Евгений Моргунов был не только замечательным артистом, но и верным другом, с которым не соскучишься
Макс РОЙЗ
Летом 1970 года один из моих северных товарищей, Размик, пригласил меня на день рождения в армянское горное село, находящееся в ста километрах от Сочи.
Общее внимание селян, естественно, было приковано к Евгению Александровичу Моргунову, которого после выхода короткометражных фильмов «Самогонщики» и «Пес Барбос и необыкновенный кросс», смело можно было причислить к числу самых популярных советских артистов.
Свою здравицу в честь именинника Моргунов начал с рассказа о необычно талантливом народе. К моему глубокому удивлению, он не стал перечислять ученых-армян, а рассказал, как армянин изобрел водосмеситель.
Это было настолько необычно, что я не удержался и начал аплодировать. Меня поддержали остальные гости. После официальной части я подошел к Моргунову:
— Добрый день, Евгений Александрович. Меня зовут Макс Ройз, я журналист из Якутии.
— Очень приятно, — достаточно сухо ответил Моргунов.
Он явно не планировал заводить здесь чем-то обязывающие знакомства.
— Евгений Александрович, вы произнесли чудесную здравицу…
— Спасибо, — ответил он тоном человека, которому многочисленные комплименты зрителей успели уже изрядно надоесть.
— Правда здесь есть небольшое «но»…
— Да, — довольно равнодушно спросил он, — что же это за «но»?
— Дело в том, что кроме Размика, вас и меня здесь по-русски никто ни слова не понимает.
Моргунов внимательно посмотрел на меня, помолчал и сказал:
— У меня вдруг появилось чувство, что мы с вами будем дружить.
Баек про Моргунова – мало не покажется. Рассказывают, как однажды он пришел в квартиру довольного известного актера и сразу же замер, глазами показывая на вазочку, стоявшую на столе.
— Это такая прелесть, такая прелесть, — буквально выдавил он из себя после затяжного молчания. – Хочешь, я тебе за нее сто рублей дам? – спросил он жену актера.
В те далекие советские годы сто рублей были достаточно большой суммой. Средняя зарплата по стране была сто двадцать рублей в месяц, а сам Женя, как актер «Мосфильма» получал во время съемок двести, а в остальное время — сто рублей в месяц.
— Простите, Евгений Александрович, не могу.
— Хорошо, — говорит Женя, — сто пятьдесят.
Сошлись на двухстах.
Через минут двадцать после ухода Моргунова с вазочкой, звонит хозяин квартиры и говорит жене:
— Мне срочно нужно уехать на съемки, но я все-таки сумел выцарапать из них двухсотрублевый аванс. Я с Женечкой Моргуновым договорился, он тебе занесет деньги.
Порою рассказы о Моргунове носят не совсем лестный характер, выставляя его «шаровиком». Мне и самому на первых порах казалось, что Женечка обожает выпить и закусить за чей-то счет. Но когда в Хабаровске он договаривался со своим приятелем-генералом о доставке в Москву на военно-транспортном самолете какого-то паршивого матраса, я понял, что для него был важен не матрас, водка или закусь, а сам процесс, в котором он всегда выступал одновременно как автор сценария, режиссер и исполнитель главной роли.
Кстати, в самом начале своей артистической карьеры, когда его внешность не была еще известна обывателю, он, надев телогрейку, мог прийти на троллейбусную остановку и после того, как водитель закроет двери, оттянуть электрические дуги.
Водитель нажимает на педаль, а троллейбус ни с места. Он открывает дверь, чтобы выйти и посмотреть, что же случилось. А в это время Женечка говорит, проходившему мимо интеллигенту в шляпе и очках:
— Подержите, пожалуйста.
Интеллигент, как и полагается, с удовольствием приходит на помощь гегемону и берет в руки канат, присоединенный к дугам. Моргунов спокойно отходит в сторону, наблюдая из безопасного далека конец этой истории, предугадать который не составляет большого труда.
Выйдя из троллейбуса, водитель с кулаками бросается на «шляпу», не стесняясь в выражениях по поводу гнилой интеллигенции.
Так случилось, что мне самому иногда приходилось участвовать в его розыгрышах. Свой день рождения известный российский вокалист Пенкин отмечал в Доме Станиславского. Мы с Женей сразу же оказались в обществе молодых людей, поклонников Пенкина. Одна из девиц, обращаясь к Моргунову, назвала его «Евгением Ивановичем». Я тут же заметил, что он не Иванович.
— А кто? – спросила девица.
— Засадилович, — не моргнув глазом сказал Женя.
— Какое странное отчество, — девица явно не вошла в игру, приняв ответ Моргунова за чистую монету.
— Ничего удивительного в этом нет, — сказал я. – Его отец был узбеком.
Женя выпучил глаза и возмущенно сказал:
— Сколько раз можно повторять, что отец мой был туркменом, а не узбеком…
В 1996 году, работая над романом «Спаренный рейс», я вновь побывал на Камчатке и, разумеется, разыскал старых друзей. Год был избирательным и почему-то считалось, что известный артист или актриса могут повлиять на результаты выборов. Когда один из приятелей попросил моей помощи в организации концерта, я тут же спросил, подойдет ли ему Моргунов.
— А что он еще жив?
— Во всяком случае неделю тому назад был очень даже жив и мы с ним хорошо посидели в Доме кино.
Спустя два месяца мы вылетели на Камчатку. Женя в то время был уже серьезно болен и ему нужно было три раза в день делать уколы, а поэтому в дальние путешествия с ним всегда летала жена, Наталья Николаевна, женщина исключительной интеллигентности и порядочности.
Для тех, кто запамятовал, я позволю себе напомнить, что в то время администрацией президента России руководил Анатолий Чубайс, который, сам того не подозревая, стал неотъемлемой частью нашей концертной группы.
Камчатским губернатором был в те годы Владимир Афанасьевич Бирюков, с которым мы были знакомы еще с тех пор, когда я ходил вторым помощником капитана БМРТ, большого морозильного траулера, а он возглавлял Камчатрыбпром. Я позвонил Владимиру Афанасьевичу и он любезно согласился нас принять. Закончив комплименты Моргунову, Бирюков на секунду остановился напротив Натальи Николаевны и в это время Женя говорит:
— Позвольте вам представить мою жену… Наталья, — и через небольшую паузу, добавляет, — дочь Чубайса.
Бирюков внимательно смотрит на седовласую Наталью Николаевну, которая спокойно годилась Чубайсу в матери, и не знает как себя вести, как реагировать на слова Моргунова. Видя замешательство губернатора, я беру правление в свои руки и начинаю представлять других актеров: Сергея Никоненко, Владимира Ляховицкого и Раису Виноградову.
Спустя неделю мы застряли в Палане, столице Корякского округа. Вылететь оттуда можно было только вертолетом, но один ушел по санзаданию, а второй был прикреплен к избирательной компании будущего губернатора Валентины Броневич.
Моргунов поднялся на диспетчерскую вышку, подарил на память местным сотрудникам фотографию, где вся троица – Вицин, Никулин и Моргунов, — еще вместе, но дело почему-то с места не двигалось. Было это в ноябре и в любую минуту могло «задуть», а по камчатским меркам, это минимум неделя нелетной погоды. Короче, нужно было срочно что-то предпринимать.
Перед отлетом из Канады я вместо своего сотового впопыхах положил в кейс детский телефон, который внешне мало чем отличался от моего. Там была такая кнопочка, если ее нажать, то собеседник мог подумать, что к тебе кто-то звонит.
С этим телефоном в руках я поднимаюсь в диспетчерскую и сразу же набрасываюсь на Моргунова.
— Евгений Александрович, — говорю я ему, — только что звонил Чубайс и предупредил, что его не интересует погода ни на Камчатке, ни в Зимбабве. Концерт в Кремле он отменять не будет и, если есть необходимость, он готов срочно выслать за нами эскадрилью истребителей.
Моргунов не успевает открыть рот, как я нажимаю на кнопку и раздается «звонок».
— Здравствуйте, Анатолий Борисович, — говорю я и после паузы, добавляю. – Вместо того чтобы кричать, лучше сами поговорите с диспетчером и протягиваю ему трубку.
Диспетчер чуть не падает со стула, машет руками, показывая, что ни при каких условиях он с Чубайсом говорить не будет.
— Анатолий Борисович, только что диспетчер получил прогноз и говорит, что мы можем лететь. Так что до встречи в Москве.
Прилетев в Петропавловск, Женя сказал:
— Нас ждет Ольга Николаевна, главврач областной больницы.
Приходим. Нас встречает миловидная женщина лет пятидесяти.
— Позвольте вам представить, — говорит Женя, — своего близкого друга, канадского профессора доктора Макса Роуза.
С ненавистью смотрю на Женю, но выбора у меня нет: не могу же я подвести друга.
Садимся и начинаем разговор на общие, ничего не значащие темы. Нашу беседу прерывает телефонный звонок. Ольга Николаевна, извиняясь, берет трубку.
В это время раздается стук в дверь и Женя, с присущей ему непосредственностью, говорит:
— Войдите.
Входит интересная, добротно и со вкусом одетая женщина лет тридцати пяти. Здоровается. Женя смотрит на нее и спрашивает:
— Так что вас беспокоит?
— Я к Ольге Николаевне, — отвечает она.
— Вам крупно повезло, — продолжает Женя, — Сегодня здесь присутствует известный канадский профессор доктор Макс Роуз.
Я встаю и, наклонив голову, приветствую даму.
— Очень приятно, — говорит она, — но я лучше подожду Ольгу Николаевну.
— Профессор Роуз через три часа улетает, — предупреждает Женя. — Так что у вас?
И вдруг красавица, несколько смущаясь, говорит:
— Меня постоянно пучит.
Моргун таращит глаза и тут же выпаливает:
— Профессор Роуз как раз специализируется в этой области.
Жуть как хочется смеяться, но нельзя. От сдерживаемого смеха, в животе начинаются колики. К счастью Ольга Николаевна, увидев, что дело принимает не совсем желательный оборот, извинилась перед невидимым собеседником и попросила женщину подождать ее в соседнем кабинете.
… Когда Женя умер, меня в России не было. Но потом, прилетев, я почувствовал, что Москва без Женечки, как-то опустела. Для меня, во всяком случае.
Электронный адрес автора: [email protected]
