Как Эммануил Каминка читал Шолом-Алейхема

Вспоминая мастера художественного слова, голос которого ныне можно услышать, например, в мультфильме "Дюймовочка"

Лев ФРУХТМАН, Лод

«Будь я Ротшильдом, — размечтался однажды в четверг один касриловский меламед, когда жена его, ребецн, попросила денег справить субботу, — Оой, кабы я был Ротшильд! Угадайте, что бы я сделал? Самое умное, я бы прежде всего ввел такой обычай, чтобы у женщины всегда был завалящий трешник в кармане, чтобы она перестала морочить голову, когда приходит добрый четверг и у нее нет денег справить шабес…» (перевод мой — Л.Ф.)

Прочитав глазами эти первые несколько строк рассказа Шолом-Алейхема «Будь я Ротшильд», читатель, самый умный, уверен, еще ничего не видит, он только почерпнул голую информацию, ему надо вчитаться в текст, оживить его. Но вот на сцену выходит артист, чтец и произносит этот текст. И все сразу заиграло, ожило, как в кинематографе: бедный касриловский меламед с маленькой бородкой и черными наивными глазками, сидящий за столом над Торой, а вот его жена в засаленном платье и пестром платочке, робко просящая у мужа денег, чтобы пойти на рынок купить что-то к субботнему столу. Рассказ становится трехмерным. Вы и не замечаете перевоплощения. Если на сцену выходит Мастер. Московский артист-чтец или декламатор, Эммануил Каминка был хорошо известен публике. Его репертуар состоял из небольших юмористических и сатирических рассказов А.П.Чехова, А.И.Куприна, Н.В.Гоголя, а также Шолом-Алейхема, Марка Твена и современных советских писателей К.Паустовского, В.Ардова и др.

В тот год, 1972-й, начали выходить первые тома нового шеститомного издания Шолом-Алейхема, на русском языке, где были и мои переводы. Я запоем читал еврейского классика и на русском и на идише, рылся в каталогах центральной Госбиблиотеки, известной Ленинки, дабы глубже окунуться в жизнь и творчество писателя, день за днем перебирая каталожные карточки. И жажда познания Шолом-Алейхема была неутолимой. Как-то весенним вечером выхожу из центрального вестибюля Ленинки и вижу большую афишу, приглашающую на юбилейный вечер чтеца Эммануила Каминки, читающего юмористические рассказы Чехова и Шолом-Алейхема, в частности рассказ «Будь я Ротшильд».

И вот настал этот долгожданный вечер. Концертный зал Ленинки постепенно наполнился до отказа. Цена билетов была смехотворной по нынешним временам – полтора рубля (1 р. 50 коп.). Мы с женой пришли заранее и сели на откидные места, но поближе к сцене… Рабочий сцены вынес стул (с овальной спинкой, под старину!), и поставил его не посреди сцены, а чуть ближе к рампе. Затем неспешным шагом вышел Эм. Каминка. Встретили его аплодисментами. Он чуть улыбнулся, поправил очки на круглом (не очень, кстати, еврейском) лице, сел на стул и… через мгновение мы увидели персонажа знаменитого рассказа Шолом-Алейхема «Если бы я был Ротшильд». Артист, сидя на стуле, чуть подался вперед, развернул руки типично еврейским жестом и начал монолог «касриловского меламеда».

В зале стояла тишина, прерываемая лишь сдержанными смешками зрителей, боявшихся пропустить хоть единое слово, хоть единый неповторимый жест чтеца. Что касается мимики чтеца, она была, казалось, отработанной до мелочей, обаятельное лицо выражало все оттенки его чувств: от искренней озабоченности до радостного изумления тому своему благодеянию, которое он совершил бы, обладай богатством Ротшильда. Он говорил, конечно, по-русски, но мне казалось, в первые мгновения, что Каминка начал свой рассказ на идише…

«Я бы выкупил всю эту квартиру со всеми тремя комнатками, с кладовкой и столовкой, с погребком и чердаком, со всеми гакл-бакл-микл-клекл – чтоб жена не ворчала, что ей тесно (на кухне); на, возьми себе две комнаты, вари себе, пеки себе, крути себе, руби себе! – и оставь меня в покое, чтобы я мог талдычить со своими учениками Гемару с чистой головой…» Все больше воодушевляясь, Каминка-меламед уже едва сидит на стуле, вертясь то влево, то вправо. «Да, обращаю свой взор на нашу Касриловку. Первым делом я меняю крышу на старой синагоге, чтоб не капало с потолка, когда евреи молятся. Затем я перестраиваю заново старую баню, не будь рядом помянута, потому что не сегодня-завтра там может, не приведи Бог, случиться несчастье, если баня рухнет как раз в тот момент, когда там моются женщины…» В зале смех. Вынужденная короткая пауза. И действо продолжается. Очарование и самого шолом-алейхемского рассказа и манеры исполнения Э.Каминки непередаваемы.

* * *

Этот концерт состоялся в апреле 1972-го, когда Эммануилу Каминке исполнилось лишь 70 лет, а спустя четыре месяца его не стало. Советская пресса не очень баловала Эм. Каминку своим вниманием. Благо, было немало русских чтецов, начиная с Владимира Яхонтова, Сурена Кочаряна («Декамерон»), Игоря Ильинского, и других, и кончая Дмитрием Журавлевым, Яковом Смоленским («Маленький принц» Экзюпери), Анатолий Кторов, Мария Бабанова («Дюймовочка»), Сергей Юрский (рассказы Шукшина) и др. То есть артистов-чтецов была тьма, и лишь немногие по праву считались мастерами декламации, создателями так наз. «Театра одного актера». Тем не менее, удается наскрести кое-что из театральных источников — сведения о жизни Эм. Исааковича Каминки (1902 – 1972).

Итак, он родился в Харькове в 1902 году, в интеллигентной еврейской семье. Получил хорошее образование. С детских лет Эмма мечтал о поприще актера. Юношей поступил в Харьковскую театральную студию, известную тогда, как студия Синельникова, где преподавали такие мастера как Михаил Тарханов, А.П.Петровский и др. В восемнадцать лет Эммануил становится драматическим актером и работает в театрах Харькова, тогдашней фактически столице Украины. Неизвестно, что побудило молодого артиста-еврея в скором времени переехать в Москву. Может, сложная социально-политическая обстановка в Харькове начала 20-х годов, или просто тяга таланта к неведомой и манящей большой театральной «рампе» Москвы.

Так или иначе, в 1924 году он уже стал артистом знаменитого театра Федора Корша, преобразованного в советское время в театр «Комедия». Одновременно Каминка начал выступать на эстраде с чтением фельетонов и юмористических рассказов. На этом поприще его ожидал успех. Еще в начале эстрадной карьеры Каминка выступил в 1923 г. с концертной бригадой на одном из черноморских курортов (кстати вместе с молодым еще тогда композитором Исааком Дунаевским!); он читал забытый сатирический рассказ А.П.Чехова «Сирена», написанный в 1887 г. По степени «юмористости» близкий к М.Зощенко, по манере обличения – схожий с творчеством Салтыкова-Щедрина.

Так этот чеховский шедевр и остался в репертуаре Каминки навсегда. Популярность чтеца росла, и к 1930 году он покинул театр и перешел на эстраду. В ту пору – первый сольный вечер его состоялся в Малом зале Московской консерватории, где он выступил со своим коронным номером: гоголевским рассказом «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Позднее к этой работе прибавились сказки, отрывки из очерков и рассказов Салтыкова-Щедрина, что можно считать личной отвагой артиста, поскольку на дворе стояли репрессивные 1935-1936-1937-е годы. По стране гуляла эпиграмма, приписываемая Александру Архангельскому, автору многих поэтических пародий:

«Мы – за смех, и нам нужны Салтыковы-Щедрины,

Но такие Гоголи, чтобы нас не трогали».

Однако старшее поколение советских зрителей и слушателей помнят: невзирая ни на что жили весело, иначе не было бы ни Ильфа и Петрова, ни Утесова, ни самого Каминки. Как и незабываемый Яхонтов, Каминка вдумчиво, но по-молодому озорно подбирал свой репертуар, пестовал своего зрителя. Так начинался «Театр одного актера» Эммануила Каминки. Что было необычного для зрителя той поры? Ведь, он, Каминка, никого не играл, не изображал персонажей, а рисовал как бы естественной интонацией, жестом, мимикой и всем тем – что было воплощено в авторском слове.

* * *

Рассказы Шолом-Алейхема открыли новую страницу в актерском творчестве Каминки. Сохранились лишь скупые воспоминания Эммануила Каминки о том периоде его чтецкой сценической карьеры. Вот как он сам об этом вспоминает: «Шолом-Алейхема я начал читать публично году в тридцать четвертом (1934 год), включая его рассказы в свой обширный репертуар. Сначала я брал отдельные рассказы этого изумительного юмориста. Но очень скоро почувствовал, что интерес к творчеству Шолом-Алейхема со стороны широких масс, не только еврейских, но и русских, очень велик, и что чтение его рассказов вызывает бурную реакцию зала. (Собственно по этому принципу «реакции зала» артист подбирал и остальной репертуар – Л.Ф.). Я стал увеличивать число его произведений в своем репертуаре и вскоре выступил с программой, состоящей исключительно из рассказов Шолом-Алейхема. Я выбрал наиболее характерные для писателя рассказы: «У доктора», «Праздношатающийся», «Три города», «Если бы я был Ротшильд» и тому подобные.

Найти верный ключ к этим вещам было трудно. Ведь некоторые критики видели в Шолом-Алейхеме только бытописателя, другие наоборот пытались поднять его на трагические котурны, и в каждом буквально рассказе классика, даже в явно шутливой вещи искали «сквозь видимый смех невидимые миру слезы». А нелишне вспомнить, что по этому поводу говорил сам писатель-юморист:

«Я не люблю, когда говорят о «смехе сквозь слезы». Еврей никак не может обойтись без слез, боится как бы его не заподозрили, что он смеется без горечи. Словно это некрасиво и непристойно смеяться просто от души. Думаю, что всякий человек, в том числе и еврей, имеет право смеяться искренне, как искренне он плачет». Поэтому, — говорит Каминка, — задача чтеца, исполняющего произведения Шолом-Алейхема на русском языке, прежде всего вскрыть глубокий смысл, заложенный в них автором. Чтец должен показать, что за юмористическими чертами персонажа кроется нечто большее. Исполнитель должен полюбить героев и ни в коем случае не смешить публику и не впадать в сентиментально-слезливый тон. Нужно быть правдивым, и только правдивым. И если исполнение будет согрето подлинным чувством и не будет бесстрастным и холодным чтением вслух, то зритель будет смеяться и плакать там, где нужно. И подлинно народный юмор Шолом-Алейхема дойдет до сердца человеческого…»

С годами программа Каминки пополнялась все новыми и новыми рассказами Шолом-Алейхема. Артист напряженно работал и над изучением творчества еврейского писателя и его биографии. И даже изучал опыт публичных выступлений Шолом-Алейхема с чтением своих рассказов. Кстати, ему посчастливилось встретиться с вдовой писателя, Ольгой Лоевой, которая приезжала в Советский Союз летом 1936 году на торжественное чествование 20-летней годовщины со дня смерти Шолом-Алейхема.

(Отмечать круглые годовщины великих людей было одной из советских «новинок»!) В Москве, как известно, существовало еврейское издательство «Дер Эмес» и газета «Дер Эмес», а при газете — Центральная еврейская библиотека. О визите Ольги Лоевой в СССР достоверно пишет Михаил Лев (1917 – 2014), еврейский писатель (на идише), до недавнего времени живший в Реховоте. В своей мемуарной книге «Свеча моей памяти» (Нью-Йорк, изд-во «Форвертс», 2014) Михаил Лев, бывший тогда сотрудником еврейской библиотеки, пишет: «К нам в библиотеку Ольга Рабинович-Лоева пришла в один из осенних дней… Несмотря на непогоду и возраст многих читателей, зал был полон. Вечер открыл молодой артист, приехавший из Харькова, чтением отрывка из автобиографической книги Шолом-Алейхема «С ярмарки». К сожалению, не могу вспомнить его фамилию, — пишет Михаил Лев, — а теперь уже и подсказать некому, все ушли в мир иной». Но, конечно же, это был Эммануил Каминка. Ведь никто кроме него Шолом-Алейхема не читал с эстрады, и кто же еще мог жаждать встречи с живой вдовой великого писателя.

Из рассказов Ольги Лоевой артист почерпнул немало ценного для освоения новых произведений писателя, которые намечал включить в свой репертуар.

Много полезного и интересного о том, как держался на сцене сам Шолом-Алейхем, поведал Каминке бывший уполномоченный Шолом-Алейхема в давние годы Е.В.Галантер, ставший впоследствии директором Большого зала Московской консерватории, где неоднократно выступал Каминка со своей «еврейской» программой. Как трудна и многообразна была работа чтеца-актера и не просто чтеца, а мастера художественного слова. Можно лишь вообразить. Мало знать всю вещь назубок, ее еще надо разыграть, как по нотам. Продумать все сюжетные ходы автора, разгадать скрытый подтекст, изучить манеру поведения персонажей. И многое другое – что таит в себе искусство артиста-чтеца…

* * *

Поскольку Каминка не оставил после себя никаких записок или размышлений о своем искусстве, можно обратиться к книге старейшего артиста-чтеца, не менее популярного в советское время. Речь идет о Сурене Кочаряне, создавшем в своем «Театре одного актера» эпические чтецкие программы, такие как «Одиссея» Гомера, «Сказки 1001 ночи», композицию «За Родину» по У.Шекспиру, и др. В книге Сурена Кочаряна «В поисках живого слова» (М., 1979 ) находим очень важное и точное определение искусства чтеца:

«Искусство художественного чтения – большое, сложное и трудное искусство. В основе его лежит то же искусство актера, но цели и средства несколько отличны. Чтец – это актер, который, однако, выходит на сцену без партнеров, декораций, театрального костюма и грима, без бутафории и реквизита, без светового и музыкального оформления. Более того, если драматический актер – это часть театра, одна лишь роль в пьесе, то чтец — это вся пьеса со всеми ролями. И такой вот «голый» человек лицом к лицу с аудиторией, должен завоевать и держать ее внимание. И не только это: он должен взволновать слушателя, вести его за собой, заставить плакать и смеяться негодовать и радоваться, принимать и отрицать. И все это своими чтецкими средствами». Сурен Кочарян не говорит в лобовую, что все это преодолимо для артиста-чтеца в случае его недюжинного таланта, но об этом почти все страницы книги. Да, талант особого рода. И еще одна особенность чтецкого таланта: «высшее торжество чтеца – творческое соучастие слушателя».

Итогом напряженной работы Каминки над репертуаром Шолом-Алейхема явились страницы из серии рассказов «Менахем — Менделе», рассказы из цикла «Записки коммивояжера» и отрывок из самой знаменитой книги «Мальчик Мотл».

Думается, что Шолом-Алейхем и не подозревал, что когда-нибудь его рассказы будут звучать со сцены, в переводе, на русском языке, с такой глубиной и силой, что он найдет такого великолепного толкователя своих рассказов – до тончайших нюансов, до едва уловимых интонационных ноток. Каминка с чувством тонкого юмора, нигде не переигрывая, не шаржируя, (не впадая в анекдотичность, что было легко в ту эпоху 40-60-х годов, когда расцвел махровым цветом советский шовинизм!) передает подлинный смысл трогательных, заразительно веселых шолом-алейхемских новелл. Так оценивали знатоки-театроведы чтецкое мастерство Каминки.

Надо полагать, что в кровавое лихолетье 1940-50 годов, когда еврейское искусство и литература «ушло в Гулаг» или в подполье, Каминка осваивал культурную российскую провинцию, подальше от Москвы и Питера, ближе к простому зрителю («цум простн менч»), как стремился к этому сам Шолом-Алейхем. Но мастерство Каминки было столь очевидным и покоряющим, что в 1948 году он удостоился звания «Заслуженный артист РСФСР». (Это, по сути, оценка труда актера почти за четверть века). Правда, Каминка был неоднократно увенчан лаврами Лауреата Всесоюзного конкурса артистов-чтецов. Также, ему была оказана честь быть внесенным в «Красную книгу Российской эстрады». Вот что сказано там об искусстве Каминки: «Эммануил Исаакович выходил на эстраду как рассказчик-повествователь. Острота сатиры, гротесковость сатирических типов достигались с помощью виртуозного владения словом, разнообразия интонаций, контрастов ритма. Его речь была исключительно экспрессивна, переходы от юмора к драматизму внезапны, паузы эмоционально насыщены. Он умел смешить аудиторию, заражал ее своей жизнерадостностью и в то же время потрясал драматизмом судеб простых, «маленьких», бедных людей – персонажей Шолом-Алейхема…»

* * *

В апреле 1972 г. Эммануилу Каминке исполнилось 70 лет. Надо отдать должное, центральные газеты такие как «Советская Культура», «Вечерняя Москва», «Комсомольская правда» и другие издания поместили восторженные статьи, посвященные Юбиляру. О нем писали: авторитетный театральный критик Борис Михайлович Поюровский, известный артист А.Кторов, и даже такой маститый искусствовед как Авнер Зись.

Эммануил Каминка – один из немногих артистов-чтецов, обративших свой взор на еврейскую тематику, несомненно преодолевая сопротивление всевозможных репертуарных комиссий и цензурных комитетов. И следует заметить, что нужна была смелость и отвага, говорить перед в общем-то разношерстной аудиторией об еврейских проблемах, в частности о такой страшной мерзопакостной напасти российской, как еврейские погромы. Взять хотя бы рассказ Шолом-Алейхема «Праздношатающийся», один из рассказов цикла «Записки коммивояжера», где речь идет о том, как евреи бедного местечка Гайсин, узнав о готовящемся погроме черносотенцев, подкупают городского исправника, хозяина городка, который обещает вызвать «из Тульчина сотню казаков» для усмирения погромщиков, и выполняет свое обещание; но вышло так, что банда погромщиков из Жмеринки по пьяному делу забыли прицепить вагоны к паровозу поезда – прозванного «Праздношатающися» за свою тихую езду и вечные опоздания… В результате жмеринские погромщики пустились пешим ходом до Гайсина, а казачья сотня из Тульчина — на рысях, намного раньше погромщиков прибыла в Гайсин. Погром был предотвращен, хеппи энд. Но российский зритель хорошо помнит из истории, как много погромов «не успевали» предотвратить… Однако в рассказе Шолом-Алейхема сказано: «Было это, чтоб им не повториться, во времена конституции (то есть в 1905), когда начались так называемые «высочайшие милости» для евреев». (И хотя всем было ясно, что речь идет о «проклятом царизме», с которым было покончено еще в октябре 1917 года, все равно надо было ухо держать востро!).

Произошла же гнусная история с артистом более известным чем Каминка, с Аркадием Исааковичем Райкиным, в приснопамятные 1970-е. На одном из спектаклей в Киевской филармонии, кто-то на реплику его сатирического персонажа: «Ну вот ты, ушастый, скажи, хто я такой?» — отреагировал адекватно, он крикнул из зала «Жид!» Аркадий Исаакович подошел к микрофону и сказал: «Я вынужден прервать концерт… В случае если автор этой реплики не покинет зал!» Но зал был, очевидно, солидарен с хулиганом. И концерт прекратился. (А ведь в зале были и евреи, и просто интеллигенты, ведь это был Киев, а не какая-то Кацапетовка…) Филармония понесла убытки, но кого это волновало. Великий артист был оскорблен в своих лучших чувствах. Хотя в его репертуаре не было «еврейской» тематики…

А Каминке нужны были смелость и отвага, даже и 1960-е и 1970-е годы, чтобы весь вечер посвятить шолом-алейхемским героям… Итак…

«…Да славится Юмор, Он мужественный человек!» — сказал однажды Евгений Евтушенко, стихи которого, кстати, тоже были в репертуаре Эммануила Каминки, и какие стихи: «Я диспетчер света – Изя Крамер» (глава из поэмы «Братская Гэсс»).

В юморе Эммануилу Каминке отказать было трудно, он этим жил. И смех его не всегда был примирительным. За долгую артистическую жизнь, надо полагать, было всякое. Может, и такое что было не до смеха. Кстати, уж коль помянут рядом с Каминкой Аркадий Райкин, то хочется сослаться на такую мысль, прозвучавшую в воспоминаниях об Аркадии Райкине из уст великого деятеля театра Георгия Товстоногова: «Райкин был уникален как солирующий артист. Он сам был целым театром (как впрочем, и Эммануил Каминка – Л.Ф.) – сперва «трансформируясь», меняя маски, а в последние годы – совершенно без грима, не пряча лица, бесстрашно выходя один на один на бой со злом». Так же бесстрашно выходил и Эммануил Каминка.

Каминка, кроме всего прочего, славился и как сочинитель смешных эпиграмм, быстро разлетавшихся по Москве. Им придумана форма эпиграммы «Искусству нужен имя рек, как скажем… где-то древний грек…» Были и конкретные герои эпиграмм, как например, такая: «Искусству нужен Евстигнеев, как папуас средь иудеев». Вполне безобидная. Но были и похлеще: такие как, например, пародия на придворного композитора Г.Мдивани.

«Искусству нужен Жорж Мдивани

Как мягкой ж… гвоздь в диване”.

ПОСТСКРИПТУМ

Однажды, на каком-то вечере, в зале ВТО (Всероссийском Театральном обществе), что на Пушкинской площади в Москве (ещё до "великого пожара" здания ВТО), выступая с речью об искусстве чтеца, Эммануил Каминка напомнил афоризм Бернарда Шоу:

"Можно пятьдесят раз произнести "Да" (с различной интонацией) и лишь один раз написать: "Да".

Звучащее слово обладает магической силой и владеет им не всякий. Эммануил Каминка им владел, безусловно, неподражаемо и с исключительным мастерством.