Рыбацкое счастье по-ашкелонски
Вильям БОГУСЛАВСКИЙ, Ашкелон
Любите ли вы рыбалку? Если да, то лучшего места, чем Ашкелон, вам не найти. Хочешь, лови с песчаного берега или с камней у воды, а можно с волнорезов забрасывать спиннинговую снасть в надежде поймать крупную рыбу. Но главное здесь Марина. Так именуется акватория, где стоят на приколе яхты, катера, моторные лодки, имеющие выход в открытое море. И оберегает их от грозных штормов и яростных волн мощная дамба из камней и бетона. На ней, как дорога, уложены массивные бетонные плиты, ведущие к самому маяку в ее конце.
Если вы не утратили ловкость, то спускайтесь вниз по камням к тихой воде, есть очень уловистые места. Впрочем, отдельные смельчаки забираются на фигурные бетонные быки, торчащие как надолбы по другую сторону дамбы, и ловят с открытого моря, но это уже, как говорится, на любителя.
А самое привлекательное место для рыбаков Марина со стороны берега. Ее ограждает бетонный парапет, на нем высокие стойки, перетянутые металлической сеткой из прочной проволоки. В отдельных местах сетки нет, говорят, ее специально не устанавливали, чтобы оставались открытые пролеты, окна для рыбаков, ловящих рыбу далеко в море. Через эти окна загружают в лодки снасти и выгружают рыбу в машины, подъезжающие к ним почти вплотную. Лодки много времени находятся в море, а когда швартуются, то длится это недолго, и ставятся они на прикол за сеткой, так что окна-просветы остаются почти всегда открытыми.
Вот эти-то просветы, открывающие доступ к тихой воде Марины, и есть самое привлекательное и удобное место для рыбаков. Вначале таких подходов к воде было мало, а желающих рыбачить становилось все больше. И рыбаки, как народ дошлый, преодолели преграды на своем пути. Сетку, несмотря на прочность, постепенно во многих местах сорвали, и распахнулся простор для рыбалки: простирается водная ширь, а дальше катера, лодки, частокол мачт парусников…
(Теперь Марина другая, осовремененная и фешенебельная, но ее рыбацкая привлекательность ничуть не ослабела).
По количеству рыбаков на Марине можно судить, клюет сегодня рыба или не клюет. По мобильным телефонам обзванивают друг друга, и вмиг, как мухи на мед, слетаются к воде любители рыбалки. Разную рыбу можно здесь поймать, но самой вожделенной является кефаль «бури», как ее именуют израильтяне. Где-то в конце весны начинается ее активный ход, и к воде не подступиться! Один возле другого толпятся рыбаки, шум-гам, как на базаре.
Используются любые снасти, любые приспособления, ничто не считается браконьерством. Поймать бури непросто — эта шустрая хитрая рыба очень осторожна. Кроме того, у нее двойная губа и первая, как тонкая пленка, легко рвется, и рыба уходит. Среди множества охотников за кефалью есть особые лица, в основном коренные израильтяне, которые успешно ловят ее только удочкой и практически круглый год.
Таких рыбаков немного. Это элита. Их знают поименно. И относятся к ним с особым почтением. Над ними, как нимб над головами святых, витает слово «профи».
ОДИН ИЗ ДНЕЙ НА МАРИНЕ
Близится весна, солнце в безоблачном небе незлое, не то что летом, сейчас оно греет и радует душу. С моря тянет легкий ветерок, и на синей воде мелкая рябь играет солнечными бликами.
В пролетах между стойками, недалеко друг от друга, три рыбака. Слева на бетонном основании парапета восседает коренной израильтянин, два других «олимы» стоят. Израильтянина зовут Шимон, ему лет пятьдесят, он плотный смуглый, короткие черные волосы пробивает седина, лицо как чеканное: прямой нос, крупный подбородок. Одет он небрежно растоптанные кеды, видавшие виды джинсы в белых пятнах от теста. Куртка на молнии. Движения неторопливые, размеренные. У пояса на тесемке привязан медицинский шприц, заполненный жидким тестом. Подняв удочку, он ловит рукой крючки на длинных поводках, у него их два, четким движением выдавливает из шприца тесто, наматывает его на один крючок, на другой, делает незаметный взмах удочкой, и снасть летит в воду, остается виден лишь колеблющийся на волне кончик антенки поплавка. Когда тесто в шприце кончается, Шимон живо соскакивает со своего места и спешит к машинам, стоящим рядом у дороги. Он открывает багажник своей Тойоты Короллы, достает баночку с тестом и, приложив к губам шприц, насасывает в него тесто.
Оба «олима» в это время внимательно за ним наблюдают.
По странному стечению обстоятельств зовут их одинаково Михаилами. Только тот, высокий узкоплечий, в сером пиджаке и желтых туфлях со стоптанными каблуками, отрекомендовал себя Михаилом Семеновичем. Второй небольшого роста, сухощавый, с загорелым морщинистым лицом, с торчащими седыми волосами из-под белой кепочки с буквами ОК, назвал себя просто Мишей. Они пенсионного возраста, хотя Михаил Семенович выглядит моложе. У него гладкое лицо с чуть обвисшими щеками и резкими вертикальными морщинами по углам большого рта.
— Уверяю вас, весь секрет его ловли в тесте, — обращается он к Мише, — вы все-таки поинтересуйтесь.
— У вас вроде клюет, — мельком глянув на качнувшийся поплавок, замечает Миша.
Михаил Семенович дергает удочку, но ничего нет. И тройники голые. Он на один наминает хлеб и снова забрасывает в воду. Удочка у него короткая, в ожидании поклевки он зажимает ее под мышкой.
Хотя Михаил Семенович и рассуждает о кефали, но поймать ее он даже не пытается. Он на тройники ловит карася. Говорят, настоящее название этой рыбы «арась», но наши по аналогии называют карась.
Рыбка эта особенная. Бывают довольно крупные экземпляры. Она без чешуи, а потому некошерная. Плавники ее опасны. Малейшее прикосновение к ним вызывает болевое ощущение, но если шипами уколоться по-настоящему, то пораженное место распухнет, покраснеет и впору бежать в больницу. Поэтому у карася еще одно название колючка, и еще одно коммунист.
Почему «коммунист»? Вероятно, по сумме признаков. Есть у нее еще одно любопытное свойство менять окраску. Мимикрия делает ее незаметной в песке, в камнях, в водорослях. Благодаря таким защитным особенностям ее много, но и ловится она легко, особенно на тройники. Снасть эта простая, и у нас бы считалась браконьерской. На один тройник наминается хлеб, рыба к нему устремляется, а рыбак в это время дергает леску, и свободный нижний тройник нанизывает попавшую на него рыбу.
— Есть! — восклицает Михаил Семенович, вздергивая удочку и, довольный, тянет из воды свои тройники.
На одном карась. Он его осторожно, намотав на руку полотенце, снимает и бросает в ведерко с водой, стоящее под ногами.
Успех его ободряет.
— Как-то мне попалась кефаль, — живо говорит он, — я ее дома отдал жене, она ее зажарила. И что бы вы думали!? Она безвкусна, как вата. Жена сказала: «Больше ты ее не приноси. Только карась. Это самая лучшая рыба!»
Шимон, между тем, удобно устроившись, подсекает очередную кефаль.
— Молодец, взял! — восторженно восклицает Миша.
Сам он ничего не ловит. Создается впечатление, что он больше следит за действиями Шимона, чем за своим поплавком. И это на самом деле так. Его чуть навыкате карие глаза под седыми бровями схватывают каждое движение Шимона. Весь он поглощен стремлением понять, в чем же секрет ловли этой самой «бури», у него и удочка такой же длины, как у израильтянина, и поплавок по величине такой же, и тесто он наматывает на крючок из шприца, но все напрасно! Его поплавок мертво качается на зыбкой волне и ни о чем не говорит.
— Черт его знает, что такое, — обращается он к Михаилу Семеновичу, — не клюет!
— Я вам говорю, все дело в тесте. Вы не стесняйтесь и напрямик у него спросите.
Мише неудобно откровенно выказывать свой интерес, но он преодолевает неловкость и, с трудом подбирая слова, обращаются к Шимону на иврите:
— Есть ли в тесте какие-то добавки?
— Только мука и вода, — отвечает Шимон.
— Говорит, что только мука и вода, -переводит Миша.
— Разве он скажет правду, брезгливо морщится Михаил Семенович, — конечно, он тут сидит годами с удочкой. И медведь научится ловить. А что он еще знает? Мы им сюда привнесли культуру, это же темный народ. Спроси у него, кто такой Наполеон. И он не ответит. Вот нарочно. Специально спросите!
— Слушайте, что вы всё время: спросите, спросите. Вы уже здесь три года, а я только год. И я должен спрашивать. Вполне можно было одолеть иврит.
— Это вопрос принципиальный. Я вам скажу прямо. Надо прилагать большие усилия, но мне этого делать не хочется. Это во-первых! — Михаил Семенович даже отвлекается от поплавка и поворачивается всем корпусом к Мише:
— Здесь столько «русских», что всегда найдется кто-то, знающий иврит, и все прекрасно вам переведет.
— Кто-то, кто-то, со смешком произносит Миша, — я не считаю себя большим патриотом, но приехать в страну, так сказать, на свою родину, и не учить язык это глупо.
— Какая родина? Родина это там, где я родился.
— Михаил Семенович, мне кажется, вам там мало досталось!
— Не волнуйтесь, я свое получил. Но здесь на первом году у вас эйфория, а потом вы разберетесь и не будете таким большим оптимистом. Вы всё-таки спросите у него, кто такой Наполеон, и поймете, с кем вы имеете дело!
Миша колеблется, смотрит на сосредоточенно напряженную фигуру коренастого израильтянина, протянувшего перед собой руку с удочкой, но вопрос ему представляется забавным, и он решается спросить:
— Адони, прошу прощения, но мы интересуемся, знаете ли вы, кто такой Наполеон Бонапарт?
Израильтянин некоторое время молчит, потом поворачивает свое чеканное лицо, блестят в улыбке белые зубы. Он, не спеша, произносит фразу, и Миша не сразу улавливает ее, но когда до него доходит смысл сказанного, он так и взрывается смехом.
— Что, что он сказал? — озабоченно допытывается Михаил Семенович.
— Да, вам определенно надо учить иврит, -говорит Миша, — а сказал он, что знать, кто такой великий полководец Наполеон легче, чем поймать бури.
Михаил Семенович на какое-то время задумывается, кривится, потом ухмыляется и замечает:
— Попался умник!
В это время сзади, на дороге, показалась машина рефрижератор, она, просигналив, развернулась и задним ходом приблизилась к окну, где были рыбаки.
— Все, — сказал Миша, — придется ждать. Сейчас привезут рыбу. Связь у них по пелефону. Как часы.
И точно, со стороны моря по водному проходу между стоянками судов и бетонному ограждению появилась рыбацкая лодка с открытой палубой вровень с бортами. В ней два человека, один сидит за мотором, второй, впереди, встал во весь рост и вытянутой рукой ухватился за конец веревки, привязанной к носу лодки. Он, словно кучер, привставший на облучке и гонящий лошадей, держит вожжи. Судя по его залихватскому виду, улов должен быть неплохим. Гул мотора нарастает, лодка круто разворачивается и причаливает. Шимон продолжает сидеть, он только выжидательно поднял удочку. Подплывшие рыбаки, видно, его хорошо знают и приветствуют веселыми возгласами.
— Взяли? спрашивает он.
— Кое-что, — отвечает тот, что стоял на носу лодки.
Тут же начинается суета и быстрый говор. Подъехавшие на рефрижераторе общаются между собой и с рыбаками. А они, между тем, вытаскивают из трюма увесистые ящики, заполненные рыбой. А рыба экзотическая, непривычная взгляду. Бульдожьи головы, зубастые пасти, растопыренные плавники и тут же метровые веретенообразные тела с острыми мордами как видно, из семейства акул.
Рыбаки с лодки подхватывают ящики и передают их людям из рефрижератора.
— Вот это улов! — С восхищением произносит Михаил Семенович. А посмотрите на эту рыбу! Это же не рыба, а какие-то мутанты. И килограммов двести будет, если не больше. Они ее продадут. Недаром у них и яхты, и виллы, и машины.
— Обратите внимание, как они работают, — замечает Миша.
И действительно, все делается быстро, почти моментально, в ритме скоростного отлаженного механизма. И вот уже на лодке остается один рулевой, он убирает в трюм сети, какие-то детали и грузы, захлопывает крышку люка, защелкивает замочек. Потом с особой тщательностью набрасывает на мотор чехол, прощально машет рукой, а рефрижератор уже развернулся и отъезжает.
— Есть бури? — спрашивает у Шимона рыбак, спрыгнув на землю.
— Потихоньку идет.
— Надо будет и мне прийти посидеть.
— Тебе море не надоело?
— Бури совсем другое дело.
— Придешь, выбирай место подальше от этих русим. Они меня достали. Багрут мне тут устраивают. Кстати, ты знаешь, кто такой Наполеон?
— Меня больше волнует Абу Мазен.
— Меня тоже.
— Они хоть ловят что-то?
— Где там. Не мне тебе объяснять. Им кажется, раз-два и будет бури.
Пусть с наше попашут.
— О чем они говорят? — заинтересованно спрашивает Михаил Семенович. Я слышал слово «русим».
— Ох, Михаил Семенович! — раздраженно говорит Миша, с вашим любопытством… Смеются над нами, что мы неумехи.
Мы были уважаемыми людьми. Я был заместителем управляющего банка. И рыбак я тоже был отличный. Я ловил карпов, и помногу.
Какое кому дело, что было там. Теперь мы здесь.
— Да-да, чуть спокойнее говорит Михаил Семенович, — тут другое дело. И надо учесть возраст. Все там осталось.
— Я тоже был заместителем главного инженера на заводе Гидросила. Громадный завод. И что из этого? Бури я ловить не умею. Для них вполне достаточно, чтобы вас оценить.
— Если бы я был помоложе. Конечно, о чем теперь говорить!
— А вот мне эта ваша позиция не нравится! возвысив голос, раздраженно говорит Миша. Я не люблю нытье и похороны живых.
— Оптимизм это хорошо. Но вы же понимаете! От реальности не уйдешь!
— Ерунда! Может, вам покажется смешным, но меня в свое время поразила история. А может, легенда, связанная со смертью Сократа. Его осудили на смерть, и он, как известно, должен был выпить яд. Так вот, пока ему готовили яд, он вырезал из лозы дудочку и стал на ней подбирать ноты. «Вы сейчас умрете, сказали ему, что вы делаете?» Я учусь играть!» Как вам это нравится?
— Миша, Миша! — кривясь, сказал Михаил Семенович. — Брезгливые складки по углам его рта еще больше обозначились. — Как вам не тошно вспоминать эти истории тысячелетней давности?!
Внезапно удочка Шимона резко выгнулась взяла рыба! На этот раз попалось что-то крупное: натянутая, как струна, леска, меняя направления, режет воду, кажется, она сейчас лопнет, удилище тоже на пределе, но рыба приближается, и вот уже ее голова появляется из воды. Кефаль, крупная кефаль! А Шимон ничуть не суетится, медленно тянет рыбу к себе. Раз и она у него в руках!
Тут же задергался поплавок у Михаила Семеновича, он делает энергичную подсечку, ходит леска, он тянет, и на виду, нанизанные на тройник, сразу два карася. Хорошие, побольше других.
— Ага, попались! — довольный смеется Михаил Семенович, — эти уже неплохие. Знаете, Миша, жена снимает эти шипы ножницами, вычищает внутренности, тщательно моет рыбу, пропускает ее через мясорубку и готовит котлеты. Скажу вам, объеденье. Я как-нибудь вас угощу. В ней много йода, и она очень полезна!
Миша не слушает и не смотрит на свой поплавок. А с напряженным вниманием продолжает следить за каждым движением Шимона. Все он точно так же делает! В чем же дело? Там, в глубине, плавает эта рыба и почему-то выбирает именно определенный крючок, но не его!
Миша в рыбалке не новичок, он многое знает о рыбе, но здесь совершенная загадка. Конечно, при ловле все главное, и то, что представляется порой абсолютно незначительным, вдруг приобретает решающее значение. И все-таки, поплавок Шимона ведет себя несколько странно! Небольшая волна, рябь его колеблет, но амплитуда эта, еле-еле заметно, но все же не совсем совпадает с ритмом движения поплавка. Кончик удилища тоже вроде слегка вибрирует! Может, рука у Шимона устала? А вдруг это прием?
Миша торопливо накручивает на крючки тесто, взмах удилища и вот уже кончик поплавка выглядывает из воды. Он осторожно начинает подергивать песку. В какой-то момент колебания появляются. Ничего не происходит. Но он усердно, без особой надежды, пробует снова и снова. Не может быть! Поклевка! Да! Он резко подсекает и, не рассчитав усилия, просто выдергивает рыбу из воды. Кефаль! Хорошая кефаль! Описав дугу, она по инерции летит поверху. Удилище амортизирует, сгибается, рыба на леске летает в разные стороны, вверх, вниз, наконец он ее хватает, прижимает к груди.
Есть!!!
Шимон улыбается во весь рот.
— Тов, тов! — говорит он.
Морщинистое лицо Миши светится детским восторгом.
— Это только начало! — выкрикивает он, и с трудом подбирая слова, уже на иврите, повторяет: — это только начало…
