Дедушка Абрам Нахум и его "девчонкес", "а гутэ ингеле", ставший судьбой, и израильский аромат ленинградского детства
Ирина ДВОРКИН
Дедушка Абрам Нахум обожал ходить на рынок. Оттуда он притаскивал целые сумки товара, "схейры". Придворным рынком был Некрасовский, который все питерцы всегда называли его старым именем, Мальцевский. Во-первых, там был мясник, который продавал кошерное мясо. Он приезжал по определенным дням, о чем оповещали в синагоге.
Кроме того, дедушка любил яблоки. Брал он их всегда немного подгнившими, садился за стол на кухне и чистил под нескончаемые причитания бабушки. Она проклинала его и себя страшными проклятиями и мечтала, когда же, наконец, они оба окажутся "ин дрерд", в земле, и она больше не увидит эти очистки. При этом всегда вспоминался Хаим Будяла, городоцкий мишигенер, который обожал картошку в мундире. Под окно он привязывал козу и выбрасывал ей очистки. Однажды коза объелась и умерла от заворота кишок. Бабушка всерьез опасалась, что в конце концов дедушку постигнет судьба несчастной козы.
Кроме того, были сезоны заготовок. Всегда варили два вида варенья: из райских яблочек и из брусники с грушами. Груши дедушка покупал, в отличие от яблок, недозрелыми. Варенье выходило отменное и ели его не только с чаем, но и в качестве соуса, с курой. Простите, конечно же, с курицей. Так как кошерного вина не продавали, вино дедушка ставил сам. Как вы уже догадались, из чуть подгнившего винограда. Но оно было очень вкусное, сладкое и терпкое одновременно.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Все столовые приборы были перевязаны двумя нитками. На мясных, фляшихдикэ, нитка была черной. На молочных, милхидикэ, — белой. Надо сказать, что в дальнем углу того же холодильника лежали некошерные продукты, колбаса и обожаемые мной сосиски. Дедушка ворчал, приказывал весь дрэк этот герметично закрывать, но с положением дел все-таки мирился.
Училась я хорошо. Конкуренцию мог составить только маленький мальчик, он был умнее меня. И долговязая девочка с маленькой головой. В связи с тем, что голова была маленькая, она брала попой. И, надо сказать, это у нее неплохо получалось.
Больше всех моими успехами гордился дедушка. Когда приходили его друзья по синагоге, он всегда посылал меня принести тетрадки или дневник, чтобы похвастаться перед ними моим круглыми пятерками и красивым почерком. Однажды мама поймала меня в коридоре и отобрала тетрадку, сказав:
"Пойди и скажи дедушке, что ты не дрессированная обезьянка".
Пришлось дедушку расстроить.
Потом дедушка решил, что надо учить девчонкес, то есть меня, музыке. Пианино стоило бешенные деньги, 750 рублей. Дедушка поехал к своей старшей дочке, точнее, к её мужу, и забрал назад золотые часы, которые подарил ему на свадьбу. Он продал часы и купил мне пианино. Самое странное, что ни тетя, ни дядя на него не обиделись, и часы отдали беспрекословно.
Наверное, потому, инструмент достался мне несколько непорядочным путем, пианистки из меня не вышло. А пианино моё, фабрики "Красный октябрь", цвета "орех", уехало в Израиль вместе с папиным братом, Левой Сорочкиным. Интересно бы узнать его судьбу.
А потом дедушка умер. Переплясав с Торой в синагоге на Шимхастейру, дошел пешком до дома и упал в прихожей. Через месяц его не стало.
Надо сказать, что в тот месяц, когда он был в больнице, одна из его внучек вышла замуж. Ее поступок поразил меня. Дядя Самуил Абрамович на свадьбу не пошел. Остался в больнице с отцом, не поздравив молодых. Он всегда был принципиальным и упертым.
Я часто спрашивала бабулю, кого она любит больше всего из детей, и она вседа говорила:
"Мулю".
С годами я начала понимать, почему.
После смерти дедушки бабушка сразу же очень сильно сдала, жизнь ее потеряла главный смысл. Но мы с ней стали еще ближе. Я росла, но очень медленно, оставаясь по-прежнему самой маленькой девочкой в классе. И по-прежнему думала, что я самая красивая девочка в мире. А посему была страшной воображулей.
В пятом классе к нам пришел новый мальчик. Нам его представили как круглого отличника и спортсмена. У мальчика были очень светлые соломенные волосы и очень длинный нос. Его фамилия была Дворкин. Я рассказала про него бабушке, и она, хитро прищурившись, сказала:
"А гутэ ингеле. Хороший мальчик".
Судя по тому, что я живу с ним вот уже тридцать пять лет, именно эта фраза предрешила его судьбу.
P.S.
Вчера я случайно надкусила подгнившее яблоко. Запахло дедушкой. И все то, что написала сейчас, внезапно всплыло в голове.
P.P.S.
На фотографиях: на одной — я в первом ряду, в вышитом платье и с улыбкой "рот до ушей, хоть завязочки пришей". На второй — Владик Дворкин, посередине, с ручками на коленочках и грустным выражением лица. Это абсолютно точное отражение наших характеров. Мы такие же, как были в шесть лет…
