Исполнение было таким глубоким, то несущим улыбку, свет, то мрачно-гнетущим, ярким, живым и продуманным, что воображение рисовало картины. Проигрывало перед мысленным взором спектакль. Возвращало некую память и уносило в будущее
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото Эстер Эпштейн
Мир меняется. Это стало уже общим местом, банальностью. Он менялся всегда, но знаки катастрофичности проявляются сегодня с особой ясностью. Пресса разжигает масштабы бедствий без какой-либо пропорции, — погоня за сенсациями происходит без всяких правил человечности. Кровь почти проступает из журналистских строк и телерепортажей. Будто так и следует. Будто такова сегодня жизнь. А мы пошли в зал, в ришонский Гейхал а-Тарбут, вечером на исходе субботы. И огромная вулканическая махина тревог-потрясений на некоторое время стихла, отодвинулась. Думаю, музыкой нелегко защититься, но всем прочим это сделать еще проблематичнее. Вот и используем музыку, этот проверенный секретный арсенал. Этот феномен рукотворного счастья.
В программе концерта симфонического оркестра Ришон ле-Циона значились песни Пауля Бен-Хаима, музыка Прокофьева к трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», Тройной концерт Бетховена. Держатели абонементов перед концертом пили ритуальный кофе в Ароме, обсуждали политику и методы защиты от вирусов. Потом нас пригласили в зал – и иная планета распахнула тайные двери.
Музыка Пауля Бен–Хаима, одного из самых значительных наших композиторов, крупнейшего из классиков-основателей израильской музыки. Стиль и характер вокальных произведений, прозвучавших в концерте, драматично- просветленный. Нас будто вопрошают голосами двух певиц, двух очень разных актрис (сопрано Яэль Левита, Эдна Прохник меццо сопрано), что мы делаем, куда идем. Текст, который для нас был предусмотрительно напечатан в программке, на слух не очень различим. Вчитываясь, понимаешь силу и значительность Песни Песней, красоту слога Иегуды Алеви.
Музыка несет этот смысл и без дополнительных разъяснений. Вдохновленная текстами, стихия ворожит сама по себе. Она строга, возвышенна. Библейское, мудрое, значительное в ней раскрыто в гармониях. В гибком и упрямом течении звуков. Интонации то напряженные, драматичные, то лирические, то гимнические. Музыка идет плотным и ярким потоком. Завораживает, заклинает. Вокалистки предельно контрастны: очарованная мягкая Яэль Левита поет юную, удивленную героиню, а Эдна Прохник передает глубокую печаль, непостижимую, даже пугающую тайну всего сущего…
Реплики оркестра, глубокое дыхание этого грандиозного инструмента со множеством голосов, красок всегда органичны. В программе дальше шло музыкальное полотно, равновеликое гению Шекспира. Прокофьев, его «Ромео и Джульетта». Избранные части из музыки балета. В звучании оркестра Ришон ле-Циона история веронских любовников, этих прелестных упрямых детей, оказалась стройно и логично выстроенной повестью. Джульетта-девочка, несущаяся по ступенькам, по плитам, по впечатлениям, и грозный шаг вооруженных сталью и ненавистью рыцарей, и волшебное дыхание королевы фей, и страстные объятия перед разлукой, и горестный финал, когда падает сердце, и от несправедливости закипают слезы – все было преподнесено с чувством, трепетно, масштабно.
Я подумала, что, наверное, и дирижер, наш принц-блондин Дан Эттингер знает ту злосчастную эпиграмму записных остряков ( «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете»), и он в курсе трудного пути Прокофьева. Думаю, восторженное, тщательное отношение Эттингера к музыкальной ткани выросло из любви. Любви к Шекспиру и Прокофьеву. И из понимания невероятной одаренности Сергея Прокофьева, который дал миру свою неумирающую легенду о чудесных детях из Вероны. Исполнение было таким глубоким, то несущим улыбку, свет, то мрачно-гнетущим, ярким, живым и продуманным, что воображение рисовало картины. Проигрывало перед мысленным взором спектакль. Возвращало некую память и уносило в будущее.
Тема юных и неповторимых, ярких, не согласных с рутиной и клише, было своеобразно и празднично продолжено исполнением Triple Concerto, Тройного концерта Людвига ван Бетховена. Фортепьяно ( Лиор Лифшиц), скрипка ( Маша Маршон) и виолончель (Даниэль Акта) сыграли с оркестром бетховеский шедевр так окрыленно¸ так свободно, что зал, прекрасный, очень акустически благополучный зал имени Меира Нисана в Гейхал а-Тарбут Ришон ле-Циона, был покорен. Публика дышала вместе с исполнителями. Публика забыла про телефоны и смс-ки. В кружении Концерта, в его величавости и мелодическом обаянии, в движении помпезного полонеза, в танцевальности багатели, в изяществе мотыльковых пассажей, Дан Эттингер и его соратники царили и радовались, как истинные дети. И – как истинные творцы.
Все были вместе, но каждый творил свой мир – и помещал его в общий пейзаж. Рояль Лиора Лифшица звучал певуче и ровно. Сыпал хрусталинками мелизмов. Скрипка Маши Маршон вела свою линию бережно, звучно. Даниэль Акта, виолончелистка, гордая и обаятельная, искренняя, играет так, что разделяешь с ней ее наслаждение музыкой, сценой, миром, полным красоты и сюрпризов. Интересно (хотя оно и понятно), что умный, талантливый дирижер, лидер команды, придает всему свое стремление, убежденность, свой стиль и строй мысли.
Дан Эттингер – такой дирижер. И оркестр ему (и публике, нам с вами!) всегда отдает все самое лучшее, создает чудеса. Превосходит сам себя. Программа оркестра в очередной раз наградила, удивила, всерьез порадовала. Пандемия проигрывает с огромным счетом, когда ей противостоят любящие. Так было всегда. И так будет!
