Пять ножей в спину Шимона Переса
Евгений КОВАЛЕВ
На картинке, опубликованной 27 мая 1977-го, 48 лет назад, всё понятно (Зеэв-Яаков Фаркаш, «Аарец», подпись: "Менахем Бегин предложил Моше Даяну из партии «Авода» портфель министра иностранных дел. Даян ответил утвердительно").
Десятью днями раньше на парламентских выборах партия Труда под очередным сменным названием лишилась возможности формировать правительство. Распростёртый в нижней части полотна Шимон Перес, в силу случайного стечения обстоятельств и неуёмной жажды власти оказавшийся во главе партии, привычно демонстрирует глубокую начитанность, адресуя многолетнему другу партийных и государственных игрищ и забав Моше Даяну:
"И ты, Брут!".
Восходящий в храм власти к триумфатору Менахему Бегину Моше походя дополняет количество вонзённых в страдальческую спину Шимона ножей.
Характерно для эпохи: на сломанной (распиленной?) колонне указан адрес штаб-квартиры "Маараха"; храм находится по адресу штаб-квартиры "Ликуда". Сегодня у израильской политики практически нет узнаваемых избирателем адресов, только улицы Бальфура и Каплана; откуда несут миру свет ясноликие Яир, Арье, Ивет, Итамар, Бени или Гиди, приходится выяснять специально.
Даян, получивший место в Кнессете по возглавляемому Шимоном списку, решил не оставаться с Пересом в оппозиции, а принять приглашение Бегина в МИД; Пересу, три предыдущих года просидевшему в не по своей воле оставленном Даяном министерстве обороны, судя по картинке, больно.
Но это отнюдь не единственное, что связывает Бегина, Переса, Даяна и 27 мая.
Потому что ровно за десять лет до этого и 57 лет назад, 27 мая 1967-го, Бегин и Перес сидели за одним столом и даже не за одним, и это напрямую повлияло на то, за какой стол вскоре уселся Даян.
Первый стол был прямо за углом от штаб-квартиры "Маараха" на а-Яркон, 110, в доме Бен-Гуриона на улице Бен-Гуриона, которая тогда временно называлась улицей Керен Кайемет.
Супруга хозяина принимала гостей; описавший схожую ситуацию многолетний секретарь Бен-Гуриона Ицхак Навон указывает:
"ННН попросил чаю; знай он, сколькими проклятиями Пола сопроводила стакан, — предпочёл бы отказаться".
Возможно, в этот день было по-другому: Бегин, раньше не бывавший в доме на Керен Кайемет, джентльменствовал и шармировал, на нём был летний костюм с галстуком, Пола такое ценила.
Это была не единственная встреча, произошедшая в этот день. Шла вторая неделя начавшейся в День Независимости страшной напряжённости: Египет ввёл сотни танков на Синай, генеральный секретарь ООН велел обеспечивающим соблюдение договоренностей и выполнение обязательств мужественным международным войскам уйти с Синая ("как зонтик, который складывают и убирают, как только начинается дождь", сказал британскому послу Аба Эвен), египетские командиры в те самые часы, когда генсек ООН принимал своё взвешенное решение, не дожидаясь взвешенного, приказывали, например, на самом юге, югославским миротворческим войскам убраться за пять минут, в других местах подкрепляли приказ парой выстрелов из танковых пушек. И вскоре закрыли проход для идущих в Эйлат кораблей.
Израиль призвал резервистов, а в этот день, 27 мая 1967-го была суббота и на юг к мужьям, братьям, отцам, женихам и сыновьям устремились их близкие. Такое, конечно, возможно только в месте с дистанциями очень неогромного размера, в том числе, и общественными: в действующую армию, в расположение части привезли без договорённостей и разрешений запеканки и стиранные фуфайки тысячи родителей, детей, жён, подруг и друзей (и без адресов, кто знает какой адрес в Негеве, просто спрашивали встречных, где стоит **-ая **-нковая **-та, и находили).
В некоторых источниках происходившее на юге Израиля 27 мая 1967-го называют крупнейшим пикником в еврейской истории; стоявшие несколько тысячелетий до того на одной расположенной южнее горе, утверждают, что не с чем и сравнивать.
Положение Израиля было жутким: арабские соседи выстраивали единый фронт и уже действовали, СССР их поддерживал и подзуживал, международное сообщество с головой ушло в экстренные заседания, чрезвычайные совещания и чуть ли даже вот-вот не ассамблеи, а западные державы выражали Израилю сочувствие и готовность по дополнительному запросу выразить сочувствие ещё раз.
Вот поэтому Бегин с товарищами по партии и пришёл в гости к Бен-Гуриону. Они хотели, чтобы Бен-Гурион стал министром обороны.
Бен-Гурион уже бывал министром обороны, но тогда он не приглашал Бегина в гости. Он вообще старался не замечать Бегина, пока был у власти, но уже почти четыре года Бен-Гурион у власти не был, и полтора, как позорно провалился на выборах ("Это были самые уродливые выборы", — написал Бен-Гурион в дневнике о первой кампании, которую ему пришлось вести без административного ресурса, и обвинил свою бывшую родную рабочую партию в применении "средств давления, угроз, взяток, обещания должностей и прежде всего — ранее неслыханных клеветнических личных обвинений").
Возможно, тема применения правящей партией слыханного и неслыханного не была чужда противостоявшему Бен-Гуриону в пяти парламентских кампаниях гостю, но Бегин сосредоточился на другом: Бен-Гурион должен принять пост министра обороны и нанести наглеющему не по дням, а по часам Египту превентивный удар. Нужно понимать, насколько такое предложение не было тривиальным: таким же жарким тель-авивским днём за 19 лет до того хозяин дома дал приказ стрелять из пушек по кораблю, на котором тогда находился гость, и все последующие годы они были прямыми противниками…
Встреча не увенчалась успехом: выяснилось, что Бен-Гурион против превентивного удара. Бегин с товарищами сели совещаться в ресторане гостиницы "Ярден" на ближайшем углу, вышедшие их проводить люди Бен-Гуриона, в их числе Шимон Перес, присоединились, и там за столиком (вторым за сегодня!) родилось неожиданное решение: Бегин будет выдвигать на пост министра обороны Моше Даяна, сопартийца Бен-Гуриона и Переса. Что и привело к тому, к чему привело: на следующей неделе Бегин, Даян и Перес стали министрами, а на позаследующей, особенно в последние её шесть дней…
А через десять лет, как видно на картинке, политическая жизнь снова свела наших героев 27 мая, но они, понятно, не придали этому значения.
"…едут и не знают, какая между ними связь, и не узнают до самой смерти", — как писал по схожему поводу почти за сорок лет до того 14 сентября 1937 года Даниил Иванович Хармс.
