Сеню Мичника убили!

Из цикла "Eвpeйский Шерлок Холмс"

Михаил КАГАРЛИЦКИЙ (1957-2018)

 

Бруклин ужаснулся, Бруклин возмутился, Бруклин напрягся, Бруклин пришел в движение и тут же замер, Бруклин затих…

А все от того, что Беня Савкин, один из помощников лавочника Мичника, открыв утром дверь магазинчика, обнаружил на полу лежащего в луже крови хозяина. Сеню Мичника убили! Даже утренние газеты, всегда успевающие рассказать обо всем самом интересном, запоздали и вынуждены были прислушиваться к слухам и сплетням. А они были самые разные: люди недоумевали и удивлялись — кто посмел поднять руку на Мичника, самого доброго и честного лавочника в городе, кто решился на это подлое злодеяние, у кого нашлось силы переступить черту, за которой человек становится зверем?

Пока люди галдели и покачивали головами, власти не сидели, сложа руки. Всякое преступление, особенно убийство, должно быть раскрыто и наказано, тем более, в столь сложном месте многонациональной страны, как Бруклин, недаром на его улицах уже кое-кто стал вспоминать о еврейских погромах в Российской империи…

* * *

Офицер Блумфельд много слышал об инспекторе Корташе, направленном мэром для расследования этого загадочного убийства. Об инспекторе говорили всякое. Он считался самым одаренным среди полицейских чинов Нью-Йорка и вряд ли кто мог соперничать с ним в умении распутывать хитроумные преступления, и ловкости, с которой он это делал. Рассказывали, что однажды он даже прибыл на место преступления раньше самого преступника и тому ничего не оставалось, как дать себя арестовать такому великолепному сыщику.

Но вместо ожидаемого Блумфельдом мощного атлета в полицейский участок вошел неказистый краснощекий грузный увалень в очках, и усевшись за стол, начал кропотливо вникать в подробности.

— Сеня Мичник держал скобяную лавку, но в последние годы торговля не шла и он, можно сказать, почти разорился. Содержал свое дело исключительно за счет личного капитала, прикармливая двух безалаберных помощников — Беню и Изю Савкиных, сыновей своей двоюродной сестры, живущей в абсолютной нищете. Остальных продавцов он уволил полтора месяца назад…

Мичник был добрым человеком и всегда всем одалживал деньги, причем никогда не брал с должников проценты, понятно, делал все это, когда деньги у него еще были. Да и на всякие пожертвования был готов раскошелиться, не то что некоторые…

— Стало быть, разорившийся меценат, — прикинул инспектор. — Видали и таких. Все знали о бедственном положении Мичника?

— Это — Бруклин, сэр, — заверил Блумфельд, все еще разочарованный внешним обликом гостя. — Тут все обо всех знают.

— Прекрасно. Значит, мотив ограбления сразу отпадает. Или убитый ожидал внезапного наследства либо выиграл в какую-нибудь лотерею?

— Нет, он со своим бизнесом был на предпоследнем издыхании и, если бы не необходимость хоть как-то поддерживать племянников, давно бы продал скобяную лавку.

— Возможно, какие-то родственные противоречия, ссоры и скандалы с бывшими друзьями, публичные оскорбления, то есть, мотив личной мести… На сей счет есть что-нибудь?

Офицер пожал плечами:

— Добрейшей души человек. Никогда и ни с кем у него не было никаких проблем.

— Ну а те продавцы, которых он уволил полтора месяца назад, разве они не затаили злобу на бывшего хозяина, лишившего их мест и оставившего работать двух родственников-шлимазлов?

— О чем вы, мистер Корташ?! Продавцы сами как могли поддерживали лавку, но и они, разумеется, всего лишь бедняки. Уходя, со слезами на глазах благодарили Мичника и желали ему удачи…

— Да, тягостно, когда убивают ангелов, — вздохнул инспектор. — Нам ничего не остается, как пойти на место преступления. Это далеко?

— Относительно, — заметил офицер. — Пятнадцать минут ходу.

— Пятнадцать минут по такой жаре, — уныло произнес Корташ. — И почему господь посылает мне самые трудные дела в этом мире?!

* * *

Он еще минут десять отдувался и вытирал платком пот со лба, в то время как Блумфельд пытался успокоить собравшихся вокруг зевак.

— Убийство будет расследовано, — заверял он людей, — с нами — лучший инспектор города.

— Этот задыхающийся толстяк? — усмехнулся кто-то. — Позвали бы лучше Абрама Фукса, он бы в два счета распутал это дело и нашел убийцу.

— Потише, потише, — успокаивал толпу офицер, — инспектор сейчас приступит к работе.

— Инспектор приступает, — добавил Корташ, переваливаясь с ноги на ногу, и достав из портфеля огромную лупу.

— Кто убийца? — крикнули из толпы.

— Их вейс?! — ответил инспектор. — Какой-нибудь мамзер. Но скоро буду знать. И когда узнаю, то обязательно сообщу всем вам.

Зеваки замолкли.

— Вы разбираетесь в идише? — удивился Блумфельд.

— Я — поляк, — ответил Корташ. — Мы столько лет жили вместе с евреями, что не разучить несколько фраз было бы просто стыдно. Потому мне не стоит говорить о специфических особенностях здешнего населения, я отлично все представляю.

Вот, видите, следы взлома. Так действуют при набеге мелкие гангстеры. Для них важно поскорее открыть дверь… Ага! А тут просто придавили плечом, судя по всему, и дверь поддалась. Хотя… Такую дверь так легко не откроешь, знатная она у нас, со стальными пластинами. Либо взломщику повезло, либо он был ранее знаком с ее внутренней стороной. Может, ненароком забежал утром в лавку, бросил два-три торопливых взгляда… для умелого парня и этого вполне достаточно.

— Точно! — кивнул для верности офицер.

— Кто из медиков ознакомился с телом?

— Доктор Рудфорт.

— Его экспертиза уже у меня на столе?

— Нет… но очень скоро там будет. Зато тут все полностью перерыто — видно, убийца искал деньги, но так ничего и не обнаружил: хозяин-то был давно банкротом!

— Все ясно. Больше нам тут делать нечего. Возвращаемся, Блумфельд. Надо же, а солнце продолжает раскалять это чертово небо!

* * *

Вернувшись в участок и ознакомившись с выводами врача, инспектор задумался.

— Офицер, а кто такой Абрам Фукс, о котором говорили люди? Что за личность?

— Местная достопримечательность, сэр. Он распутывает разные мелкие правонарушения и даже с некоторых пор стал посредником в спорах между соседями. Человек, пользующийся всеобщим уважением. Прикажете позвать?

— Сам придет, — усмехнулся Корташ.

— Нет. Он гордый. Сам сюда не заявится. Даже мне пару раз пришлось за ним посылать.

— Заявится. Для этого надо будет сделать вот что…

И инспектор пальцем подозвал к себе Блумфельда.

* * *

На следующий день утренние газеты захлебывались от восторга: не прошло и суток, как убийца уважаемого мецената арестован. Полиция задержала Беню Савкина, который вот-вот начнет давать показания. Инспектор Корташ как всегда действовал быстро, ловко и на редкость профессионально.

Сам "герой" дня мирно сидел в полицейском участке и пил кофе вместе с офицером Блюмфельдом.

— Значит, вы уверены, что это дело рук итальянцев? — в третий раз спрашивал тот.

— Все указывает на них, — в третий раз объяснял инспектор, — во-первых, тут много макаронников, и большинство покупателей Мичника были итальянцами. Во-вторых, оба бывших продавца скобяной лавки, учитывая первое обстоятельство, также происходили родом из Италии, в-третьих, взлом был совершен по-сицилийскому способу, отмычкой снизу вверх, так у нас делают только они, в-четвертых, сейчас среди итальянцев наплыв эмигрантов и многие не могут найти работы, а молодежь носится по улицам, пытаясь влиться в число гангстерских банд, но те берут только избранных, — вот и приходится "отмечаться" подобными "подвигами".

— А почему бы нам тогда не задержать этих двух итальянцев — Нико Рудзони и Луиджи Эстелани? Они если и не участвовали в убийстве, то могли подсказать адрес грабителю?

— Какой смысл посылать молодого бандита в пустую лавку, где давно уже не видели и сотню долларов?! Нажить себе ярого врага? Нет, это крайне глупо. Да и кто мог знать, что в такой час старому Мичнику придет в голову наведаться в свой магазин: обычно по ночам он сладко спит, несмотря на жизненные передряги. Никого поблизости там нет, то есть вор может действовать совершенно безнаказанно. Согласитесь, офицер, мы не находим повода для "наводки"!

Читайте в тему:

Пропавшее завещание

Блумфельд почесал голову.

— Ваша правда, сэр. Мне как-то это не пришло в голову.

— Вам уже несколько раз это не приходит в голову.

Данную процедуру они повторяли, уныло глядя на большие настенные часы, висевшие в участке и явно кого-то поджидая. Ждали не напрасно: дверь отворилась и на пороге показался Абрам Фукс. Именно таким его и представлял по описаниям офицера инспектор.

Он тут же нагнал на лицо тоскливое выражение и принялся старательно копаться в лежащих на столе бумагах, то есть в отчете доктора Рудфорта.

— Добрый день, Абрам! — поприветствовал вошедшего Блумфельд.

— Добрый день, офицер, — кивнул Фукс без особого почтения. — Вы можете сказать, за что арестован Беня Савкин?

— Господин Савкин не арестован, а задержан, — не отрывая взгляда от бумаг, уточнил инспектор. — Это — принципиально разные вещи.

— Господин Корташ, инспектор, — представил своего шефа офицер, — именно он ведет данное дело.

— Об этом уже все знают, — не повернув головы в сторону инспектора, сказал Фукс. — Я жду ответа на свой вопрос.

— Он подозревается в совершении убийства… — промямлил Блумфильд. — По крайней мере, так пишут в газетах.

— Вы в своем уме?! Если на земле и найдется человек, не способный убить даже муху, то это — Беня Савкин!

— Мы знаем, — снова за офицера ответил инспектор. — Просто по статистике, как правило, нашедшие убитых в двадцати трех процентах случаев являются убийцами. А против статистики не попрешь. Впрочем, если откровенно, Савкин нам нужен, как отвлекающий маневр: мы хотим заставить истинного преступника успокоиться, почувствовать себя в безопасности, и тогда он выберется из норы, в которую сейчас спрятался. Присаживайтесь, господин Фукс, офицер, если можно, кофе нашему гостю.

Абрам присел на стул и первый раз посмотрел на инспектора.

— Как же вы собираетесь искать настоящего убийцу? — поинтересовался он.

— С вашей помощью, — предложил инспектор. — Мы снаружи, а вы — внутри. Знаете все, что вокруг, вхожи в любой дом, к тому же, как мне сказали, любите разгадывать головоломки. А вот и одна из них!

И он без опаски протянул гостю отчет медика. Тот внимательно прочитал его.

— Странно… Получается, что убийца не был уверен в своем ударе?..

— Точно. Сначала удар был нанесен по прямой и довольно слабой силы, так сказать, порез, не более, а затем ушел вниз влево с совсем другой силой, нанося смертельное увечье. Будто убийца на ходу поменял свой замысел.

— Или же им командовали, — предположил Фукс. — Кто-то, видя, что он наносит слабый удар, своей подсказкой исправил ошибку.

— Значит, грабителей было двое? — удивился Блумфельд.

— Выходит, так, — улыбнулся, качнув головой, инспектор. — Вы молодец, Абрам, я бы до этого не додумался. Что еще найдется у вас интересного для следствия?

— Разве что немного о бывших продавцах — Нико Рудзони и Луиджи Эстелани. О втором трудно сказать что-то отрицательное — отец большого семейства, вечно в хлопотах, и никогда не вызвал сомнений у окружающих. Нико — немного другое. Парень был влюблен в Розу Клейман, дочку сапожника Якова, и мечтал разбогатеть, чтобы просить ее руки и сердце. Пылкий, вспыльчивый характер, иногда дерзковат, но старался во всем угодить хозяину. Он тоже совсем не подходит на роль убийцы.

— Но у него нет алиби, — инспектор снова посмотрел на часы, — и его должны вот-вот сюда доставить. Думаю, разговор с Нико Рудзони будет нам интересен. А чтобы ему не было скучно отвечать в одиночку, пригласим заодно и Беню Савкина, зря, что ли, мы его задержали?

И тут в помещение почти одновременно ввели молодого итальянца с кучерявой шевелюрой и скромного парнишку с ермолкой на голове.

— Господа! — сказал Корташ. — У присутствующих возникло к вам обоим несколько вопросов. Чем откровеннее и точнее вы будете на них отвечать, тем быстрее расстанетесь с наручниками. Скажите, господин Рудзони, когда вы в последний раз заходили в лавку, где раньше работали?

— Во вторник, — ответил итальянец. — Хотел узнать, не улучшилось ли наше положение.

— В понедельник, — поправил Савкин. — Ты еще просил меня дать тебе десять минут постоять за прилавком, чтобы не отучиться работать. Я и ушел к Шельманам, почитать свежую газету, попить кофе…

— Понедельник, 20 июня, — прикинул инспектор. — Тогда тремя налетчиками в десять часов утра было совершено ограбление банка в Бруклине. Двое бандитов погибли в перестрелке, а третьему удалось уйти с большой поживой, чуть ли не шестьсот тысяч долларов! Случайно ты не был третьим, Нико?

— Я?! Грабить банк?! — возмутился Рудзони. — Приметы сбежавшего описывали все газеты. Разве я похож на него?

— Не похож, — печально подтвердил Блумфельд. — Тот на две головы ниже. Почти коротышка.

— Да, верно, — согласился Корташ. — В таком деле на коленках долго не проходишь.

— А у Нико было что-нибудь в руках, когда он вошел в лавку? — поинтересовался Абрам Фукс.

— Да, — припомнил Савкин. — Какой-то сверток. А когда он уходил, у него уже ничего не было!

— Там был мой завтрак, приготовленный мамочкой, — пояснил итальянец. — Я так проголодался, что съел его прямо за прилавком, а бумагу выкинул в корзину для мусора. Зная, как работал этот оболтус, прости, Господи, что дурно о покойнике говорю, уверен, она и сейчас там валяется, можете проверить!

— Проверим, — успокоил его Блумфельд, а Фукс продолжил спрашивать у Савкина:

— А что-либо на лавках или в витрине изменилось после ухода Нико?

— Нет, он ничего не взял, — доложил Беня. — Я лично на всякий случай проверил. Просто переставил старую вазу на верхнюю полку. Но старику это так не понравилось, что он решил взять ее домой, мол, не место подобному хламу в скобяной лавке.

— И взял?

— Да. Я сам помогал ему нести. Очень тяжелая ваза.

— Особенно если учесть, что в ней были шестьсот тысяч долларов, — улыбнулся Фукс.

— Нет, там было пусто, — заверил Савкин. — До этого хозяин почти десять минут копался в подсобке, очищал ее от пыли. Никогда бы не подумал, что ему так нравится это занятие.

— Все понятно, Беня, — кивнул инспектор, — снимите с него наручники. А с вами, мистер Рудзони, мы продолжим беседу. Хотя, думаю, все всплыло наружу. Выкладывайте правду, Нико, в этой комнате нет дураков, а чистосердечное признание располагает нашего судью к доброте: а вдруг он не потребует для вас смертной казни?!

— Будем говорить начистоту, — решился итальянец. — Я и был тем самым третьим грабителем. Если бы парни были живы, они бы подтвердили мою правоту. А свидетели приняли за налетчика мальчишку-рассыльного, убегавшего со всех ног от бандитов.

— А почему ты убил Мичника?

— Случайно. Да, я спрятал деньги в вазе, а когда пришел за ними через два дня, раньше не получилось, то наткнулся в лавке на старика. Он специально поджидал меня, расспросив обо всем придурка Беню. Стал укорять в ограблении и говорил, что я должен все отдать банку, чтобы не брать грех на душу… Но я так мечтал о Розе, что выхватил нож и ударил хозяина. Хотел напугать, но лезвие проникло слишком глубоко в тело и старик упал. Что мне оставалось делать? Стал искать деньги, но нигде их так и не нашел, хотя перерыл вверх тормашками весь магазин… Вас устроит такое признание?

— Вполне, — кивнул инспектор. — Ваши права при аресте вам зачитает офицер Блумфельд, терпеть не могу делать это.

— Постойте! — остановил процедуру Фукс. — Есть еще кое-что, о чем мы все забыли. Вы нанесли хозяину один удар Нико?

— Да, конечно. Я не собирался его убивать!

— А кто тогда вами командовал, крича, что надо бить сильнее и левее?!

Лицо Рудзони невольно побелело от напряжения, и этого нельзя было не заметить.

— А ну-ка выкладывайте правду до конца! — потребовал инспектор. — Я не люблю промежуточных станций.

— Он убьет мою мать и сестер, — простонал Нико. — Это — страшный человек!

— Не дадим, — заверил Картош. — Имя этого коротышки!

— Франческо Банетти, иначе "Банни". Он передал мне сверток и велел понадежнее спрятать. А я знал только одно такое место…

— Конечно, "Банни", — стукнул себя ладонью по лбу инспектор, — и как я сразу этого не сообразил. Мы возьмем его сегодня же вечером, я знаю, где он обожает прятаться от закона.

Когда убийцу увели, Коташ демонстративно поаплодировал Абраму Фуксу.

— Вы мастерски закончили эту партию, — сказал он. — Может быть, вы еще скажете, где находятся шестьсот тысяч долларов. Ведь Нико не обнаружил их в скобяной лавке!

— Скорее всего, дома у старика Мичника, в той же старой вазе.

— Вы уверены в этом, словно сами их туда положили. Откуда вы знаете?

— Просто я знаю привычки Сени Мичника. Он предпочитал все возвращать на свои первоначальные места. Где их нашел — там они и будут лежать.

Инспектор распорядился тут же послать людей в дом Мичника, чтобы изъять похищенные банкноты из банка.

— Мне говорили о вас много хорошего, Абрам, но оказались вы еще лучше. Браво!

— Стараюсь служить обществу и своей общине, — с достоинством наклонил голову Фукс.

* * *

После его ухода в осиротевшем участке еще некоторое время сидели Абрам Фукс и офицер Блумфильд.

— А ведь завтра все газеты напечатают о новом триумфальном расследовании Корташа, — заметил офицер, — а ваше имя никто ни разу не упомянет. Так этот поляк и делает свою славу!

— Не пеняйте на журналистов, Давид, — заметил Абрам, — и зря не клевещите на поляков, среди них есть немало хороших парней. Ведь все равно пройдет каких-нибудь сто лет и в этой стране не будет ни итальянцев, ни поляков, ни англосаксов, ни негров, ни индейцев… останутся только одни американцы. Одни американцы и евреи.

— А почему именно, евреи? — не понял Блумфильд.

— А куда мы денемся?! — усмехнулся Фукс.

Часы старого Менахема