находившемуся уже не в Риме, а на острове Капри. То, что с ним произошло по дороге, где он остановился и с кем встретился, а также, что из этого вышло, вы найдете в книге. Зато здесь и сейчас мы доскажем вам то, что Иосиф Флавий не написал открытым текстом.

Тиберий оказал незаметному тетрарху микроскопической Галилеи невероятное доверие: он сделал Ирода Антипу «своим человеком» на всем Востоке. Точнее, конечно, «своими глазами и ушами». Для этого у принцепса были свои причины.

И представьте себе, «наш» справился с этой непростой ролью! Чем заслужил благодарность в виде прямого политического покровительства. Вот, пожалуйста, в ответ на его жалобу с Капри пришел щелбан по носу префекта Понтия Пилата. А потом, уже по другой жалобе тетрарха, Пилат, вообще, был снят с должности. Непосредственно, за резню самаритян, между прочим! А вы говорите, лев или тигр!

Теперь можно было считать дело законченным, а историю рассказанной, если бы не один небольшой нюанс. Самый главный. Как все эти события согласуются с евангельским повествованием? Участие в них Агриппы I уже само по себе синхронизирует этот эпизод с деятельностью Иисуса. Но, при этом, никак не связывает!

ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС

«В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их» (Лк, 13:1). Во всей Иудее было одно единственное место, где приносились жертвы – Иерусалимский Храм. Если у Понтия Пилата возникли проблемы, когда он, всего лишь, внес в Иерусалим знамена легионов с портретами императора, то какой бы шум поднялся в случае святотатственной резни?

Для Иосифа Флавия Пилат – первый из римских наместников, который начал задевать религиозные чувства иудеев и накапливать обиды, которые через тридцать лет приведут к восстанию против Рима. Его, как автора, скорее, можно упрекнуть в преувеличении преступлений Пилата, чем в их замалчивании. И если он ни слова не говорит об убийствах в Храме при Пилате, значит, ничего подобного не было.

Единственный случай, когда такое могло произойти – это кровавая расправа префекта с самаритянами. Таким образом, это замечание Луки позволяет понять, что в момент самой резни Иисус еще находился в Галилее, а когда пришел в Иерусалим, то история со щитами или еще была в самом разгаре, или только что завершилась, оставив по себе неприятный осадок.

Эта демонстрация трофеев была акцией Понтия Пилата, направленной на устрашение иудеев – и в среде элиты Иерусалима воцарилась атмосфера страха перед аналогичной вспышкой массового религиозного психоза под влиянием того или иного харизматичного проповедника.

Вот на такой момент и пришлось появление Иисуса со своим непривычным посылом: к Б-гу можно прийти не через Храм, а только через меня.

В отличие от других судов и расправ, в случае казни Иисуса римский наместник был не инициатором, а инструментом, которым воспользовались подлинные обвинители, первосвященник и его окружение. Главной же причиной их недовольства был характер проповедей Иисуса, в которых он противопоставлял себя Храму. А опасение, что возбужденная его призывами толпа своими действиями спровоцирует новую кровавую расправу римлян, лишь ускорило дело.

В «Евангелии от Иоанна» есть еще одна реплика, связанная с самаритянским восстанием. Она прозвучала в момент острой перепалки Иисуса с иерусалимцами, когда он убеждал их, что пришел от Б-га и принес им истину. В запале спора он сказал: «кто из вас обличит меня в неправде? Если же я говорю истину, почему вы не верите мне?» (Ин, 8:46).

На это они сделали ответный выпад. «Иудеи отвечали и сказали ему: не правду ли мы говорим, что ты самарянин и что бес в тебе?» (Ин, 8:48). То есть, иудеи спрашивают Иисуса, не причастен ли он к самаритянской истории? Этими словами они предостерегают, что если толпа пойдет за Иисусом, то римляне учинят народу подобное кровопролитие.

«Иисус отвечал: во мне беса нет; но я чту Отца моего, а вы бесчестите меня» (Ин, 8:49). То есть, беса-то в нем нет, а вот вопрос, не есть ли он тот самый «лживый человек», который только что смутил самаритян, чьи щиты висят сейчас на стене претории, остался без ответа. Почему? Может быть, действительно, этим человеком был Иисус из Назарета?

А вот на этот вопрос ответ будет дан только в следующей книге. Она станет нашей общей работой с Женей Вильком из Мюнхена – «Иисус: забытая история, потерянные евангелия».

Благочестивая вдова из Иерусалима

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!

Добавить комментарий