У нее была тайна…
Лев КЛОЦ
Полина Самойлова всегда была самой красивой девочкой в классе. Да что там в классе… В школе, если не в самом городе. Это признавали все, даже самые завистливые. Она была высокой, стройной, с длинной русой косой. Была очень спортивная: на всех районных соревнованиях — первые места всегда были ее.
Кто только за ней ни пробовал ухлестывать из старшеклассников. Но Поля только посмеивалась и не отвечала кавалерам взаимностью. И не то, чтобы она была синим чулком. Нет.
У нее была тайна. Ей очень нравился один мальчик из их школы. Он был на год младше. Полина не знала почему, но каждый раз, когда он случайно сталкивался с ней в коридоре, она вспыхивала румянцем и не могла слова сказать.
А он… Что он. У него и кличка была — сутулый Давидка. Он был небольшого роста, в больших очках и, издалека был похож на старичка, который несёт свой портфель, как авоську из магазина. Не геройского вида был тот самый Давид.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Они жили по соседству, и Поля видела, что Давид целыми днями играет во дворе с детьми более младшими, чем он сам. Когда они подросли, она издалека наблюдала, как он легко обыгрывает в шахматы любого взрослого соседа на скамейках около дома.
Поле он очень нравился. Тем больнее ей было видеть, как его шпыняли, толкали и унижали мальчишки в школе.
Она не решалась к нему подойти. Что подойти. Даже заговорить с ним она не могла. Обычно бойкая и дерзкая на язык статная девочка — просто проглатывала его, когда рядом оказывался Давид.
Своей тайной она не делилась, понятно, ни с кем. Даже с подругами. Даже с мамой. Это был ее секрет.
Однажды, возвращаясь с тренировки, она увидела, вернее услышала в глубине двора что-то странное.
Подойдя поближе, она сразу заметила, как четверо здоровых парней молотят кого-то, уже лежащего на земле. Она бы, наверное, прошла мимо, но тут увидела жёлтый школьный портфель. Они били ногами Давидку.
Пожар вспыхнул в голове у Поли. Быстро метнувшись к дому, она схватила лопату, которой бабушка всегда вскапывала их огород, и бросившись к ним, стала слева и справа молотить этих парней черенком лопаты. Они, не оглядываясь побежали, а Давид лежал на земле. Очки его были разбиты, а по лицу стекала струйка крови. По лицу текли слезы бессильной ярости.
Поля прижала его голову к себе и пропала. Пропала навсегда.
Они начали дружить. Гуляли, ходили в кино. Первая близость обожгла ее, и она влюбилась в своего Додика окончательно и бесповоротно.
Давид, когда привел ее домой, смотрел в сторону. Он немного побаивался мамы. А Поля, не пряча взгляда, прямо смотрела в глаза его маме.
Фаина Соломоновна, внимательно посмотрев на нее поверх очков, скептически хмыкнула и произнесла:
— Ты нашла себе гембель на голову. Ты знаешь, девочка, что такое гембель?
— Нет, — не отводя взгляда, сказала Поля.
— Узнаешь, — вздохнув, закончила аудиенцию мама Давида.
А Поля была счастлива. По-настоящему. Она видела то, что не замечали другие. Видела в Додике того самого Давида, который победил Голиафа. Видела, как он, пусть по-своему, стесняясь, любит ее. Заботится о ней.
Потом, когда Поля родила, его мама посмотрев на внуков, а их родилось сразу двое близнецов, произнесла:
— Они, конечно, писанные красавцы. Настоящие еврейские красавец и красавица.
От евреев в детях не было ничего. Белобрысые, крупные, просто кровь с молоком. Прямо вылитая Полина в детстве.
Но маме хотелось так думать, и невестка не стала спорить. Тем более, что она сама искала в них сходство с Давидом и его знаменитыми предками.
Потом наступили девяностые. Давид пытался зарабатывать, все время не хватало денег.
Однажды приехали бандиты. Требовали какие-то деньги. Давид пытался им что-то объяснять, они его ударили и хотели увезти с собой.
Поля закинула косу за плечо, схватила в сенях лопату и огрела одного из них по здоровенному загривку.
Потом встала рядом с мужем и приготовилась к самому страшному. Один из бандюг вдруг ухмыльнулся и сказал:
"Ну ты, мать, даёшь. Повезло твоему еврейчику с женой".
Она снова подняла лопату.
"Уходим-уходим, не бузи".
Жить и правда стало невозможно. Ни денег, ни еды.
И мама Давида, собрав их за столом, произнесла ту фразу, о которой думали все евреи, но обходили ее, не высказывая до поры до времени.
— Вам надо уезжать. Потому что не надо и нельзя растить Соню и Гришу в этой стране. Я остаюсь. Я так решила. Не хочу быть обузой.
Потом начались споры. Мама кричала, что она остаётся, Давид мялся, но Полина, которая все уже решила, положила конец вечным еврейским метаниям.
— Мама едет с нами, решено. Я так решила.
Фаина Соломоновна внимательно посмотрела на нее и впервые промолчала.
Они, переехав в другую страну, были счастливы. Недолго, но были. Море Хайфского залива, солнце и полно вкусной еды. Загоревшие дочерна дети, с утра до ночи бегающие со своими новыми друзьями. Стали настоящими израильтянами.
Потом заболел Давид. Болел тяжело, но недолго. Не сильно пережила его и Фаина Соломоновна, потерявшая любимого сына.
Перед смертью она позвала Полю и погладив сухой старческой рукой ее руку, тихо произнесла:
— Спасибо тебе, девочка. Ты настоящая еврейская жена и мама. Я даже и не думала. Все у тебя будет хорошо…
Поля осталась одна с детьми.
Старалась, крутилась, выучила своих близнецов. Потом не спала ночами, пока они служили в армии. Трудно было. Непросто. Но и это прошло. Дети выросли, стало легче. Поля, приходя на кладбище, все время рассказывала своему Додику об их успехах. Не забывала, навестив могилу Фаины Соломоновны, и ей сказать то, что не успела сказать тогда.
Однажды, проходя по улице и уже почти подойдя к дому, она услышала крики. Несколько крупных парней, явно арабского происхождения, избивали одного. Очень субтильного религиозного еврея. Тот валялся на земле и уже не стонал даже. Его шляпа и очки валялись в стороне.
Полина бросила мешки с покупками на землю. Закинула косу за плечо. Оглянулась и схватив в ближайшей лавке хозяйственных товаров лопату, бросилась на них. Размахивая лопатой направо и налево, она гнала бандитов по улице.
Потом, когда ее допрашивали в полиции, офицер удивлённо спросил пожилую женщину:
— Геверет, вы в одиночку бросились на них. Неужели было не страшно? Двоих покалечили, они в больнице.
— А кто же защитит еврейского ребенка, если не еврейская женщина?
— А где вы так научились орудовать лопатой, — с любопытством спросила одна из полицейских.
— Да как-то жизнь научила, — смущённо ответила Полина.
У входа в участок стояли встревоженные близнецы.
— Мама, ну как же так? Зачем ты их избила?
— Ну простите. Лопата оказалась рядом, а парень был похож.
— На кого?
— На папу вашего. Он был похож на Давида.
И Полина Федоровна Гинзбург впервые после смерти мужа позволила себе заплакать.
Офицер в окно видел, как высокие, славянской внешности парень и девушка обнимают свою плачущую маму и что-то говорят, утешая ее.
А Полина, зайдя домой, села на свое любимое уже место за столом и взяла в руки фотографию Давида. Кивнула привычно ему.
Потом аккуратно поставила ее на место, закинула косу за плечо и принялась готовить пирожки.
Скоро ведь дети должны вернуться. А они так любят ее пирожки. Потом взяла две свечи, уже привычным жестом закинув косу за плечо и покрыла голову.
Посмотрела на часы и зажгла огонь.
"Барух Ата Адонай…"
Древняя еврейская молитва в честь наступившего шаббата звучала в этот вечер, как обычно, в доме настоящей еврейской женщины Полины Гинзбург, в девичестве Самойловой.
Заголовок и подзаголовок даны редакцией
