Мини-исповеди израильских женщин, научившихся ждать
Лора ШАВИТ, Борис ГОДУНОВ
В то время как Армия обороны Израиля героически сражается за наше будущее, не будем забывать, что в тылу супруги резервистов уже почти четыре месяца переживают тяжёлый период — справляются с тревогой за жизнь любимых и за судьбу сограждан, занимаясь рутинными делами, домом и детьми в одиночку.
Мари Цион собрала «Картины семейной жизни — Железные Мечи 2023/2024» из бесед с окружающими.
Посвящается с любовью всем потрясающим женщинам, которые в тылу прошли через военный призыв («цав шмоне») вместе со своими избранниками, не привлекая широкого внимания общественности и ресурсов страны.
* * *
— Мы с детьми так долго ждали его. А он вернулся другим. Злится, кричит, «короткий фитиль».
И курит! Мы вместе уже 20 лет, и он никогда не курил.
И вдруг он курит. И нервный, и курильщик. Что за дела? Мы даже немного расстроились, что он вот так пришел, но по окончании шаббата опять расстроились, что он снова уходит.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
* * *
«За последнюю четверть года он был дома в общей сложности всего два дня», — написала мне она. Затем она также прислала всевозможные благословения на шаббат, благодарности и смайлики, но я уже едва видела экран из-за мокрых глаз.
* * *
— Почему я молчу? Что ты хочешь, что бы я сказал? Хочешь, чтобы я рассказал тебе о всех тех ужасах, которые вижу и слышу там каждый день, целый день, и мое сердце разрывается, и я стараюсь не плакать и не умереть изнутри? Ты бы тоже хотела умереть внутри? Кому это поможет?
* * *
— Он открыл глаза и спросил, что это я делаю, и я сказала, что просто сидела здесь в тишине и смотрела на него. Бесконечно в уме запечатлевая его черты.
* * *
— Ты можешь мне найти кого-то посидеть с детьми? Он написал, что из армии отпускают в короткий отпуск и он хочет, то есть настаивает, чтобы мы пошли на свидание.
* * *
— Он пришел домой вчера днём, а я просто забрала сынишек, и мы пошли к моей подруге. Как бы мне ни хотелось быть с ним, я знаю, что он просто хочет искупаться, помолчать и поспать. Ну нет у него сейчас сил или терпения на детей.
* * *
— Пытаюсь посмеяться над этим. Вместо плача – смех. Дочка мне подражает. Я пишу ему забавные записки по всему дому о наших ситуациях, так что она тоже присоединилась. Может быть, после войны мы устроим из этого комическое выступление.
* * *
— Я готовлю. С утра до вечера стряпаю всё, что ему нравится. На случай, если он вдруг удивит. Вдруг придет. Он внезапно позвонит и скажет, что уже в пути. Как пророчество, которое сбывается во французском фильме — в результате желания, призыва и заверения в этом.
* * *
— Он освободился, но мечется как лев в клетке.
Идёт на работу, вечером домой, но замкнут на этом. Потому что знает, что они все еще там. И он не представляет, что делать — остаться ради нас или снова добровольно протянуть туда руку помощи. И я не знаю, что делать — выбрать нас или поступить правильно и патриотично. И я не знаю, злиться ли на него за желание туда вернуться или надуться от гордости.
* * *
— Я никогда не была так счастлива из-за расстройства желудка.
Благодаря этому он наконец покинул Газу и приехал на несколько дней в отпуск, который затем перешёл в выходные. Да здравствуют поносы!
* * *
— Он освободился на прошлой неделе, мы сейчас за границей.
Нам обоим нужен был воздух. Здесь морозно, как бывает в Европе в январе, но нам все равно. Мы вместе. И он жив.
* * *
— Он сказал, что потребуется время, чтобы он снова научился вежливо разговаривать с девушками и не пукать в гостиной, потому что так повлияли недели, проведенные с боевыми друзьями.
* * *
— Он сказал, что наверняка то, что я занимаюсь здесь детьми, сложнее, чем то, через что он проходит там, на границе.
Я сказала, что уверена, что он преувеличивает. А соседка сказала, что уверена, что я переживаю тяжелее, чем она, потому что ее муж вообще не на границе, а на дежурствах в Рамат-Гане.
А я ей сказала, что в классе у ребёнка есть мама, чей муж уже несколько недель находится в Газе и она едва может с ним разговаривать, поэтому ей, должно быть, тяжелее. На следующий день, когда я встретила ее у ворот школы и мы обнялись, она сказала, что ей было совсем несложно и вообще-то Шимрит из того же класса — ее муж тоже в Газе, но он офицер, совсем не был дома и он без телефона.
Так что им обоим приходится тяжелее всего.
* * *
— Он мне написал, что его освободят через два дня. А потом он вернулся. Принял душ. Выпил чашку чая в гостиной.
А затем он рассказал мне, что был настолько близок к смерти, что теперь ему очень хочется жить. У нас нет времени, чтобы тратить его зря. И что он хочет развод.
* * *
— К родам он попытается вырваться, сказала она мне. Но это не точно. Жена взводного тоже беременна. Мы с ней на одном сроке, поэтому он не в силах реально попроситься выйти. А может, он вообще не успеет, сами знаете, как бывает на вторых родах. Может, он только на обрезание и успеет.
Она смеется. Я плачу.
**
— Боаз вернулся вчера. Два часа я готовила то, что ему вкуснее всего, а через пять минут после его прихода приехали также его братья и родители. Он их ребенок, что я могу поделать.
Я промолчала, ничего не сказала, хотя до сих пор они ни разу не появились, когда я здесь была совсем одна.
* * *
— Я не могу думать о нем. Ни о том, где он находится, ни о ситуациях, в которых он находится. Ни о том, что может случиться. Но и спать я тоже не могу. Поэтому лежу без сна ночами, глядя на белый потолок.
Глаза быстро привыкают к темноте, и тогда, словно на экране телевизора, я запускаю на потолке его фотографии из нашей жизни, как воспоминания из "Гугл Фото" — вот он позирует на фоне моторной лодки с глупым видом, с рубашкой, небрежно завязанной на голове как импровизированная шляпа, с «кенгурушкой», когда Йони был 9-месячным младенцем, плавает в лодке по каналам в Амстердаме, ест мороженое на тель-авивской набережной, ужасно заляпывая одежду и лицо.
Я не помню последний слайд, потому что под конец засыпаю, не зная когда.
* * *
— Я на диване. Я и он — одно целое. Я не занята ничем. Не хочу ничего делать. Хочу остановиться. С утра и до 16.00 — остановиться. Мужчины всей моей жизни здесь нет. Все мои дела прекратились. И я не хочу оставаться здесь, пока он не вернется.
Я поднимаюсь в 16:00. Только ради детей. Подбираю волосы, мажу помаду, натягиваю фальшивую улыбку и собираюсь за детьми. У меня впереди четыре часа, прежде чем я снова упаду.
* * *
— Каждый раз, когда он возвращается — это глоток воздуха, но каждый раз, когда он уходит, неизменно становится всё тяжелее. Я смотрю, как он собирает армейскую сумку — и сжимается горло.
* * *
—Всё. Он вернулся. Он дома. Я думаю, что вышла из строя больше, чем он. Все еще собираю себя.
Телеграм-канал «Борис и Лора из иврит-дозора»
