Еврейские воины были полны желания отомстить народу, на совести представителей которого — гибель их близких и других соплеменников
Леонид СМИЛОВИЦКИЙ
Фрагмент из книги "Евреи Беларуси в годы Холокоста"
Трагедия Холокоста требовала возмездия. Полковник Хаим Мордухович Шкляр писал в 1942 г. жене Раисе Исааковне Пастернак, что его разбирает страшная злость и хочется бить немцев за все разрушенное и уничтоженное:
«Лично о себе могу писать одно, что свою роль я выполняю и свою фамилию никогда не осрамлю».
В 1943 г. Хаим, поздравляя с днем рождения своего сына Володю, которому исполнилось 8 лет, отмечал, что в этот день он постарается организовать дело так, чтобы убить больше немцев, так как теперь это самый лучший подарок:
«Уничтожая немцев, мы создадим для наших деток такие условия, что они сумеют в нашей свободной стране расти счастливыми, для них будут снова открыты все дороги будущего».
Шевах Лапидус в августе 1944 г., обращаясь к родным, писал:
«Где наши родители, братья, сестры? …кровь стынет в жилах, и пальцы невольно сжимаются в кулаки при одном воспоминании, что наших дорогих и близких нет больше среди нас. После перенесенных горя и страданий мне смерть не страшна, и не боюсь я ее. Но я хочу жить, чтобы мстить, пока последний фашистский головорез будет уничтожен».
Моисей Гинзбург сообщал родителям в Баку в феврале 1945 г., что он уже находится в Германии:
«Мы пришли, чтобы покарать злодеев за все, что они сделали у нас. Мы должны заставить этот народ ползать в ногах и повиноваться нашему знаку. И мы это сделаем. Мы отобьем у них охоту воевать, охоту делать это навсегда».
В марте 1945 г. Моисей продолжал писать, что не было семьи, не потерявшей своих близких:
«Тем больше у нас ненависти к противнику – это оружие можно приравнять к артиллерии».
Ненависть – это тяжелое оружие:
«Мы не дадим немцам жить. Только некоторые из них останутся существовать (а не жить), чтобы отработать награбленное. Дохлых фрицев я рассматриваю на дорогах как какой-нибудь камень, в то время как убитая собака вызывает жалость».
Понять авторов этих писем нетрудно. У каждого из них был собственный счет к нацистам. Однако, оказавшись в Германии, советские евреи в военных шинелях не поддавались слепой ненависти. Сводить счеты с мирным населением, безоружным и беззащитным они не стали. Гражданское население Германии не оказывало сопротивления, оно было духовно сломлено. В письмах фронтовиков появились строки, в которых звучали не только злорадство, но и сочувствие.
5 февраля 1945 г. Моисей Гинзбург писал, что «герры» и «фрау» дрожат, когда советские солдаты входят в их деревни и города. Наслушавшись геббельсовской пропаганды, они ожидали встретить орду грабителей и убийц… Но солдаты Красной армии – это не немцы, они не убивают детей, стариков, женщин.
Таким образом, в годы советско-германской войны в обыденном сознании современников между словами «немец» и «фашист» стоял знак равенства. Военные преступления – это не только многочисленные человеческие жертвы, но и разрушенные гражданские объекты, уничтоженная инфраструктура, сожженные жилые дома. Германский нацизм оказался не в состоянии осуществить свои планы, не прибегая к военным преступлениям. Однако в народной памяти они были связаны прежде всего с массовыми убийствами и индивидуальным насилием, часто немотивированным, сопровождавшимся садизмом. Народная память не нуждается в официальной статистике, она имеет свое видение человеческой трагедии.
Она дает объяснение военным преступлениям как явлению антигуманному, аморальному, не имеющему прецедента по масштабам и жестокости. Частная переписка 1941–1945 гг. между фронтом и тылом помогает почувствовать войну изнутри через переживания людей, понять психологический надрыв, крушение судеб, проявления геройства и человеческой низости.
Письма будят эмоции и вызывают размышления. Свидетельства о военных преступлениях, нашедшие отражение в письмах, дневниках и воспоминаниях солдат Красной армии и членов их семей, представляют собой бесценное дополнение архивных документов.
