Профессор Вольфганг Зеэв Рубинсон: из киббуца — в науку
Михаил РИНСКИЙ, Рамат-Ган
Его детство началось в Берлине, юность закончилась в Харбине, пора молодости — под Хайфой, восхождение — в Иерусалиме, лучшие годы самоотдачи и самоутверждения — в Тель-Авиве. Его читают на иврите и английском, немецком и русском… Его лекции и доклады звучали на нескольких языках. Профессор Вольфганг Зеэв Рубинсон — исследователь социально-экономических отношений эпохи античного мира. Но не только той эпохи. Не менее чем работы, интересна вся его жизнь, весь ХХ век его семьи.
Германские евреи были так же педантичны, как сами немцы. Одно из проявлений этой положительной черты — хранение, как святыни, семейных историй и реликвий. В шестом поколении уроженцев Берлина семьи Рубинсонов помнят, что прадед был одним из первых евреев — офицеров прусской армии. Правда, помнили и то, что когда прадед входил в офицерскую столовую, офицеры-антисемиты вставали и уходили. В Первую мировую войну, сражаясь в рядах германской армии, погиб единственный дядя со стороны отца.
Ещё юным успел повоевать в Первую мировую Ханс Георг Рубинсон — он даже получил Железный крест за отвагу. Впоследствии Ханс повесит этот орден на грудь какому-то мальчишке-китайчонку. Вернувшись с фронта, он поступил в Берлинский университет.
В богатой интеллигентной семье Фани Левинсон из поколения в поколение все были уважаемыми зажиточными докторами и не могли допустить, чтобы дочь вышла за безвестного, ещё неустроенного вчерашнего фронтовика Ханса Рубинсона. Фани пришлось поступить вопреки воли родителей.
Ханс Георг Рубинсон успешно закончил учёбу, защитил докторскую диссертацию и работал в еврейской больнице района Моабит, одновременно консультируя во французской больнице и имея большую частную практику. Специализацией его были терапия и патологоанатомия. Уважали Ханса и как врача, и как человека: с зажиточных больных он брал солидные гонорары, а у нуждающегося мог оставить свои деньги под подушкой.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Фани по окончании университета работала ассистентом известного профессора Цондега и стала отличным специалистом по детским болезням. В январе 1932 года она преподнесла мужу подарок: родила сына, героя нашего повествования Вольфганга Зеэва.
Через год в Германии пришла к власти нацистская партия, и уже в феврале 1933 года Гитлер лишил немецких евреев гражданских прав. Поначалу Рубинсоны, погружённые в работу, и далёкие от политики, недооценили опасность. Но в 1936 году фашисты запретили евреям лечебную практику, кроме еврейских больниц и оказания помощи самим евреям. В 1938 году всех офицеров-неарийцев лишили воинских званий, а к тому времени врачебные титулы и должности Ханса Георга Рубинсона соответствовали званию генерала.
Наконец, у Ханса и Фани открылись глаза на смертельную опасность, которую представлял для евреев гитлеризм. Ханс предлагал эмигрировать в СССР, но Фани категорически возражала. Может быть, это их спасло. К 1939 году многие страны установили квоты и ограничения на въезд германских беженцев. Англичане, опасаясь конкуренции, ввели экзамены для врачей-иммигрантов и установили общую квоту на въезд — 39 тысяч человек в течение 5 лет. Палестина была закрыта британцами. Аналогично поступили и США, и многие другие страны. Были случаи, когда корабли с беженцами не принимал ни один порт. Пароход "Сант-Луис", например, с более чем 900 еврейскими беженцами на борту вынужден был вернуться во Францию, где большинство пассажиров было уничтожено фашистами.
Отобрав у германских евреев всё, Гитлер в то время ещё разрешал им выезд, цинично предлагая ограбленным фашистами людям покупать билеты и уезжать. Но на какие деньги и куда? В то время лишь Шанхай беспрепятственно принимал любых беженцев. В Германии ещё продолжало действовать общество помощи еврейским эмигрантам, подбиравшее им будущее место жительства и работу, и помогавшее оформить документы и приобрести билеты. Родственница Рубинсонов подготовила всё необходимое через это общество, и в январе 1939 года они на немецком грузовом пароходе "Кобург" отплыли в Шанхай. Зеэву запомнился Суэцкий канал — через него проплывали как раз в день его семилетия. На корабле было всего 16 пассажиров. Несмотря на антисемитский психоз, немецкий экипаж относился к пассажирам предупредительно.
В Шанхае Рубинсоны оказались в районе гетто, к тому времени уже созданного под давлением японцев. Поселили их в огромных бараках. Первое впечатление было гнетущее, на более подробное ознакомление времени было мало: через четыре дня отплывал пароход в порт Дайрен (Дальний), и они решили, не теряя времени, плыть на нём в сторону Харбина, куда Рубинсонам было оформлено направление на работу ещё в Берлине. Но в Дайрене узнали, что на въезд в Харбин ещё надо получить разрешение. У Ханса и Фани уже не оставалось денег, положение казалось безвыходным, но помог руководитель еврейской общины Харбина и главный врач еврейской больницы Авраам Кауфман, добившийся у японцев въездных виз.
В Харбине — новые трудности. Обещанных берлинским обществом помощи мест для врачей в больницах города не оказалось, и пришлось Хансу заняться частной практикой. Немало времени ушло у него, пока сложилась клиентура. Фани работала вместе с мужем. Зеэву по возрасту пора было в школу. Из уважения к еврейской общине, оказавшей семье большую помощь, решили отдать мальчика в "талмуд-тору". В группе было всего пятеро детей. Но выросший в светской семье Зеэв вообще никогда не сталкивался с ивритом и не имел понятия о тех вещах, которым учил меламед. Родителям пришлось забрать сына из школы.
Сначала учили его сами. Как только Ханс начал зарабатывать, наняли учителей, и весь школьный курс Зеэв проходил с частными педагогами из русских эмигрантов. Преподавали на английском, и в дальнейшем Зеэву знание нескольких языков очень помогло в его научной и преподавательской работе. Каждый из учителей по окончании занятий оставлял письменное подтверждение о готовности Зеэва к сдаче экзаменов по его предмету, но абитуриента без подданства не допускали к экзаменам. Многие в этой ситуации сдавали и получали аттестаты, были известны обходные пути для этого, но отец, с его педантичным немецким воспитанием, отказался от этих путей. Получение аттестата было на время отсрочено.
Японцы и власти созданного ими марионеточного государства Маньчжоу-Го, несмотря на демарши немцев, вполне терпимо относились к евреям, а к бывшим германским — тем более. Простые китайцы — вообще приветливо. Местные власти классифицировали беженцев без гражданства по стране исхода, и германские евреи получали повышенные пайки, полагавшиеся немцам — подданным союзника Японии. Но евреи из Германии, как и любые другие, с немцами отношений не поддерживали, не пользовались немецкими школой и больницей. В очередях же за пайками стоять приходилось вместе, и тут, бывало, взаимная антипатия проявлялась.
Рубинсонов, не занимавшихся политикой, не коснулись ни репрессии японских властей, ни антисемитские выходки местных русских эмигрантских кругов. Но и они с энтузиазмом приветствовали советские войска, 17 августа 1945 года вошедшие в Харбин. То, что они были без гражданства, их спасло: Рубинсонов не накрыла волна арестов, проводившихся новой советской администрацией.
В 1945-м были арестованы не только бывшие белоэмигранты, сотрудничавшие с японцами, но и такие не запятнавшие себя люди, как Авраам Кауфман. После его ареста еврейскую больницу возглавил доктор Тови Пешковский, эмигрант из сибирского Иркутска. Ханс также начал работать в этой больнице. В 1948 году, когда евреи приветствовали провозглашение Государства Израиль, неожиданно был арестован доктор Пешковский. Тови 20 лет просидит в советских лагерях, выживет и всё-таки приедет в Израиль. Сын его к тому времени окончит Иерусалимский университет, станет врачом и возглавит неврологическое отделение больницы Кармель. Он сменит имя на Дан Харэль.
После ареста доктора Пешковского главврачом еврейской больницы назначили Ханса Рубинсона. Он воспринял это назначение без энтузиазма: перед ним был безрадостный пример двух его предшественников, и его привлекала страна, которая с первых же дней вела тяжёлую войну и остро нуждалась в помощи, в том числе медицинской. Рубинсоны начали готовиться к отъезду. Этому способствовало сближение Зеэва с Надей, работавшей медсестрой в еврейской больнице, а затем и двух их семей.
Мать Нади, Анна Галер, дочь томского купца первой гильдии, окончила Мариинскую женскую гимназию и решила поступить в университет. Но отец, еврей патриархальных взглядов, воспротивился этому. Эмансипированная дочь покинула отчий дом и вышла замуж за человека свободных, как ей казалось, близких ей взглядов Михаила Марковича, из потомственных евреев — сибиряков. Его отец владел гостиницей.
Маркович окончил четыре класса уездной школы и решил, что этого достаточно. Любил лошадей, карты, женщин. Женившись на дочери миллионера, Михаил надеялся решить свои финансовые проблемы, но не получилось. Время было смутное, гражданская война. Михаил увёз молодую жену во Владивосток, там какое-то время поставлял корм для лошадей атаману Семёнову, потом работал у лесопромышленника, а во время НЭПа уехал в Монголию и занялся покупкой лошадей. НЭП кончился, и Михаил решил попытать счастья в Харбине.
Перейдя китайскую границу, ограбленная по дороге, Анна с трудом добралась до Харбина. Здесь Михаил продолжал привычный образ жизни, а жена бедствовала, голодала. Анне было уже 38, а Михаилу все 46 лет, когда у них родилась нежелательная обоим дочь Надя — в то время, когда мать и без того, бывало, теряла сознание от голода.
Жившие в нужде родители отдали дочь в русскую школу. После четырёх классов Надя училась три года в еврейской гимназии, затем заканчивала школьный курс в частной гимназии еврейской общины. Окончив курсы сестёр милосердия Красного Креста и одновременно фельдшерско-акушерские курсы, Надя до 1950 года, до отъезда в Израиль, работала во всё той же еврейской больнице. До 1938 года Михаил Маркович оставался советским гражданином, а Анне Галер, как нелегально перешедшей границу, гражданство не восстановили. В 1938 году, когда японцы запретили учёбу детям советских граждан, отец сдал советский паспорт и получил паспорт эмигранта. А в 1946 году, наоборот, Анне, а с нею и Наде выдали советские паспорта, а отцу, как отказавшемуся от паспорта, его не восстановили. Так они и репатриировались на историческую родину.
* * *
Две семьи поездом выехали в портовый город Тяньцзин. Джойнт разместил их в гостинице, и месяц пришлось ждать парохода. Из-за корейской войны китайцы не разрешили войти в порт шведскому кораблю под флагом ООН, и на борт корабля их доставили на барже. Китайские власти разрешали репатриантам вывозить из страны всего по 10 долларов на человека. Но Ханс и Надя были медиками, и их пригласили работать на корабле — обслуживать пассажиров. Членам их семей не пришлось оплачивать судовые услуги. Медикам платили не деньгами, а блоками дефицитных американских сигарет "Кэмл". До Неаполя плыли вокруг Африки: через Суэцкий канал египтяне не пропускали.
Из Неаполя поездом прибыли в Бриндизи. В лагере дождались парохода и, наконец, приплыли в Хайфу. В порту им поменяли каждому 10 долларов на 3 лиры. Этих денег было недостаточно, чтобы оплатить налоги на ввоз американских сигарет и колбасы, которую они привезли, и пришлось оставить их таможенникам. Зато не обложили налогом тяжёлый багаж, в котором главным грузом были книги.
В киббуце Мишмар а-Эмек жила двоюродная сестра Фани. По её просьбе Рубинсонам разрешили временно поселиться там. Семью Нади привезли в лагерь Шаар алия под Хайфой. Обсыпали для дезинфекции порошком типа ДДТ и сделали противотуберкулёзные прививки. Поселили в палатке ещё с двумя семьями. Кровати без матрацев, по два одеяла. Вместо подушек нашли в бывшем английском лагере канистры — подложили под головы. Электричества не было. Туалет общий во дворе.
Через несколько дней Наде разрешили присоединиться к Зеэву в киббуце. Сначала молодые жили в каком-то сарае, затем в шалаше из толи. Потом предоставили комнатку в деревянном домике. Родителям Зеэва для начала дали комнату в бараке. В то трудное время с таких условий начинали многие. Зимой по ночам донимал холод, летом мучила жара. Не было в то время кондиционеров и не хватало холодильников. Но было понимание.
В киббуце начали со сбора грибов, которые отправляли в фирму "Тнува". Ханс работал в киббуце врачом, Зеэв осваивал технику: трайлер, трактор, комбайн — всё, что требовалось. Надя — в прачечной, в столовой. В общей столовой — другой и не было, — Надя и Зеэв оставляли по яичку и бисквиту для родителей Нади: в их лагере кормили очень скромно.
Уже через полгода Надя начала работать в амбулатории киббуца, затем — в детдоме для новорожденных: до самой армии дети жили вместе, возрастными группами. Грудных детей матери приходили кормить. Социализм в то время доходил в киббуцах до гротеска. В столовой висели портреты Ленина и Сталина; отмечали день Октябрьской революции; хор разучивал революционные песни на русском языке.
Надя не могла оставить родителей одних в лагере. Чтобы не терять хорошего работника, киббуц согласился поселить Михаила и Анну: им предоставили комнату, а Сохнут, в качестве компенсации, выделил киббуцу цемент и другие материалы по нормам для репатриантов.
Доктор Рубинсон с женой через 5 лет получили небольшую квартирку с удобствами, а молодые так и прожили почти 10 лет, пользуясь общественными туалетом и душевой.
Когда Зеэва призвали в армию, Надю переселили из их комнаты на двоих в меньшую. Надя начала работать медсестрой в киббуцной больнице и одновременно вела дела "комитета по здоровью": если кому-либо требовалась помощь врачей-специалистов, она выдавала им деньги на визит к врачу и на проезд. Зеэв после армии возглавил в киббуце комитет безопасности. Он отказался от предложенных ему офицерских курсов. Учась заочно, Зеэв возобновил в памяти и дополнил знания, привезённые из Харбина, сдал экзамены сначала за начальную, а затем и полную школу и получил аттестат зрелости.
Рубинсоны-старшие предложили молодым финансовую помощь в поездке за границу. Но Надя попросила вместо поездки помочь им уйти из киббуца и снять жильё, чтобы Зеэв мог учиться в университете. В ноябре 1959 года Зеэв и Надя сняли коттедж в Йокнеаме. Зеэв уехал в Иерусалим и приступил к занятиям в университете. Все годы он, хорошо учась, получал стипендию, назначавшуюся только успевающим студентам.
Надя устроилась медсестрой в приёмном пункте репатриантов и одновременно — в мошаве. В 1961 году у них родился сын, назвали Дрором. Затем Надя перешла на работу по обслуживанию школ в Йокнеаме: оставляя ребёнка с няней, имела возможность забежать — покормить его. Затем переехали в мошав, где Надя работала в амбулатории, а сын был поблизости в детском саду и школе.
Зеэв всё чаще имел возможность заниматься дома. В 1963 году он с отличием закончил первую ступень "Би-Эй", в 1965-м стал преподавать в университете Хайфы, одновременно продолжая учёбу, и в 1967 году Зеэв получил вторую степень. Эти годы были насыщены событиями и радостными, и, к сожалению, печальными. Мать Зеэва Фани ушла из жизни в 1962-м, мать Нади Анна — в 1963-м и вслед за ними, в 1965-м, покинул сей мир отец Зеэва доктор Ханс Рубинсон. Михаил Маркович проживёт до 1975 года и скончается в возрасте 91 года.
Ещё в 1966 году Зеэву Рубинсону предложили должность преподавателя в Тель-Авивском университете. С тех пор, до ухода на пенсию в 1998 году, да и по сей день вся его жизнь, научная и преподавательская работа связаны с этим творческим центром Израиля. В 1976 году — третья степень доктора наук. Специализация профессора Рубинсона — социально-экономические отношения и проблемы античного мира, точнее — древних Греции и Рима в период с 6 века до новой эры и до начала новой эры. Это — интереснейшее время развития цивилизации, включающее расцвет древней Греции в период правления Перикла, войны Александра Македонского, Пунические войны, восстание Спартака, Иудейскую войну, периоды триумвиратов, диктатуры Цезаря. Среди немалого числа работ профессора Рубинсона нельзя не упомянуть книгу "Крупнейшие восстания рабов в античном мире. 500 лет исследований", изданную в Германии на немецком языке в 1993 году.
Но этой тематикой круг научных и политических интересов Зеэва Рубинсона не исчерпывается. Например, в 1987 году в Оксфорде издана его книга "Восстание Спартака и советская историография" на английском языке. На многих примерах автор доказывает, как сталинская тоталитарная система создавала "управляемую историю". Профессор Рубинсон участвовал во многих конференциях в разных странах, читал курсы лекций в университетах разных стран. Его успеху способствует свободное владение ивритом, английским, немецким, русским, латинским, древнегреческим языками. Кроме того, читает на французском, итальянском, польском.
После переезда в Тель-Авив Надя много лет работала в медицинских учреждениях Гуш-Дана. Сын Зеэва и Нади Дрор Рубинсон, окончив медицинский факультет Иерусалимского университета, получив третью степень доктора наук, возглавляет ныне в больнице а-Шарон отделение ортопедии и преподаёт в Тель-Авивском университете.
В августе-сентябре 2004 года Рубинсоны с большой группой израильтян — бывших жителей Харбина во главе с Теодором Кауфманом посетили этот город. На конференции, посвящённой истории евреев Харбина, профессор Рубинсон выступил с докладом "Еврейские беженцы из Германии в Харбине", вспомнив одиссею своей семьи и многих тысяч евреев в самые трагические годы существования нашего народа, когда он ещё не представлял себе, что путь в мировую науку может пролегать через скромный израильский киббуц.
2007 г.
