Израильский род наполеоновского солдата

 О израильских потомках едва не замерзшего наполеоновского солдата 

Ада НИЧПАЛЬСКАЯ, Петах-Тиква

Эта женщина слепа и передвигается с помощью собаки-поводыря. Тамара Аронс — дочь Рахели Фридман, о судьбе которой мы расскажем в ближайшее время. Мама Томы прошла трудный путь: Даугавпилсское гетто, побег оттуда, партизанский отряд, ссылка в сталинские лагеря. В Казахстане родилась ее дочь, и в дальнейшем они вместе одолевали все тяготы. Холод, недоедание повлияли на зрение Тамары, но стойкость духа матери передалась девочке, и она не сломалась, когда наступила тьма в ее глазах.

Но есть семейная история еще более давняя, чем судьба многострадальной Рахель…

* * *

Тамара:

— Моя бабушка Эстер родом из Литвы, дед Иосиф — из Латвии. В 1971 году они приехали в Израиль, а в 1972 году из Иоганессбурга прилетела бабушкина сестра, мамина тетя Фейга. В ЮАР она попала, спасаясь от еврейских погромов. Жили они с мужем неплохо. Он был отличным портным и обшивал богатое белое сословие. Из-под его умелых рук выходили элегантные мужские фраки. Фейга хозяйничала дома. Трое детишек требовали ухода.

И вдруг внезапно умер муж. Небольшие сбережения таяли на глазах. Но верные клиенты мужа не дали женщине пропасть от нищеты. Они купили 9-комнатный дом с участком и предложили:

«Мы поселим в нем своих стареньких родителей, а ты, Фейга, будешь за ними ухаживать. Мы твою работу будем хорошо оплачивать».

Фейга привела в порядок дом. Варила, стряпала, убирала, кормила, землю обрабатывала, обеспечивая всех свежими фруктами и овощами.

Детишки ее росли. Старики дряхлели. Один из них, вдовец, увидев, как лихо справляется Фейга с работой, как заботлива и ласкова к людям, предложил ей руку и сердце. Хозяева подарили «молодоженам» часть дома и, когда они решили лететь на Святую Землю, было с чем начинать новую жизнь.

На первых порах поселились в Петах-Тикве, купили дом на улице Ротшильд, который пришлось капитально ремонтировать. И опять Фейге повезло. В Израиле она встретила старого знакомого. Тот постоянно жил в Европе, в Израиле появлялся редко — навести порядок в доме в престижном районе Цаала, недалеко от Рамат а-Шарона. Выслушав жалобы Фейги на неудобства в связи с ремонтом, он вручил ей ключи и сказал: «Переселяйтесь в Цаалу. Мне нужно, чтоб кто-то приглядывал за домом. Хозяйничай, живи сколько надо».

Когда Фейга узнала о нашем приезде в Израиль, она тут же навестила нас.

Все наши вещи уместились в двух чемоданах, денег на съем не было: ведь тогда не выдавали ни пособия, ни корзину абсорбции. Фейга забрала нас к себе. Как мы хорошо с ней жили и ладили! Вечером, когда кончались домашние дела, мама и Фейга усаживались рядышком на диване и начинались воспоминания. Я любила слушать их, узнавая разные подробности из жизни наших родных и близких.

* * *

Фейга:

— Это было во времена войны французов с русскими в 1812 г. После разгрома французов под Москвой наполеоновская армия отступала. Привыкшие к теплу французы страдали от лютых морозов. Мундиры их не были сшиты для суровой зимы. Быстрая победа не удалась. Одно из подразделений, отступая, дошло до Дусят (Литва) и разместилось в каком-то большом доме.

В тот день мела пурга. Валил густой снег и в полушаге не было ничего видно. А один француз вышел во двор по нужде, но попасть в дом уже не смог. Он шел, протягивая вперед озябшие руки, но в какой-то момент упал и подумал: «Все. Это конец. Тут я и останусь». Вдруг его кончики пальцев почувствовали преграду. «Стена! О,чудо!..»

От стены шло какое-то свечение. Едва различимо показались очертания Маген-Давида. Подумав, что бредит, юноша мысленно прощался с жизнью. В помутившемся сознании мелькали картины детства: папа за прилавком своего магазина торгует мануфактурой; доброе лицо мамы над швейной машинкой, богатые барышни, примеряющие платья, сшитые мамиными руками…

Лежа на обжигающем холодном снегу, он шептал: «Господи! Услышь меня! Помоги!» На четвереньках, с трудом передвигая тело, он еще раз протянул руки к стене и вдруг провалился в тепло…

«Стена» оказалась дверью синагоги.

Глаза еле открылись. В ярком свете он увидел несколько стариков. Они, покачиваясь, шептали молитвы.

Четко, на иврите, юноша произнес: «Я, как и вы, еврей»… и потерял сознание.

Когда очнулся, ощутил взгляды, полные ненависти.

«Их пугает моя форма, — подумал, а вслух произнес:

— Прошу вас, позовите ребе…

— Я — ребе, — ответил один из них. Откуда ты знаешь иврит?

— Я вырос в религиозной еврейской семье, увлекался музыкой, живописью, но родители посчитали, что престижнее всего быть офицером. Я выполнил их волю…

Война — это чудовищно. Я ее ненавижу. Я видел, как горела Москва, трупы на улицах. Я не хочу никого убивать… Прошу вас… Позвольте мне остаться с вами. Искать меня не будут. Найдите мне спокойную еврейскую девушку. Я хочу любви и покоя.

Что-то было такое в печальных молящих глазах этого юноши — искреннее, похожее на правду.

И он остался. Как-то в шабес ребе пригласил его к себе на обед. Вся семья собралась за столом, напротив — две абсолютно похожие друг на друга девушки. Сестры-близняшки — дочери ребе — сначала разыгрывали «французика» (так они его называли), но, в конце концов, одна из них стала его женой.

И это была моя бабушка.

Долгую счастливую жизнь прожила эта пара. Он оказался отличным художником, делал мезузы, писал на иврите вкладыши, оформлял молитвенники. В 70-летнем возрасте приехали в Палестину и оба дожили до 100 лет. Он открыл в Иерусалиме издательство религиозной литературы.

Так что в нашей семье есть еврейская веточка французского происхождения.

* * *

Тамара:

— Я ощущаю наличие этой французско-еврейской веточки. Люблю французскую музыку, живопись, литературу, кухню. Подсознательно ощущаю родство с этой страной. Но огорчает отношение многих французов к Израилю, явно антисемитское.

К сожалению, забыла все имена, кроме Фейги, которая оставила в моей душе теплый, светлый след, оборваны связи с ее детьми после смерти бабушкиной сестры. Двое из них живут в Иоганессбурге, а дочь здесь, в Израиле. Может, кто-то прочтет эти строки и отыщется след моих родственников.