Беседа с журналистом, писателем и политологом Денисом Драгунским
Евгений КУДРЯЦ
Многим нашим читателям Денис Драгунский известен как прототип главного героя «Денискиных рассказов», которые написал его отец – писатель Виктор Драгунский. Денис Драгунский родился 15 декабря 1950 г. Является старшим братом драматурга Ксении Драгунской и младшим братом журналиста Леонида Корнилова. В 1990–1995 гг. работал политическим аналитиком и журналистом в информационном агентстве «Постфактум», в журналах «Век XX и мир», «Дружба народов», «Итоги», «Новое время»; старшим научным сотрудником Института мира США. В 1999–2007 гг. – член комиссии по идеологии Федерального политсовета партии «Союз правых сил». В марте 2000 г. основал Институт национального проекта «Общественный договор» и до мая 2006 г. был его научным руководителем. В 2005–2007 гг. – главный редактор газеты «Правое дело», в 2000–2009 гг. – главный редактор журнала «Космополис». Начиная с 2009 г. публикует книги прозы – короткие новеллы (сборники «Нет такого слова», «Окна во двор», «Каменное сердце» и др.), эссе («Бог, страх и свобода», «Отнимать и подглядывать»), романы («Дело принципа», «Автопортрет неизвестного»). В январе 2019 г. выходит его новая книга «Соседская девочка», уже 20-я по счету.
– Уважаемый Денис Викторович! 1 декабря прошлого года исполнилось 105 лет со дня рождения вашего отца. Для меня большим открытием стал тот факт, что он родился в Америке.
– Это было чистой случайностью. Его родители – они из Гомеля, – когда были совсем молодыми (матери было 16 лет, а отцу – 20), уехали «за счастьем» в США, где и родился мой отец. Но счастья они там не нашли и не смогли устроиться, потому что не было ни работы, ни денег. Даже молока! Бабушка мне рассказывала, что она кормила моего папу толчеными бананами, разведенными водой, – это была самая дешевая еда. Мой отец родился в декабре 1913-го, а уже в июле 1914-го, буквально за несколько недель до начала Первой мировой войны, его семья вернулась обратно в Россию.
Надо сказать, что сам факт рождения моего отца в Нью-Йорке ему на протяжении всей жизни – ни в 1930-е гг., ни в 1940-е – не доставлял никаких неприятностей, потому что даже самый свирепый советский чиновник, когда брал личное дело моего отца, понимал, когда он вернулся обратно. У моего отца даже была такая шутка, которой он отвечал чиновникам, обратившим внимание на место его рождения:
«Да, я родился в США, но американский образ жизни мне так не понравился, что я через полгода вернулся на родину».
Все смеялись, и на этом все заканчивалось.
– Все знают вашего отца как автора «Денискиных рассказов», но Виктор Драгунский был очень разносторонним человеком. Например, в юности он занимался театральной деятельностью…
– Детским писателем мой отец стал очень поздно: первые журнальные публикации появились в 1959 г., когда ему уже исполнилось 46 лет, а до этого он был артистом, но не слишком удачливым: играл эпизодические роли в театре и даже один раз снялся в кино в фильме Михаила Ромма «Русский вопрос» по одноименной пьесе Константина Симонова, где сыграл радиожурналиста. Это была харáктерная и запоминающаяся роль, но на этом все и закончилось. Потом он два сезона проработал клоуном в цирке, после чего организовал маленький эстрадный театр «Синяя птичка», где играли довольно известные артисты.
Дело в том, что тогда в СССР наступил период «малокартинья», когда решили снимать не 60–70 кинокартин в год, как прежде, а лишь десяток, но чтобы все они были шедеврами. Из этого, естественно, ничего не вышло, потому что если снимать сотню картин, то из них хороших будет десять, а если снимать десять, то из них хорошей будет только одна. Чтобы занять высвободившихся актеров, был организован «Театр киноактера», который существовал до недавних пор в Москве в красивом конструктивистском здании на Поварской улице рядом с Садовым кольцом, напротив Дома литераторов. В этом театре дали работу актерам киностудии «Мосфильм», поэтому его труппа была чуть ли не больше, чем в Большом театре, – около 300 актеров. Но и театр не мог им всем предоставить возможность выходить на сцену.
И тогда мой отец, который тоже был в этой труппе, поскольку являлся актером «Мосфильма», и придумал такой эстрадный театр, который назывался Театр пародии и шутки («Синяя птичка»), где играли довольно известные актеры – Евгений Весник, Всеволод Санаев и молодой Борис Сичкин – знаменитый Буба Касторский из «Неуловимых мстителей». Кстати, в декабре 2018 г. в помещении Дома-музея актрисы Ермоловой открылась выставка, посвященная этому театру. Он имел большой успех и выступал на таких площадках, как Дом работников искусств, Всероссийское театральное общество, Дом ученых и т. д. Туда ломились люди, потому что это было очень весело.
– Давайте отвлечемся от веселого и поговорим о грустном. Вам приходилось сталкиваться с проявлениями антисемитизма?
– Конечно, сталкивался, как, возможно, и мой отец, хотя еще его отец Лейба Драгунский был далеким от еврейства социал-демократом, сидел в тюрьме за борьбу с царским режимом. Хотя он и организовывал еврейскую самооборону в Гомеле, но в нашей семье не соблюдались еврейские традиции и не было никакого еврейского воспитания. Однако у нас евреем считали не по религии, а по крови, поэтому какие-то моменты с отцом тоже были, но он об этом не рассказывал, хотя я чувствовал это. У меня лично тоже происходили подобные вещи: меня не пустили в аспирантуру, потому что руководство нашего факультета было убеждено (вернее, тогда существовал, как сейчас говорят, тренд), что я, выучившись, обязательно уеду в Израиль, а убедить их в обратном не было никакой возможности.
– Кстати, раз вы уже об этом заговорили… У вас никогда не возникало мысли эмигрировать?
– У меня не было мыслей насчет эмиграции – ни в Америку, ни в Израиль. Никуда. Вот такой я, к сожалению, человек. А может быть, и надо было.
– В начале 2000-х вы занимались разработкой теории национального самосознания. В чем оно выражается в современной России?
– Это чисто теоретическая работа, в рамках которой я изучал структуру национального самосознания, его компоненты, включая не только психологию, но и усвоенные человеком стереотипы поведения и восприятия. Российское национальное самосознание, с одной стороны, сейчас стало очень современным, потому что россияне привыкли к банкоматам, к хорошему метро, к пенсиям, которыми они возмущены из-за их мизерности. С другой стороны, наше национальное самосознание заключается в том, что мы колеблемся между диким недовольством по поводу того, что происходит в нашей стране, и дикой привычкой к тому, что в ней происходило уже годами. Но, к сожалению, сейчас наше национальное самосознание сильно отравлено антизападной пропагандой, в частности антиамериканизмом, ксенофобией, и представляет собой некий «бурлящий котел». Оно еще далеко не устоялось.
– А эти мысли о каком-то собственном и особом русском пути, что Запад России не указ, что россияне – какие-то особенные и чуть ли не избранные, откуда они возникают? Они же явно не сегодня родились.
– Это просто компенсация. Когда у человека в жизни что-то не получается, он начинает фантазировать о том, что он непризнанный гений.
– Почему, если верить данным социологических опросов, сегодня многие в России оправдывают репрессии?
– Это произрастает из двух корней – большого и маленького. Маленький корень заключается в том, что люди в своей массе склонны любить любую власть, склоняться перед силой. Но самый большой и главный корень – это, конечно, пропаганда. 90% того, что говорят люди, им вложили в головы через телевизор, как в советское время через газеты. Это абсолютно несамостоятельные мысли, понимаете? При Хрущеве, я это прекрасно помню, было популярно выражение «Мой дед при Сталине сидел», и оно звучало так же, как сейчас «Мой дед воевал». Если твой дед при Сталине не сидел, то мы еще подумаем, кто твой дед. Потому что сверху пошло разоблачение Сталина, хотя, когда он умер, все рыдали. Но Хрущев сказал: «Цыц!», выступил с докладом, осуждающим Сталина, и все стали говорить о том, какой «отец народов» негодяй. Так что не нужно строить иллюзий по поводу народных симпатий и антипатий: они на 99% формируются государственной пропагандой. Так было в Древнем Риме, так происходит и сейчас.
– Понятие «писатель» сегодня девальвировалось, потому что сейчас пишут все кому не лень. Любой может себя назвать «писателем», что далеко не всегда соответствует действительности. Что вы думаете по этому поводу?
– Пишут даже те, кому лень, но они преодолевают свою лень и садятся писать.
– Хотя не факт, что они пишут сами. Ведь существуют и «литературные негры», выполняющие профессиональную работу, которую заказчик затем лишь подписывает своим именем.
– Да, это всегда было. И я в своем последнем романе касаюсь этой темы. Но думаю, что на серьезную литературу такого рода произведения не повлияют. Ведь и в книжных магазинах времен Александра Пушкина и Льва Толстого было 95% «мусора». Но время все расставляет по своим местам.
– Еще один «писательский» вопрос. Относительно недавно Захар Прилепин был назначен завлитом МХАТ им. Горького, что вызвало в обществе большую дискуссию. Как бы вы прокомментировали это назначение?
– Я никак не могу это комментировать: доронинский театр – совершенно странная институция. Я в него ни разу не ходил, но думаю, что если у них есть такой «заповедник» чего-то эдакого, то пускай там будет Прилепин.
Я к этому отношусь спокойно: я – либерал, поэтому считаю, что свобода должна быть для всех. Она должна распространяться не только на Улицкую, но и на Прилепина.
– Я знаю, что вы много ездите по стране. Что вам дают встречи с читателями?
– Прежде всего, общение и живую обратную связь. Я смотрю читателям в глаза и вижу, что им действительно нравится, что не нравится, как и на что они реагируют. Возникает человеческая эмоциональная связь, которая мне нужна, потому что общение с читателем только в Интернете – это все равно, что любовь по переписке. Надо же когда-нибудь встретиться с этим человеком.
– Раз уж мы заговорили об Интернете… Как вы относитесь к Facebook?
– Это очень интересный феномен. С одной стороны, Facebook – площадка для обмена мнениями. С другой – почтовый сервис. С третьей – маленькое издательство. И это все «в одном флаконе», вот чем он приятен. Я могу опубликовать там рассказ, получить реакцию на него, с кем-то поспорить и обсудить, с кем-то поговорить по мессенджеру. Это очень важно.
– Но тут есть и отрицательные моменты: может возникнуть некая фамильярность по отношению к вам со стороны пользователей. Кому-то кажется, что если он «дружит» с Денисом Драгунским, то может себе позволить его «похлопать по плечу», как Хлестаков: «Что пишешь, брат, Пушкин?». Вы сталкивались с подобным явлением?
– Иногда сталкивался, но я не вижу в этом ничего страшного. Еще Чехов писал о возмущенных и ругательных письмах в редакцию, которые начинались словами: «Ах, ты подлец и негодяй!» Просто увеличились масштабы, все ускорилось, а по содержанию – то же самое. Можно не ответить на ругательное письмо, так же как и на ругательный комментарий, или автора можно «забанить» (сленговое выражение, означающее блокировку пользователя, после чего он не сможет читать и комментировать публикации. – Е. К.), вот и все. В наше время все стали слишком нежными и нервными: слова не скажи!
– Вот уже четыре года в информационном поле России постоянно в том или ином виде присутствует Украина. Насколько можно было предвидеть то, что произошло за это время?
– Когда сейчас смотришь на то, что там происходит, то кажется, что, конечно, все можно было предвидеть. Мы все крепки задним умом. Но получается, что можно было ожидать, но никто этого не спрогнозировал, а это значит, что было нельзя. Никто не предугадал, к чему приведут русско-украинские трения. Даже наши геополитические оппоненты – американцы, которые тоже писали, что Украина и Россия представляют собой ядро Советского Союза. Американцы считали (и об этом писал еще Кеннан в своей знаменитой «Доктрине сдерживания»), что даже при распаде СССР Украина и Россия будут дружить. Так что никто действительно не мог этого предположить.
– А вы согласны с тем, что нынче Россия окончательно потеряла Украину, которая в обозримом будущем не вернется в ее русло, хотя на это возвращение очень надеются все российские телепропагандисты?
– Безусловно. Хотя никогда не говори «никогда». Но это по крайней мере на 2–3 поколения.
– В декабре прошлого года умерла Людмила Алексеева – старейший правозащитник современной России. В чем основная разница между советскими диссидентами и современными правозащитниками?
– Есть политические диссиденты, которые хотят вмешиваться в политику, а то и самим прийти к власти или по крайней мере влиять на то, чтобы политика стала другой. А есть правозащитники, которые занимаются тем, чтобы в рамках существующих законов соблюдались права человека. Так что не надо удивляться тому, что Людмила Алексеева общалась с Путиным и другими представителями власти, потому что это – задача правозащитников, которые защищают права отдельных людей. А политические оппозиционеры – это совершенно другая история. Если бы скрупулезно соблюдалось все, что записано в нашей Конституции, то мы были бы самой демократической страной в мире.
– Но и советская Конституция 1977 г. была не самой плохой.
– Брежневская конституция была не самой плохой за исключением шестой статьи – о руководящей роли Компартии. Но в любом случае давайте вспомним формулу капитана Врунгеля насчет рыбы и селедки, которую я бы перефразировал так: «Всякий правозащитник – диссидент, но не всякий диссидент – правозащитник».
– На разных форумах вне России, например в Вильнюсе и в Праге, обсуждают тему «Россия после Путина». Насколько своевременно и целесообразно об этом говорить сегодня?
– Мне как бывшему политологу кажется не совсем целесообразным сводить все к человеку. Путин и так пишется с большой буквы, но давайте напишем «Путин» жирным шрифтом. Путин – не только физическое лицо, но и сложившаяся система и образ власти. Поэтому никто не может гарантировать, что, если с Путиным что-то случится (не важно – завтра или через 10 лет), произойдут какие-то изменения. Скорее всего, продолжится то же самое, а то и станет еще «круче». Мне не нравится эта формулировка, и я бы это назвал «обновленная Россия» или «реформированная Россия» – как угодно. Но тем, что мы все время повторяем «Россия после Путина» или «Россия без Путина», мы вольно или невольно укрепляем режим Путина и способствуем поддержанию культа его личности. Обычно об этом говорят задним числом, например через 20 лет после смерти Сталина или Хрущева.
– Если говорить о культе личности Путина, то как вы думаете, все эти многочисленные футболки, кружки и прочие изделия с изображением президента РФ инициируются сверху либо появляются в ответ на запрос из «низов»?
– Это система входит в резонанс. Сначала, конечно, это инициируется сверху, потому что культ Путина, естественно, начали сверху. Начинание тут же было подхвачено. А некоторые журналисты это делают уже без специального заказа, и люди искренне считают, что «если не Путин, то кто?».
– Не так давно в России произошел скандал с региональной чиновницей Ольгой Глацких, которая публично заявила недовольным родителям: «Государство не просило вас рожать детей». Может быть, она просто проговорилась и озвучила то, о чем думают другие чиновники, не говоря об этом вслух?
– Да, она сказала то, что думают большинство чиновников: «Отцепитесь и не мешайте нам решать наши проблемы!»
– Но ведь Ольга Глацких за это поплатилась: ее не просто выгнали с работы, но и упразднили весь департамент, где она работала.
– А вот это очень плохо, потому что таким образом чиновники хотят сохранить свое лицо. Они не стали увольнять коллегу за то, что она сказала безумную и оскорбительную глупость, а просто ликвидировали департамент, как будто речь идет об административных процессах. Это лицемерие и стремление сохранить честь мундира. Это похоже на то, как в советское время проштрафившихся секретарей обкома отправляли послами. Я уверен, что если какой-нибудь хороший журналист проследит судьбу Ольги Глацких, то найдет в ней материал для большого социального романа. Она – мопассановский «Милый друг», только в женском обличии. Я уверен, что она не пропадет и не пойдет преподавать в школу, а через какое-то время займет ответственный пост в каком-либо комитете по защите дикой природы, потому что она уже начальник. А наша система такова, что если уж ты попал в номенклатурную обойму, то, чтобы тебя оттуда выкинули, тебе нужно стать чуть ли не личным врагом президента. А так ты можешь делать что угодно и будешь путешествовать с места на место, не вылезая из своего черного «Audi-8».
– Почему пенсионная реформа в России не вызвала массовых протестов: люди немного побузили, а потом всё молча «проглотили»?
– Вот такой у нас народ, воспитанный почти веком репрессий. Наш народ, к сожалению, боязливый, поэтому никто и не пошел всерьез протестовать против повышения пенсионного возраста.
– Недавно в России прошла акция переименования аэропортов…
– Даже не переименования, а присвоения аэропортам имен, что еще смешнее.
– Для чего это было сделано?
– Во-первых, для того, чтобы развлечь народ и дать ему чем-то заняться, чтобы люди не думали о пенсиях, а обсуждали присвоение имен аэропортам. Во-вторых, чтобы разворовать деньги, потому что на каждое переименование были выделены многомиллионные суммы – на проведение мероприятий, изготовление табличек и т. д. Я почему-то не верю, что при этом ничего не «прилипло к пальцам».
– Насколько показательно то, что в списке претендентов были несопоставимые фигуры – наши современники и исторические личности?
– Абсолютно не показательно. Это пропагандистское месиво и дурной «коктейль». «А давайте в честь Канта!» – «Нет, Кант был не наш, давайте в честь императрицы Елизаветы!» – «Нет, давайте в честь маршала Василевского!» Вы – патриоты, а вы – западники и т. д. Это просто информационный шум на том же уровне, что и обсуждения типа «певица Конфеткина беременна от губернатора Ёлкина-Палкина».
– В советское время существовал известный лозунг: «С кем вы, мастера культуры?» Можно ли в современной России заниматься искусством, избегая активного участия в политике?
– Вполне возможно. Есть немало серьезных писателей, которые никак не замешаны в политике. Например, недавно ушедший Владимир Шаров. С другой стороны, есть писатели, которые усиленно лезут в политику, хотят «отметиться» и высказаться. В массовой культуре есть огромное количество популярнейших авторов – Дарья Донцова, Маша Трауб, Мария Метлицкая, Александра Маринина и др., – у которых многотысячные и даже миллионные тиражи, но которые не лезут в политику и которых поэтому никто не спрашивает о том, как они относятся к Крыму. Это желание самого автора. При Сталине и Брежневе такое было невозможно, тогда литература была одним из главнейших пропагандистских ресурсов государства. Сейчас у власти тоже есть огромные пропагандистские ресурсы – телевидение, Интернет, визуальная реклама, а при этом тиражи произведений писателей снижаются. Ну кому какое дело, что скажет писатель Кошкин или поэт Мышкин? Вот если он сам хочет, тогда мы рассмотрим его предложение.
– А как вы в данном контексте рассматриваете дело Кирилла Серебренникова? Совершенно очевидно, что там речь не об экономике, а об идеологии.
– Я думаю, что дело Серебренникова – это спор внутри власти. Его кто-то поддерживал, а кто-то был врагом того человека, который его поддерживал. И Кирилл просто попал под эту «раздачу».
"Еврейская панорама", Берлин
https://www.isrageo.com/2015/05/10/dadad0981/
