Это некая сакральная система, город-мир, новый Вавилон, основанный на извращении всех базовых понятий о демократии, законности, деловой этике, порядочности, гражданском обществе
Петр ЛЮКИМСОН
Не знаю, можно ли купить в современной России книгу Дмитрия Запольского «Путинбург», но если нет, то ее, безусловно, стоит переправлять в эту страну так же, как в 1970-80-е годы переправлялась в Россию литература из Израиля, открывшая многим советским евреям глаза на правду о собственной истории и о том, что представляет собой современный Израиль – вопреки тому, что имплантировала им в мозг советская пропаганда.
«Путинбург» — это одновременно и политическая история России от Перестройки до наших дней, и тонкий анализ ее нынешнего состояния и сложившейся в ней совершенно уникальной вертикали и горизонтали власти, так что не задуматься после чтения этой книги о прошлом, настоящем и будущем этой страны просто невозможно.
Вместе с тем «Путинбург» — это не нудная научная монография, не субъективная, в духе Латыниной публицистика, а просто захватывающее чтиво, жанр которого трудно определить одним словом.
Нет, это, безусловно, не беллетристика. Дмитрий Запольский – известный в прошлом российский журналист, вхожий в кулуары как власти, так и криминального мира, и потому в книге нет художественного вымысла. Она полна таких точных деталей, описывает такое множество оставшихся неизвестными широкой публике событий, что не остается никаких сомнений в том, что это просто невозможно придумать – для этого нужно знать эти кулуары изнутри, быть не просто вхожим в тайные коридоры, а, что называется в Святая Святых; туда, где вершились и вершатся судьбы страны и всех ее граждан.
Вместе с тем лично мне при чтении «Путинбурга» было трудно отделаться от литературных реминисценций.
Та необычайная зримость, с которой автор рисует фигуры героев своих очерков, идет ли речь о короле торговых потоков Могиле, хлебном короле Крупе, медиамагнате Олеге Шустере и других деятелей перестроечной и постперестроечной России невольно заставляла вспомнить физиологическую точность ранних рассказов Горького. Кроме того, детальное знание Запольским всего потаенного Санкт-Петербурга, его безусловная влюбленность в этот город, а также стремление максимально точно передать тот новояз, на котором сегодня говорят российские бизнесмены, авторитеты и политики вызывает в памяти уже другого гения репортажа – Владимира Гиляровского.
Ну, а такие главы, как «Новичок» позволяют понять, как формировалась современная российская система устранения неугодных власти или криминалу структур, кто стоял за ее разработкой, и трудно поверить, что все это написано задолго до истории с отравлением Навального, а с учетом того, что книга, вышедшая в 2019 году, писалась не один год, и до скандала со Скрипалями. Все это, оказывается, было предсказуемо и ожидаемо.
Имена известных криминальных авторитетов, сутенеров, наркоторговцев, журналистов в книге тесно переплетаются с именами известных прошлых и нынешних российских политиков – Собчака, Степашина, Чубайса, Жириновского, Зюганова, Медведева и др.
Как следствие, у читателя в результате из этих разрозненных очерков возникает целостная картина того, что представляет собой нынешняя система власти в России – удивительный, сплав криминала, бизнеса и политики, в котором одно колесико цепляет другое, каждое звено невозможно без другого и зависит от него.
Это уже и есть Путинбург – некая сакральная система, город-мир, новый Вавилон, основанный на извращении всех базовых понятий о демократии, законности, деловой этике, порядочности в гражданском обществе. Они как бы формально существуют, постоянно употребляются, но на самом деле это квазидемократия, квазизаконность и т.д.
И вот тут уже возникают совершенно иные литературные реминисценции – с фантасмагорическим Петербургом Гоголя и Достоевского, с прозой Салтыкова-Щедрина и Гофмана одновременно – и т.д., вплоть до авторов различных антиутопий.
Путинбург оказывается все тем же «чудищем обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», каким Радищеву двести с лишним лет назад представлялась Россия, и остается лишь пожалеть, что за это время ничего не изменилось.
Насколько же были оправданы надежды сотен миллионов людей, что горбачевская Перестройка несет в себе очищение и шанс на построение нормального, а не квазинормального общества? Дмитрий Запольский не дает ответа на этот вопрос, но показывает, что уже в тех деятелях вроде Собчак, Яковлева и Старовойтовой, с которой связывались эти надежды, была та червоточинка, которая в итоге неминуемо должна была привести к загниванию всего и вся. Достаточно вспомнить описываемый им случай, когда тот же Собчак не отказался от совсем уже мелкой взятки в 200 долларов.
Но безусловно скрепляющим цементом книги, связывающим воедино все ее очерки и пролагающим мост от первой ко второй части, является фигура нынешнего президента РФ Владимира Путина.
Он появляется на страницах «Путинбурга» не сразу; сначала мельком, в связи с причастностью к таким крупным криминальным фигурам, как Крупа, а затем все чаще и чаще.
Наконец, ближе к середине, в главе «Нахухоль» Дмитрий Запольский делает убийственный вывод, который затем с почти математической точностью доказывает на последующем пространстве книги:
«Владимир Владимирович Путин изобрел коррупцию как способ управления, фактически введя в повседневную практику принцип «экономики РОЗ»: распил – отказ – занос. И девяностые от последующих десятилетий отличались лишь тем, что тогда этой парадигме была хоть какая-то альтернатива».
Лично для меня главный урок "Путинбурга" состоит в том, что созданная сегодня в России система власти достаточно сильна, чтобы выдержать многие удары и потрясения.
И не надо увязывать ее только с Путиным. Даже если он уйдет, после Путина снова будет путин, может, даже еще более крутой, так как по-другому обеспечить выживание системы невозможно.
Но именно в сцепленности, завязке всех коррупционно-криминальных схем друг на друга и кроется слабость этой системы: если рухнет одно звено, то немедленно начнут рушиться и все остальные.
И тогда Путинбург предстанет тем, что он есть на самом деле – фантасмагорическим миражем, которому рано или поздно суждено исчезнуть, раствориться в истории. И на его месте мир увидит реальную, а не фантомную Россию.
У которой снова появится надежда…
Книгу (в дигитальном варианте) можно купить по ссылке: amzn.to/34uApqq
Перед вами — глава из книги Дмитрия Запольского "Путинбург"
«НОВИЧОК»
В девяносто пятом я начинал каждый день с поездки в криминалистическую лабораторию, которая хоть и называлась пафосно «Центр судебно-медицинской экспертизы», но по сути представляла собой огромный морг. В него круглые сутки ехали фургоны-труповозки, свозя на Екатерининский проспект, 12 тела убитых в криминальных войнах, казненных по решению своих бригадиров пацанов-бандюганов, умерших непонятной смертью совсем молодых людей.
Не каждый смог бы вообще зайти в эту анфиладу прозекторских залов: трупы некрасивы, особенно людей, умерших не своей смертью. Запах забродившей крови и горелого человеческого мяса, вонь от разлагающейся плоти, хлорамина и формалина, совершенно особый, невыносимо душный воздух, пропитанный рвотой и калом, мочой и отвратительно пахнущей одеждой, сваленной в кучи возле прозекторских столов.
И черви. Особые, жирные, смачные опарыши. Только личинки и люди. Живые и мертвые. И огромный черный кот-кастрат, сидящий на батарее и взирающий на тех, кто ходит мимо, с немым вопросом в круглых зеленых глазах: «Ходишь? Ну-ну…»
Криминальный морг на Катькином проспекте был главным информационным центром для меня и моих репортеров. Мы приезжали утром, надев специальные черные брезентовые пуховики и резиновые сапоги с байкой внутри: холодильники работали во всю мощь, чтобы хоть как-то сдержать тление человеческих тел, пока подходит очередь на вскрытие.
Топали по бетонным полам, давя каблуками сонных от холода опарышей и гнид. Мы искали новости. Каждый день в Петербурге совершались десятки убийств. Стреляли, резали, вешали, толкали под поезд, сжигали, взрывали, делали харакири.
И травили.
Вот это было самое жуткое зрелище, особенно если яд был непрофессиональным. Это только в оперных спектаклях человек принимает яд и умирает красиво. Смерть вообще не бывает красивой. А «химическая» особенно страшна.
Но среди сотен трупов в криминальном морге были особые. Профессиональные. И я собственными глазами видел почти ежедневно убитых ядами совсем молодых и здоровых.
Прозекторы-судмедэксперты — люди не просто необычные, они совсем как мы, криминальные репортеры. Во-первых, работают в чудовищно некомфортных условиях; во-вторых, работают без страха, привыкшие к повседневному стрессу; в-третьих, любопытны, ибо невозможно копаться в мертвечине, не думая при этом о смысле своей работы.
И они очень просвещенные люди.
— Это яд. Какой — не узнаем никогда. Нет вариантов, это сто процентов отрава, — говорил желтолицый сухонький доктор. — Опять ОВ1 . Не спрашивай, откуда знаю. Просто чувствую.
На стальном столе лежал обнаженный труп мужчины лет тридцати. Серо-розовый, как докторская колбаса, которую забыли убрать в холодильник.
— Вот смотри? — доктор брал пальцами в резиновой перчатке прядь волос. Они отделялись от головы как пух одуванчика. — Так не бывает. Но если я напишу в протоколе вскрытия «отравлен неизвестным веществом», меня лишат премии, ведь лаборатория не обнаружит в патматериалах ничего. Вообще ничего! Все распадается на обычные продукты жизнедеятельности в течение считаных минут после смерти.
Поэтому и напишем: «обширный инфаркт». Ведь действительно, так и есть. И не пьяный, даже не курильщик — легкие чистые, как у пастушка с альпийских предгорий!
Они хорошо к нам относились, эти доктора: и юные девицы, только что окончившие институт, и забулдыги-военврачи, уволенные за пьянство со службы, и веселые санитары, принявшие с утра по сто пятьдесят спирта, и их начальники, отстоявшие у столов из нержавейки десяток лет и заслужившие право сидеть в каморках-кабинетах с высокими порогами, чтобы черви не перелезали из прозекторских залов.
Они даже любили нас и всегда были откровенны, стараясь помогать информацией. Иногда даже звонили сами: приезжайте, парни, есть для вас «конфетка». Это значит, что убили кого-то известного. Эксперты в криминальном морге мгновенно определяли жертв отравлений.
Опыт и долгие годы работы позволяли им безошибочно вычислять при вскрытии такие случаи. И в девяностые годы таких отравлений было много.
Говорили об этом прямо, но шепотом. Ведь понятно, что это не на кухне сваренный яд. Это боевое отравляющее вещество, изготовленное в лаборатории не по учебнику, а по секретной технологии. И применено оно не случайно — в процессе поучаствовали профессионалы.
Мне много рассказывали и показывали жертв. Отравить ведь гораздо проще, чем застрелить или взорвать, подстроить автокатастрофу или выбросить на ходу из поезда. Но нужно знать инструкцию и применять только те яды, которые невозможно идентифицировать в обычной лаборатории, не заморачиваясь на сложный анализ.
Например, есть один гриб, который смертельно ядовит, его токсин несложно определить в организме, но вот к моменту начала действия (он необратимо разрушает почки) его следов в организме практически не остается. Еще один к моменту смерти жертвы разлагается так же, но разрушает печень. Есть еще несколько десятков ядовитых растений, вызывающих, к примеру, инфаркт после малейшей физической нагрузки. И если жертва — не медийная персона, то и искать следы на хроматографе особо не станут: ну не выдержало сердце нагрузок, умер молодым, так случилось…
Патологоанатомы мне рассказывали простую формулу: почему-то жертвы непредсказуемых инфарктов или внезапного цирроза печени в основном финансисты, коммерческие директора или люди других профессий, связанных с экономической информацией. Не грузчики и не токари. Не дизайнеры и не фотографы. И даже не гангстеры.
Это как бы не по понятиям — травить своего, даже плохого. У бандитов не по понятиям, а у Конторы — очень даже. Я бы не стал так любопытствовать и расспрашивать токсикологов и экспертов, если бы эти истории не коснулись меня лично.
Я уже писал, что в «Русском видео» внезапно погибла чертова дюжина здоровых молодых людей. Один был бухгалтером, знал балансы организации, понимал направление денежных потоков, другой — экономистом, третий — заместителем коммерческого директора и так далее.
Погибали все очень таинственно. Ехал совершенно здоровый человек на машине, вдруг потерял сознание, врезался в столб, погиб. Второй умер от внезапного приступа удушья. Никогда не болел. Третий — в бильярдном клубе: взял кий поудобнее, прицелился, вдруг упал под стол, умер от разрыва сердца. Как? В 30 лет обширный инфаркт? У спортивного мужика, непьющего, здорового?
— Так это же яд, — ответил мне эксперт. — Профессиональный. Его могли за две-три недели до этого просто угостить обедом. И он давно забыл об этом. А потом он в этом клубе глотнул пива. И всё…
— Но разве это не грязный способ для киллера? Ведь взаимодействие с ядом опасно и для того, кто берет его в руки, и самому можно случайно отравиться.
— А вот травятся только дилетанты, — ответил судмедэксперт, немолодой желчный бородач, всю жизнь проработавший в морге на Екатерининском, опытный специалист именно по криминальным трупам. — Отравить может и теща, но она сварганит супчик из бледных поганок. И, возможно, мы не найдем следов. Но когда она отравит следующего зятя, то, скорее всего, молодой следователь может заинтересоваться, раскрутить, устроить обыск на кухне — и лаборатория определит следы токсина на ложке или тарелке. Профессионал же возьмет бинарный яд. И это будут два-три совершенно обычных вещества, которые не вызовут подозрений, если их следы найдутся даже в его карманах. Например, одно вещество будет как стиральный порошок определяться, а другое — как удобрение. И только смешавшись вместе, да еще при температуре внутренних органов человека, они станут смертельно опасными. Дилетанты используют всякую дрянь. Но поверь мне, сейчас у Конторы столько специальных веществ, работающих чисто и безупречно, что недостатка в этом нет!
Я стал искать выход на военных токсикологов, чтобы проверить свои подозрения. И вспомнил, что знаю одного специалиста: секретного химика, ставшего депутатом Госдумы, но не любившего распространяться о своей прежней работе. Я дал ему слово, что не раскрою его имени в контексте полученной информации.
Вот тогда я впервые услышал про «Новичок», который рассекретил Вил Мирзаянов в 1992 году, про изотопы, которые невозможно определить обычным дозиметром (полоний-210, например), про соли тяжелых металлов, которые использовали еще в НКВД1 для диверсионных операций. Про Конвенцию о запрещении химического оружия и про договоры российского МИДа с США и Британией о взаимном отказе от применения ядов в качестве оружия спецслужб. Про токсины, которые можно использовать, приняв предварительно антидот. Про обычные гормоны и лекарства, которые при введении под кожу в определенное место на теле человека убивают наверняка, при этом определить их на сто процентов невозможно.
От этой информации я просто оторопел. Сложилось четкое убеждение: в «Русском видео» работал профессиональный отравитель. Кем он был? Токсикологом, специалистом по диверсиям? Старик химик-депутат усмехался в прокуренную бороду, закрывавшую пол-лица.
— Для этого не надо быть особым специалистом, достаточно просто знать теорию, кодовые названия веществ и иметь агентуру в соответствующей лаборатории. А вот завербовать — для этого нужно быть профессионалом, химика-токсиколога завербовать нелегко. Мы ведь ничего уже не боимся. Плавали типа, знаем…
Кто же мог быть этим человеком? Только бывший или действующий офицер КГБ. В «Русском видео» их было два. Один участвовал в создании компании, но как-то внезапно уволился. Второй пришел ему на смену. Обоих не любили и побаивались. Но когда началось следствие по делу «Русского видео», начались и допросы.
К следователю полковник Грунин пришел навеселе, набив рот жвачкой, чтобы не шмонило перегаром. Стояла жара, окна распахнуты настежь, следователь — в расстегнутой сорочке, дышать нечем, внизу пробка из машин на Старо-Невском, вонь дизельных автобусов, пыль, тополиный пух залетает в кабинет, шум и свистки регулировщика, пытающегося разогнать пробку, но, как водится, создающего еще большую неразбериху.
Полковник не просто подшофе, но еще и одет странно: шарф на шее, зимний пиджак странного зеленого цвета с длинным ворсом. Теперь такое не носят. Да и в 1997 году в таком клоунском прикиде не ходили.
Следак удивился.
— Вам не холодно?
— Озноб, уважаемый! Температура — видать, простыл вчерась.
— Ну ладно, к делу. Паспорт давайте. Начнем допрос.
Полковник старался не говорить ничего лишнего. Непроницаемый, весь на измене, но виду не подавал. Держался. Мол, ничего не знаю, не помню, подписи не мои, хотя, возможно, и мои, а вы сделайте экспертизу, тогда будем говорить. Подготовился.
Никаких бумаг не помню, все финансы мимо меня, я чисто представительскую роль играю, память у меня не очень, склероз. Поэтому на все вопросы могу ответить просто: не помню.
«Сученок, — подумал следак. — Не помнит».
— А откуда в вашем компьютере оперативные материалы военной контрразведки? Вы имеете соответствующий статус, допуск к секретным материалам? Объясните!
— Никак нет, гражданин следователь! Это ошибка! В моем компьютере только «Косынка» да «Сапер», я только поиграть могу в игры, а так не пользуюсь я этими компьютерами. Да и ни к чему мне это, я отставник, служил когда-то, а потом вышел на пенсию. Живу себе тихо, благотворительностью занимаюсь, меценатство координирую. Иногда за границу езжу по меценатским делам. А остального не помню, как-то вот совсем память стала подводить. Насчет Ломоносовского порта — ничего не могу сказать. Какой-то есть порт, но я там проездом был один раз. Принимал благотворительный груз. Для раздачи пенсионерам продуктов. С Мальты контейнер пришел. Мы все раздали, честно.
— А как насчет квартир, которые вы адмиралам якобы дарили? Из штаба ЛенВМБ? Тоже в рамках благотворительности? И тоже забыли? А если повспоминать?
Следователь раскрыл дело: бумага из ЛенВМБ с просьбой о передаче в собственность командира трехкомнатной роскошной квартиры была направлена на имя полковника.
— Как объясните?
— Не помню такого! Мало ли что кто писал. Найдите мой ответ, резолюцию с моей подписью. И экспертизу сделайте. Но я все равно не вспомню. Кстати, мне пора на работу. Еще вопросы есть?
Полковник тщательно подготовился. Он не блефовал — квартиры выделялись по его устному распоряжению, но договор готовили двое подчиненных полковника: юрист и финансист. Оба умерли на этой неделе. В страшных мучениях. Сначала почувствовали себя неважно, вечером потеряли сознание, в реанимации подключили к аппаратам искусственного дыхания, кома, отказ почек, печени, множественные язвы на теле, остановка сердца, отек легких. Сразу стало известно следственной группе — свидетели были ключевые, важнейшие. Вышли на Москву, организовали транспортировку обоих в Военно-медицинскую академию, подключили токсикологов. Похоже на зарин, но не зарин. Некий яд нервно-паралитического действия, но антидот неизвестен. Атропин не работает. Вообще ничего не выявляется при анализе. Какие-то соединения фтора на спектрометре, но вовсе не факт, что это следы яда. Может, удобрения на морковке, может, курочка с зернышком склевала пестицид, а потом несчастный главбух яичницу скушал…
Полковник достал из внутреннего кармана блокнотик и авторучку. Аккуратным таким жестом. Не задевая пиджак. И написал: «Давайте выйдем в коридор, а то у вас, я знаю, тут все прослушивается, микрофонов куча. Есть информация важная».
Следак жестом пригласил полковника на выход. В коридоре тот начал гнать какую-то пургу с умным видом, мол, если надо, кое-что вспомнить можно, но сначала гарантии мне и в обмен компромат на Мирилашвили. Да, и сотовый телефончик мне свой напишите, вдруг чего вспомню.
И протянул блокнотик следователю, внезапно вытянув руку в сторону и опустив ее так, чтобы следак нагнулся. Разница в росте у них была большая: полковник маленький, метр в кепке на коньках, а следак — дылда под два метра. Когда тот стал наклоняться, полковник развернулся боком и невзначай подставил плечо махрового пиджака, так что следователь коснулся его запястьем. И сразу отодвинулся. Следак подписал пропуск на выход с омерзением и досадой, и полковник очень быстро засеменил по коридору.
Открывая дверь в кабинет, следователь споткнулся о порожек и рухнул лицом вперед. Руки-ноги не слушались. Спина не сгибалась. Лицо мгновенно парализовало.
«Б**дь, яд! Он же был пьяный, кто же на допрос пьяным ходит? И теплый пиджак! Надо выползти».
Как-то изловчился, выкатился в коридор, толкнул головой дверь к товарищу.
— Водки! Водки, много водки, лейте в меня! И накройте теплым!
Опер бросился к сейфу, схватил пузырь, свернул пробку и стал вливать в следака теплую дешевую водяру. Сорвал со стены китель, накрыл, потом плед, потом прибежали из соседнего кабинета.
— Полтаве только не говорить!
Ну это все и так знали: Георгий Полтавченко, тогдашний начальник налоговой полиции, не только «Русское видео» создавал, когда в Выборге начальником горотдела был, но и с Мирилашвили вась-вась.
— Везите его домой!
Потащили парализованного в машину. По дороге лили в рот водку. Из него лилось отовсюду: сопли, слюни, понос, рвота.
Три дня лежал.
Оклемался. Сильный паренек. Полтава так ничего и не узнал. Было у ребят подозрение, что он огорчился, когда следак через неделю вышел на службу…
