«Eвpeйская Атлантида» Елены Цвелик
Яна ЛЮБАРСКАЯ
Елена Цвелик родилась в Москве, по образованию — экономист (МИНХ им. Плеханова). С 1989 по 1992 год — в Америке, с 1992 по 2001 год — в Великобритании (Оксфорд), где наша героиня сначала преподавала русский язык, а затем работала в консалтинговой компании. С 2001 года — в США. Эссеист, преподаватель, переводчик. Публиковалась в журналах ‘’Артикль’’, "Заметки по еврейской истории", в альманахе «Еврейская Старина», в интернет-газетах “Континент” и «Новый Континент», в печатной газете «Еврейская панорама» (Германия), в других изданиях. Участница конференции «Крейзеровские чтения» (Израиль). Автор сборника "Винницкие находки" и дилогии «Еврейская Атлантида», презентация которой проходила в Америке, на телеканале RTN, в программе Майи Прицкер ‘’Контакт’’.
Я тоже давно занимаюсь темой Холокоста, историей соседнего с Брацлавом Тульчина, лагерем «Мёртвая петля», готовлю об этом книги. И очень благодарна талантливому журналисту, исследователю, переводчику, писателю Елене Цвелик, настоящему профессионалу своего дела, моей уважаемой коллеге за то, что она согласилась дать мне это интервью, связанное с прошлым Брацлава (прежние названия — Браславль) — посёлка в Тульчинском районе Винницкой области. Признаюсь, что и сама часто зачитываюсь её неповторимыми книгами. А сегодня имею уникальную возможность поговорить с ней лично.
* * *
— Елена, вы — настоящий летописец старого Брацлава. Как вам вообще пришла эта оригинальная идея — писать об этом ярком штетле, наполненном столь глубокой историей? Жил ли у вас там кто-то из предков?
— Все мои предки по папиной линии были из Брацлава, в семье очень чтили их память, бережно хранили старинные фотографии; я знала с детства, что в Брацлаве в период румынской оккупации были убиты мои прадед и прабабушка, что во время погромов гражданской войны погибли две их дочери. Не то, чтобы это была табуированная тема, но в семье её старались особенно не затрагивать. Настал момент, когда я почувствовала, что надо всерьёз заняться семейным древом и начала не спеша писать по-английски, но прочитав стихи Анны Файн: "Прабабушка, мне не сыскать погоста, где кадиш над тобой читает липа. Твое лицо, задумчиво и просто, покоится в тени дагерротипа", поняла, что ни на каком другом языке мои бывшие соотечественники не почувствуют всю глубину трагедии, которая стоит за этой строфой, и что надо торопиться воссоздавать семейную историю сейчас, ведь в следующем поколении – это будет уже невозможно.
— Как, находясь в США, лично не бывая в Брацлаве, вам удалось выпустить об этом местечке роскошные, интереснейшие книги? Откуда берёте материалы?
— Мне приходилось работать с разными источниками: мемуарами, трудами по истории Холокоста, материалами из американских, румынских, российских и украинских архивов. О концлагере смерти «Мёртвая петля» я узнала из одноименной книги Мориса Бронштейна, пережившего Холокост узника Джуринского гетто, который в девяностые годы работал интервьюером в Фонде Спилберга. Позвонила Морису Яковлевичу, и он любезно поделился со мной контактами людей, которые меня интересовали. Замечательный израильский писатель и врач Макс Койфман тоже помог мне с источниками по Печоре. Я везде искала и находила бывших узников Печоры, проживавших в Израиле, Америке, Украине и говорила с ними, в тщетной надежде узнать, что случилось с моими родными, и, наконец, нашла человека, который кое-что знал. Это была Муся Львовна Вайсман, учительница математики, подростком пережившая Печору и гетто Брацлава. Именно она, светлая ей память, благословила меня на исследования, результатом которых стала книга "Еврейская Атлантида". Позднее, уже после смерти Муси Львовны, нашла её интервью в архиве Форчунофф, и фрагменты ее воспоминаний о гибели евреев Брацлава легли в основу моего эссе "Память".
— Какова цель ваших книг — сохранить историю о Холокосте, а может быть — о еврейских погромах в вашем любимом местечке? И кто является главными героями ваших повествований?
— Я пишу о евреях Подолии, которые навсегда покинули мир еврейских местечек и переселились в большие города. Известно, что Брацлав — родина бреславского хасидизма, и становление брацлавской еврейской общины я рассматриваю в контексте истории хасидизма в Подолии. Мои тексты — это своего рода знаки памяти о многих людях, творивших живую историю, чьи имена в силу тех или иных обстоятельств сегодня забыты; это воспоминания о почти исчезнувшей культуре и наших собственных корнях. Верю, что они — не только о нашем прошлом, но и путь в будущее, поскольку надеюсь, что однажды наши дети и дети наших детей зададут тот же вопрос: «Откуда я родом?» и получат ответ и ещё больше вопросов, чтобы продолжить этот бесконечный поиск своей собственной идентичности и корней.
— Согласна, всё это — невероятно любопытно…
— Брацлав находился в Черте оседлости, и мои предки жили там без малого двести лет. Однако Черта была ещё не самой мрачной страницей еврейской истории, потому что после ее отмены антисемитизм не умер, просто на какой-то период перестал быть державно-имперским, а плавно растекся и возродился у большинства воюющих сторон. Именно тогда, в ходе гражданской войны с её страшными погромами, местечко было разрушено, и украинское еврейство получило удар, от которого уже не оправилось. Не избежал этой печальной участи и Брацлав, еврейское население которого в те годы уменьшилось на треть. Погромы времён гражданской войны в Украине — менее изученная, нежели Холокост, страница еврейской истории, и свидетельства очевидцев этих трагических событий, записанные на идише, еще ждут своих исследователей. Мне удалось разыскать в архиве YIVO (Нью-Йорк) такое свидетельство — уникальный документ о погромах в Брацлаве, который увидел свет в моем эссе "Брацлавские хроники", опубликованном в третьем номере альманаха "Еврейская старина" за 2024 год.
— Кто, как правило, первым знакомится с вашими текстами? И есть ли у вас обратная связь с вашими читателями? Где и как вы научились писать так качественно, захватывающе и содержательно, словно настоящий историк?
— Мой первый читатель – муж. Диапазон его интересов чрезвычайно широк, он пишет книги и статьи не только по теоретической физике, но и по философии и теологии. Его критические замечания всегда верны и помогают мне в работе над текстами. Связь с читателями у меня длится годами, причем они, как правило, сами меня находят и дают потрясающий материал. Так, после одной из публикаций, меня нашла замечательная женщина из Чикаго, бабушка которой была директором «Брацлавского еврейского детдома». Она дала мне интервью и прислала ценные документы из семейного архива. Потом я связалась с её израильским кузеном, который поделился своей семейной историей; так началось наше сотрудничество, в результате чего появилась повесть "Исаак и Мария", вошедшая во второй том моей дилогии. Другой американский читатель подарил мне материалы из оцифрованного фонда «Брацлавской женской гимназии», где учились сёстры моей бабушки, и я написала статью об истории гимназии и её выпускницах. Случалось, что прочитав мои статьи, люди находили родственников в других странах и писали мне об этом с благодарностью.
— Понятно…
— Историю я любила с детства, а старшеклассницей участвовала в исторических олимпиадах. Хотела поступить в МГУ на истфак, но по определённым, понятным в те годы причинам, выбрала другой вуз — МИНХ имeни Плеханова. У одного из наших приятелей имелась фантастическая библиотека с редкими старинными книгами о еврейском прошлом, которые приоткрыли мне окно в другой мир. Мой интерес к теме Холокоста возник ещё в Москве, в середине восьмидесятых, когда историк по теме Холокоста Анатолий Кардаш провел у нас дома презентацию своей книги "Осторожно, евреи!"
Его яркие и талантливые работы по еврейской истории, актуальные и по сей день, оказали на меня огромное влияние. А потом была Европа — Оксфорд, общение со студентами; одна из моих студенток, кстати, писала работу по Печоре, и это была первая научная статья о концлагере «Мёртвая Петля». Мне довелось беседовать и с профессиональными историками, философами, как правило, людьми незаурядными, и я кое-что почерпнула от них, так что, знания и опыт постепенно накапливались. Когда были опубликованы мои первые работы, меня очень поддержал израильский историк Иосиф Маляр.
— Расскажите, пожалуйста, каковы особенности жизни евреев в Брацлаве до Холокоста, и что можете сообщить нашим читателям о послевоенном быте местных евреев?
— С установлением советской власти, значение Брацлава, как уездного города, понизилось за счёт Тульчина; в результате этих перемен, в торговом отношении, Брацлав перестал существовать и превратился в заброшенную деревню, которая чуть оживала во время проходящей раз в неделю ярмарки. Власти ликвидировали еврейские органы самоуправления и закрыли синагоги, а НЭП, с его налоговым прессом привёл к окончательному обнищанию бывших торговцев и ремесленников. Местные профсоюзы их дискриминировали, а потом и вовсе изгнали из своих рядов. Надеясь на лучшее будущее, сорок семь еврейских семейств из Брацлава (и моя — в том числе) обратились в 1928 году в КОМЗЕТ с целью переезда в Крым для занятия сельским хозяйством, но получили отказ. Наиболее энергичные из "бывших" вскоре покинули Брацлав и переехали в Москву и Ленинград. Большая часть из тех, кто остался и попал в 1941 году в оккупацию, были убиты румынскими жандармами и местными полицаями в гетто Брацлава и в Печоре. Из 747 евреев, угнанных в Печору, вернулось немногим более ста. Их никто не ждал: их еврейские дома были заняты, а имущество — разграблено. В пятидесятые-семидесятые годы в Брацлаве ещё теплилась еврейская жизнь, но после того, как началась массовая эмиграция из бывшего СССР, брацлавские евреи в большинстве своем разъехались: кто — в Израиль, кто — в Америку, а кто — в Германию. Некогда оживлённый уездный центр превратился в посёлок городского типа, каким остаётся и по сей день.
— Здесь важно добавить и про ваше расследование о звере, надзирателе лагеря «Мёртвая петля» Сметанском, которого с абсолютным страхом и ужасом вспоминал каждый узник концлагеря в Печоре. Он бил взрослых и детей до полусмерти, ломал им кости и судьбы. Следы от его побоев многие хранили всю жизнь, не говоря уже о глубочайших, неизлечимых душевных травмах. О нём до сих пор нет точный сведений, но от ряда бывших узников и их детей я слышала, что его после войны расстреляли. Причём, я только фиксировала его зверства в своих интервью, а вам удалось найти его биографию, его следы…
— По воспоминаниям очевидцев было известно, что Михаил Сметанский родился в Печоре, воевал и попал в плен в звании лейтенанта. О его службе в Красной армии я нашла данные на российских веб сайтах "Память Народа" и "Подвиг Народа", в разделе "Дорога Памяти"; кроме того, в базе данных сайта "Подвиг народа" хранилась фотография Сметанского. Информацию о боевом пути своего деда оставил его внук на сайте "Бессмертный полк". (Подробности моего расследования можно найти в статье "Продаются вещи убитых" https://kontinentusa.com/prodautsya-veshi-ubityh/). К сожалению, многих свидетелей злодеяний Сметанского уже нет в живых, но мне повезло, поскольку удалось связаться с уроженкой Тульчина Идой Иосифовной Спектор, бывшей узницей концлагеря "Мёртвая Петля". В результате, Ида Спектор получила от меня фотографию неизвестного, в котором опознала Михаила Сметанского. К сожалению, мы не располагаем текстом приговора, который был вынесен Сметанскому органами правосудия, но Ида Спектор, которая после войны попала в детский дом, расположенный в селе Нестерварка, в один прекрасный день, выглянув из окна на перемене, увидела, как её мучителя вели под конвоем в суд. Этого зверя узнали и другие детдомовцы и забросали комьями грязи. По сведениям Иды Спектор, Сметанский был расстрелян.
— Как ваши друзья, родственники, коллеги в США относятся к этой вашей деятельности? Поддерживают ли вас?
— Да, конечно, всегда ощущаю не только их поддержку, но и неподдельный живой интерес к моему творчеству. Изучая семейную историю, увлеклась генеалогией, которая тоже считается исторической дисциплиной, и нашла по брацлавской ветви папиной семьи Красноштейн, всех моих предков до седьмого колена. Считается, что братья Красноштейны входили в круг рабби Нахмана из Бреслава, во всяком случае, в книгах бреславских хасидов есть не одно упоминание об этом. Потомки братьев с конца XIX века расселились по всему свету. Кузены моего прадеда уехали в Палестину в 1880-х годах и стали успешными фермерами в Зихрон-Якове, там есть мемориальная доска, установленная в их честь. Дядя прадеда, член одесской группы Ам Олам Исаак Крассенштейн, в 1882 году перебрался в Америку, являлся одним из отцов-основателей процветающей еврейской сельскохозяйственной колонии "Альянс" в Нью-Джерси. Рабби Исаак Крассенштейн, фермер и раввин, активно занимался благотворительностью: он собирал пожертвования в "Альянсе" и других еврейских колониях Нью-Джерси и отправлял их в Святую Землю ашкеназийскому раввину Иерусалима рабби Самуэлю Саланту. Над портретом Исаака Крассенштейна работал художник и персональный фотограф президента Рузвельта Джейкоб Перски. Хотя портрет был сделан в начале ХХ века в Америке, рабби Исаак выглядел, как типичный подольский хасид второй половины ХIХ века.
— Потрясающе!
— Помимо текстов о Брацлаве, у меня есть работы и на другие темы: "В руках у Фараона" о Лионе Фейхтвангере, "Графиня Орлова Давыдова’’ и "Человек-невидимка" о партизанах отряда Молодцова-Бадаева, "Времена и Имена" по аналитической генеалогии и другие.
— Что у вас в ближайших творческих планах, над чем сейчас работаете?
— Во вторую книгу дилогии "Еврейская Атлантида" входит повесть "Радбили", одним из героев которой был адвокат, публицист и переводчик с идиша Ефим Вениаминович Радбиль (1888-1956). Его жизни и деятельности посвящены ещё две моих работы, опубликованные в чикагском «Континенте»: "История за каждым фото" и "Узкий круг"; а сейчас я готовлю к публикации эссе, завершающее этот цикл; надеюсь, оно привлечет внимание и интерес читателей.
Для обратной связи с читателями: [email protected] — автор этого интервью.
Первая публикация — «СТМЭГИ».
