Она ждала, все годы военные ждала, все письма хранила, все глаза свои зеленые выплакала…
Майя ГЕЛЬФАНД
— Пойдешь в галантерейный отдел, скажешь, что от меня, — напутствовала его старшая сестра Рахиль, — спросишь Софью Григорьевну. Она в курсе.
— А дальше?
— А дальше она познакомит тебя с хорошей еврейской девушкой. Хватит в бобылях ходить, двадцать пять лет уже, пора жениться.
Пора, конечно. Но что делать, если хорошие, да еще и еврейские, девушки, никак не попадаются? Одна замуж вышла, пока на Финском фронте был, другая капризно протянула:
"Что ж это мы с вами только мороженое кушаем, а в концерты не ходим?"
А какие концерты, если денег нет, недавно лишь слесарем на завод пошел. Половину получки — матери, остальное — на пропитание. На концерты не хватит. Разве что в цирк.
Но в галантерейный отдел честно пришел. Долго стоял у прилавка, делая вид, что выбирает.
Наконец подошла к нему долговязая, сурового вида девица.
— Вам чего? — спросила некультурно.
— Я по делу. Софья Григорьевна здесь работает?
— Не знаю никакой Софьи Григорьевны. Если покупать, то давайте, выбирайте. А так, не мешайте работать.
— В общем так, — сказал он, не церемонясь. — В семь вечера, когда закончите смену, я буду ждать вас у выхода. Там и поговорим.
В семь вечера он уже стоял на карауле. Давешняя нелюбезная продавщица вышла. Не одна — с напарницей. Он — к ней.
— Здрасьте, — говорит, — я от Софьи Григорьевны.
— А я-то тут при чем?
— Я по поводу знакомства.
— Да что за устаревшие дикости! — вспылила она. — Не знаю я никакой Софьи Григорьевны, и вообще, я замужем. Вот, у подруги спросите.
Взглянул на подругу — и ахнул. Тоненькая, махонькая, брови толстые, густые, дугой изогнуты, глаза зеленые, румянец в полщеки. И вся она такая ладная, молоденькая (в отличие от предыдущей кандидатки). Какой же он дурак! Вот же она, невеста!
Полгода он встречал ее после работы и провожал домой. Но беда в том, что жила она в трехстах метрах от магазина! С трудом удавалось ее уговорить постоять возле дома хотя бы десять минут. Однажды она пригласила его зайти — отец-антисоветчик (сразу было видно по хитрому прищуру) предложил выпить по рюмке. Потом сходили в оперетту и стало ясно: жениться надо.
Только начали подготовку к свадьбе, а тут война. Женишься – а вдруг убьют? Останется молодая вдова. Он ей так прямо и сказал:
— Если вернусь, поженимся, слово коммуниста.
И ушел. С фронта писал ей письма. Маленькие, желтые, на тонкой шершавой бумаге. Сложенные конвертиком, с аккуратно выведенным синими чернилами адресом. О любви не писал – только по существу. О тяготах тоже не рассказывал – чтобы не пугать. Так и переписывались они целых четыре года. А потом письма прекратились: его ранило в грудь, пуля вышла подмышкой, легкое пробито, много крови, прогноз неблагоприятный. В госпитале пролежал с полгода.
Возвращался с сомнением: ждет ли? А она ждала, все годы ждала, все письма хранила, все глаза свои зеленые выплакала. Но дождалась.
А потом они сыграли свадьбу и прожили вместе пятьдесят два года.
Абрам и Вера, мои дедушка и бабушка.
