Таким, если верить одному из друзей Владимира Высоцкого, было желание его жены — знаменитой французской актрисы Марины Влади
Виктор БАКИН, Даугавпилс (Латвия)
Фрагменты из новой книги "Владимир Высоцкий без мифов и легенд". Начало главы читайте в публикации "Как умирал Высоцкий"
В кабинете Семён Владимирович отбирает книги зарубежных изданий из библиотеки сына, чтобы забрать себе.
Нина Максимовна:
«Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещённую литературу, могли быть привлечены к ответственности (такое было время). Поэтому часть книг из дома унесли. Среди них я хорошо помню четыре тома Н.Гумилёва, три тома О.Мандельштама, двухтомник Н.Клюева, одну или две книжки Б.Пильняка, несколько отдельных изданий В.Набокова, В.Хлебникова — почти все в мягких переплётах. Всё это он привозил из-за границы. По-моему, эти книги не сохранились».
В.Туманов:
«В этот день мне пришлось отвечать на сотни телефонных звонков в квартире Высоцкого. Запомнился звонок космонавта Гречко:
— Могу ли я чем-нибудь помочь? Всё же запишите мой телефон».
Пришли Олег Даль и Василий Ливанов. Даль постоял, склонив голову… и потерял сознание. Нашатырь, вода, укол…
Василий Ливанов:
«Очень было страшно, когда мы сидели в квартире Володи в большой комнате, а он лежал в маленькой… И Даль сказал: “Я — следующий. Я знаю, я чувствую. Я — следующий…”»
Из Парижа позвонил Василий Аксёнов:
«Мы молились за Володю в церкви Сан Сульпис…» Только три дня назад Аксёнов с семьёй, казалось, навсегда уехал из Москвы — осуществилась давнишняя его мечта («Я не политического убежища ищу, а климатического…»), и «МетрОполь» стал удобным трамплином для этого.
Не навсегда из Москвы, а только на отдых в Пицунду уехал Вознесенский. На похороны он не приехал — прислал телеграмму…
П.Вегин:
«Четыре дня назад, двадцать первого, мы читали на Олимпийском вечере поэзии в Доме литераторов: Мориц, Сулейменов, Вознесенский… Мы были все невеселы — завтра утром уезжал Аксенов. Но всегда петушащийся Вознесенский к полному восторгу зала почитал под занавес свой «Реквием оптимистический». Он не знал, что читает его последний раз в жизни. Завтра он уедет на море, где через четыре дня его настигнет весть о смерти Певца, и будет выше его сил увидеть Певца мёртвым. Он не прилетит на похороны и потом, много времени спустя, загнанный моим лобовым вопросом, ответит, запинаясь, что хотел оставить его в своей памяти живым. Это в его манере. Бог ему судья…»
В этот день Булат Окуджава с женой Ольгой были «гостями капитана» на «Грузии». Это бала та же каюта-люкс, в которой много раз путешествовали Высоцкий и Влади.
Ольга:
«И как раз посредине нашего плаванья вечером мы хорошо попировали, а утром пришел Гарагуля. На нём лица не было. Он едва мог говорить — и мы узнали о смерти Володи. Стало страшно… Булата это очень сильно тряхануло. Это была для нас смерть действительно родного человека».
И.Бортник пришел к Высоцкому утром 25-го и не выходил из квартиры до похорон. Всё это время он был на грани истерики.
И.Бортник:
«Три ночи я провёл в квартире Володи. Мне вдруг почему-то пришла в голову мысль позвать знакомого священника. Стал звонить. Так Семён Владимирович, отец Володи, закричал на меня: “Прекрати! Я коммунист, никаких священников здесь не будет!”»
К.Мустафиди:
«26 июля мне утром позвонила жена Вани Бортника Татьяна. Я поехал на Малую Грузинскую проститься с Володей. И пробыл там всё время».
Пришел проститься Д.Карапетян:
«Володя лежал в комнате, на диване, рядом с ним — пачка фотографий, каждый мог взять. Два дня, вплоть до похорон, я не выходил из его квартиры».
Ю.Любимов уезжает в театр готовиться к похоронам…
Был заказан некролог в «Советской культуре». В то время существовал определённый порядок опубликования некролога — текст должен поступить в редакцию либо по ТАСС, либо в официальном конверте из Министерства культуры или Госкино… Этого не было. Тогда внутри редакции созрело предложение обратиться к коллегам Высоцкого, чтобы они составили «Слово товарищей». В театре стали готовить текст «Слова…»:
«Из Театра на Таганке навсегда ушел необыкновенно одарённый человек — Владимир ВЫСОЦКИЙ.
Он был многогранным талантом. Природа щедро наградила его даром поэта, артиста, певца.
Миллионы людей любили его песни, помогающие им жить тем, что выражали своё время. Искусство его находило отклик у огромной аудитории самых разных людей. Лучшие наши поэты видели в нём своего коллегу. На сцене он играл Шекспира, Пушкина, Достоевского, Чехова, Пастернака, Есенина. Судьба свела его с прекрасными людьми, в их среде его талант становился мудрее, многограннее, добрее. Его неукротимый темперамент покорял людей не только со сцены его родного театра, а также через бесконечные плёнки, которые переписывали тысячи людей. Он был подлинным народным артистом, его неукротимый характер ничего и никогда не оставлял про запас для себя. И, наверное, так рано остановилось его сердце. Как щедро одарила его природа, и как не щедро, жесточайше скупо отпустило ему дней на Земле.
Жизнь художника исчисляется не очевидной длиной, но объёмом её значения. Он пропел много печального о времени и о себе, и он также награждал нас мужеством и желанием жить.
Группа товарищей».
Но главный редактор категорически воспротивился: если официального некролога нет, значит неспроста, да и не имеет умерший никаких званий и наград — не народный он и не заслуженный.
Все дни до похорон (25, 26, 27 июля) у Театра на Таганке стихийный траурный митинг… Из-за стекла витрины возле кассы театра с портрета смотрел Высоцкий. К стене прислонена гитара, много цветов. Асфальт тротуара был устлан афишами спектаклей, в которых участвовал Высоцкий, и на эти афиши люди каждый день клали живые цветы. Скоро весь тротуар оказался устлан ими, как ковром. Поверх цветов лежали машинописные странички с текстами стихов Высоцкого и стихов, посвящённых ему, его фотографии. Люди приходили, уходили, но на протяжении всех трёх суток до похорон безлюдно или даже малолюдно здесь не было ни минуты. В дневное время приходившие держали открытые зонтики над цветами на мостовой, как над детьми, чтобы уберечь их от нещадно палившего солнца. В витрине — извещение о смерти, а также сообщение о том, что доступ к телу будет открыт в понедельник, 28 числа, с 10 часов утра.
Его смерть перестала быть только пугающим слухом, казалось, и на этот раз благополучно опровергаемым. В окне рядом с портретом появилась надпись:
«В это трудно поверить, об этом страшно подумать».
Перед портретом толпа, тихие разговоры, весь подоконник и весь тротуар перед ним был усыпан букетами, на подоконнике горели свечи. Крутили магнитофонные записи с его песнями, читали и клали рядом с цветами стихи, посвящённые ему, переписывали стихи самого Высоцкого. Днём июльское солнце палило немилосердно, и люди зонтами укрывали цветы, чтобы не завяли.
Вечером в театре спектакль — «10 дней, которые потрясли мир».
Ю.Любимов вышел на сцену и сказал:
— У нас большое горе… Умер Высоцкий… Прошу почтить…
Зал встал…
О том, что некролога не будет, Высоцкий предвидел… Ещё осенью 63-го он писал:
И хоть путь мой и длинен, и долог,
И хоть я заслужил похвалу, —
Обо мне не напишут некролог
На последней странице в углу.
Но я не жалею!
Некролога не было. По телевизору о смерти, конечно, не сообщали: никто не собирался портить праздничное олимпийское настроение москвичам и гостям столицы. Да и не будь Олимпиады, всё равно не стали бы сообщать. Высоцкий был не из того разряда «творческих работников», кому полагался некролог в центральных СМИ. Было сообщение о смерти 25 июля в правом нижнем углу четвёртой страницы «Вечерней Москвы» — скромные несколько строк, набранные нонпарелью.
28 июля та же газета дала второе, чуть пространнее первого сообщение в сухих протокольных выражениях. Заканчивалось оно словами:
«Состоялась гражданская панихида… Похоронен на Ваганьковском кладбище…»
27-го в театре собрались все, чтобы обсудить техническую сторону похорон. После обсуждения долго не могли разойтись. Вспоминали свои последние встречи с Высоцким… Каждому казалось, что он видел что-то предвещающее смерть… Многие просто не верили в случившееся…
Л.Филатов:
«Сообщение о смерти Володи не оглушило меня, потому что я… не поверил. Много ходило слухов… что Володя повесился, порезал вены, в общем — умер… всё ерунда, даже на эту тему ходили шутки, что когда про артиста говорят, что он умер, это вроде к добру — долго будет жить. Поэтому и в этот раз как-то отнёсся спокойно. Только когда увидел в гробу…»
Вечером в 20 часов — спектакль «Гамлет». Спектакль отменён…
Ю.Любимов:
«Он должен был играть 27-го, когда мы отменили спектакль, и никто не вернул билеты. Ни один человек. И, по-моему, даже деньги никто не потребовал…»
Почти всю ночь А.Шнитке и Ю.Любимов монтировали сопровождающую фонограмму для панихиды. Предполагалась трансляция фонограммы через колонки на улицу, но это власти запретили.
А на сцене друг Высоцкого, талантливый и молчаливый художник Давид Боровский, строил последнюю декорацию для последнего появления актёра на сцене…
Ещё с вечера у театра стали собираться люди. Но в час ночи их разогнали поливальными машинами, которые готовили Таганскую площадь к скорбному и жаркому дню прощания… За «поливалками» везли металлические заграждения, перегородили всю Верхне-Радищевскую…
В театре завтруппой Г.Власова написала объявление:
«На прощание с Володей просьба всех прийти пораньше и взять с собой удостоверения, поскольку все будет оцеплено».
К ночи прибавилось народу на улице перед домом. С балкона восьмого этажа были видны обращённые вверх лица. Весь подъезд был усыпан цветами, горели свечи. Люди стояли всю ночь 25-го и последующие ночи до похорон. Плакали все. Не стесняясь. Как по родному…
Из дневниковых записей Ролана Быкова:
«26.07.80 г. Суббота. В четверг умер Володя Высоцкий. Смерть, как всегда, не вовремя, смерть, как всегда, должна была быть, смерть, как всегда, выбирает самого-самого.
Значение и значимость Володи я понимал давно. Пока факт его смерти в меня не вмещается. Не думаю о нём как о мёртвом, как о прошлом. Но, думаю, после смерти Шукшина — удар по нашему искусству самый мощный. Володя будет энциклопедическим словарём нашего времени. Так сказать, краткий энциклопедический словарь. Если от А до Я составить темы его песен, то встанет время во всей красе и неприглядности.
Вот Володю не назовёшь инакомыслящим. Он мыслил так, как подобает. Все остальные инакомыслят».
* * *
Поздно ночью прилетела Марина Влади вместе с сыном — Петром. В Шереметьево её встречали В.Янклович и Б.Серуш. Завели в комнату, где лежал Высоцкий. И тактично оставили одну…
И в горе, и в радости поведение большинства людей одинаково, но многое в словах и действиях Влади в дни прощания для окружающих было странным. Не соответствовало действительности и описание событий этих дней в книге воспоминаний Влади.
М.Влади:
«Это такой шок, такой ужас, что я могу сказать, что все эти дни я была как бы не в себе… Как будто я снималась в кино… как будто не я… как будто не он лежал, не я стояла тут…»
И в то же время… М.Влади:
«В день смерти Володи я снималась в фильме по роману Мопассана «Сильна, как смерть». Видите, какое невероятное совпадение! И всегда, когда умирали близкие, я работала».
Дмитрий Чижков:
«…Я как фотограф имел возможность, не привлекая к себе внимания, рассмотреть Маринино лицо, попытаться представить себе её душевное состояние. И неожиданно я понял, что эта женщина, оказавшаяся в сложнейшей и драматической ситуации, совсем не растеряна. В безмерном своём горе она предельно собрана, сосредоточена, словно уже приняла какие-то глубоко продуманные, может быть пока скрываемые от посторонних решения — как же ей жить дальше…»
В этот же вечер Марина отправила в Одессу начальнику пароходства телеграмму следующего содержания:
«Прошу сообщить всем капитанам: 25 июля умер Владимир Высоцкий. Гражданская панихида 28 июля в Театре на Таганке. Марина Влади».
26 июля художник Юрий Васильевич Васильев вместе со своим сыном Михаилом, студентом Строгановского училища, по просьбе Ю.Любимова снимает посмертную маску Владимира Высоцкого.
В.Янклович:
«Потом Марина вдруг говорит — всё-таки каких-то вещей она не понимает:
— Ты не можешь организовать, чтобы мне отдали Володино сердце? Я хочу увезти его с собой.
— А как ты реально себе это представляешь?
— А так — пусть хирург вырежет сердце, а я увезу его с собой.
Я буквально в шоке! Бегу к Любимову. Мы с Любимовым пытаемся её убедить, что у нас так не принято. А она нас даже не слушает… Любимов уговаривает её, говорит, что у нас это никто не поймёт и т.д. А она отвечает:
— А мне-то что, что у вас не поймут. Это же — моё! Его я оставлю здесь, а сердце хочу взять с собой…»
Через несколько лет Влади издаст книгу своих воспоминаний о Высоцком, которую тоже «не все поймут». И опять она скажет:
«А мне-то что, что у вас не поймут. Это же — моя книга!»
Л.Сульповар:
«Поздно вечером 26-го, уже ночью, мы разговаривали с Мариной… Она рассказывала, что Володя не помог ей похоронить сестру… Что он «сорвался» в Париже, просто исчез… И насчёт госпиталя и лечения тоже говорила…
— Я ни физически, ни морально не могла это выдержать… Просто уже не было сил…»
Марина встречала пришедших выразить соболезнование. На кухне был накрыт стол: водка, закуски…
Пришел В.Баранчиков — врач, с которым Высоцкий дружил последние восемь лет.
В.Баранчиков:
«Я приехал на Малую Грузинскую 27 июля. Сидели на кухне с Мариной — пили вино… И мне, честно говоря, не понравилось, как вела себя Марина…
— Да, Володя… А я ведь его уже похоронила… Он умер для меня полгода назад!
— Марина, что ты говоришь?!
— Да что вы носитесь со своей русской сентиментальностью… И что бы он был без меня — я ему показала весь мир…»
По комодам и шкафам Марина стала искать свои письма, отправленные мужу. Писем нигде не было… После похорон она вместе с женой Володарского Фаридой поедет на дачу, искать письма там. Фарида поведала Марине «страшную» тайну: у её мужа в последнее время была близкая постоянная девушка. «Я была полуживая от ревности», — говорила Марина. Познав за прожитые годы характер мужа, она, конечно, понимала, что при его популярности возможны всякие мелкие интрижки, временные связи… Но чтобы девушка «всерьёз»?! Для женщины с очень сильным характером и высочайшей самооценкой это был удар…
В.Янклович:
«Марина устраивает буквальный допрос всех близких друзей: Севы, Вадима, Бабека, Толи, меня. У меня она спросила: “Что это у тебя за сестра? Кто такая Ксения? И что здесь такое было?” Потому что Ксению представляли там моей сестрой».
Желая, чтобы всё в доме было благонравно или хотя бы «шито-крыто», Семён Владимирович сказал Оксане накануне похорон:
«Я думаю, тебе не стоит приходить на похороны»…
Приехал из Ленинграда Кирилл Ласкари. Прямо с вокзала — на Малую Грузинскую. У Марины нашлись успокоительные слова и для него:
— Ты знаешь… Кириль… Володя говорил, что никогда ему не было так хорошо и спокойно, как тогда у тебя…
Пришел Игорь Кохановский:
«Я долго не решался войти в квартиру Володи — боялся увидеть его мёртвым. Помню, как разговаривал с Мариной. Марина спросила: “Сколько же лет вы дружили?” — “Да лет с пятнадцати…” — “Боже мой…” А я смотрел на неё, и было впечатление, что у неё уже выплаканы все слёзы… Люсе я сказал: “Прости меня, я не поеду на похороны и поминки, мне слишком тяжело”. Она ответила: “Я понимаю”…»
Пришел Г.Полока. Пришел проститься и за песней для фильма:
«Марина, вся в чёрном, долго искала в куче его рукописей нашу песню. Нашла, и мой помощник торопливо переписал её. И всё…»
Друзья (Ф.Антипов, Л.Филатов и Б.Хмельницкий) организовали отпевание Владимира в храме Рождества Иоанна Предтечи на Красной Пресне. Отпевал священник о. Александр Мещеряков.
Поздно вечером 27-го привезли гроб. Этот гроб был из серии изготовляемых по специальному заказу — так называемая «шестёрка», — в которых хоронили членов правительства и Политбюро. Через два года в таком гробу увидят граждане СССР Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Прилетела из Киева племянница Семёна Владимировича — Людмила Ерёменко:
«В Москве приехала на Малую Грузинскую. Володя лежал в гробу в своём кабинете на письменном столе, за которым работал».
Марина провела всю ночь возле мужа. Час просидела совершенно одна, попросила, чтобы никто не входил…
