Как я был генсеком

Партийное строительство в русско-израильском стиле: 1991 год

Владимир ПЛЕТИНСКИЙ

 

Это было в Ашдоде, где ажурная пена, где зияли тогда тут и там пустыри…

Нет, я не собираюсь в дальнейшем переиначивать знаменитое стихотворение Игоря Северянина, а обрисовываю обстановку, в которой произошло рождение первой партии Большой Алии. И случилось это именно в Ашдоде.

Город в 1991-м еще не был столь шикарен, как ныне, а там, где сейчас находится самая долгостройная больница страны, в то время бегали кеклики, уворачивающиеся от вечно голодных шакалов, вольготно чувствовали себя гадюки и скорпионы. Поселились мы в районе юд-алеф, помню даже свой первый израильский адрес: ул. Кинерет, 1. Пытаясь найти место под журналистским солнцем, я активно сотрудничал со всеми существовавшими в то время русскоязычными газетами, постоянно в поиске местных тем общался с социально активным народом, а посему среди ашдодских репатриантов был персоной довольно известной.

Вокруг свежих "олимчиков" словно коршуны кружили разного рода посредники от банков, больничных касс, электромагазинов и т.д. В местах массового скопления "русим" действовали и вербовщики электората от различных партий. В основном это была мелочь пузатая, рядовые активисты, возможно, работавшие за идею, а может и за проценты. Поскольку у власти был "Ликуд", а в воздухе уже явственно запахло досрочными выборами, наибольшую активность проявляли оппозиционные левые партии. Например, МАПАМ (позднее вошедшая в МЕРЕЦ), представители которой тщательно скрывали от бывших советских свои марксистско-ленинские корни, даже устроила выезд в какой-то кибуц с чтением лекций на русском языке (и я там был, партийно-халявные мед-пиво пил). Так мы узнали о волчьем оскале капитализма, тяжелой доле трудящихся, братском арабском народе Палестины и т.д.

В один прекрасный день в Ашдод пожаловал политический тяжеловес — лидер партии "Авода" Шимон Перес. Пообщавшись с народом, он благосклонно отнесся к идее дать мне интервью. Естественно, моего иврита тогда было недостаточно, а сам Перес по-русски не говорил. Нашей помощницей-переводчицей стала будущая министр абсорбции Софа Ландвер, в то время как раз начавшая обучать будущего же нобелевского лауреата великому и могучему.

Во время этой беседы вокруг нас топтался какой-то несколько помятый гражданин лет сорока, внимательно прислушивавшийся к нашему разговору. Я решил, что он ждет аудиенции у политика, но оказалось, что его заинтересовала моя скромная персона.

Едва мы попрощались с Пересом и Ландвер, как гражданин подскочил ко мне, сунул в руку потную ладонь и скороговоркой сообщил:

— Я Хаим. Меня здесь знают все. Я представляю одну очень солидную организацию, название которой позднее сообщу при конфиденциальной встрече. У меня для вас есть предложение, от которого вы не захотите отказаться. Назначайте место и время, я приеду и мы поговорим.

На представителя солидной организации Хаим явно не тянул, но чем черт не шутит — как минимум, появится еще одна тема для публикации. Дал ему свой юд-алефский адрес, назвал удобное время, и отчалил домой.

* * *

Назавтра с небольшим опозданием ко мне явился Хаим. Поднявшись в мою квартиру с видавшим виды велосипедом (ну, я, судя по виду, на "мерседес" и не рассчитывал), новый знакомый пробежался по комнатам, напугав моих жену и сына, совместно читавших в спальне сказки братьев Гримм.

— Кадры надежные, не выдадут? — кивнув в сторону моего семейства, приглушенным фальцетом спросил Хаим.

— Большевики-искровцы с 1902 года, — с серьезной физиономией ответил я.

— Тем не менее наш разговор никто не должен услышать, — продолжал фальцетить мой собеседник. — Жучков я визуально не обнаружил, но на всякий случай будем держаться подальше от люстры — любимое место для вживления подслушивающих устройств.

В этот момент я уже был готов поставить Хаиму диагноз, но выставлять за дверь счел неприличным. К тому же наклевывалась классная тема для газеты.

Внимательно поглядев на потолок — а вдруг там установлены потайные видеокамеры? — Хаим достал из увесистого портфеля пластиковую папку с размноженными на копировальной машине рукописными листами. Прежде чем передать их в мои руки, он поинтересовался:

— Готовы ли вы дать клятву о неразглашении того, что сейчас увидите и услышите?

— Нет, не готов, -чистосердечно признался я.

Хаим был ошарашен. Задумавшись, он вскоре изрек:

— Ладно, узнав всю правду, вы сами поймете, что лучше держать язык за зубами. У нас длинные руки, если что.

— Мне уже страшно, — ответствовал я.

Хаим был удовлетворен этим ответом и приступил к изложению сути, акцентируя на личных местоимениях третьего рода множественного числа:

— Вы как умный человек, уже понимаете, что нас всех сюда ОНИ завезли в качестве пушечного мяса. Больше ни для чего мы ИМ не нужны. Но ОНИ просчитались. Мы докажем ИМ, что умеем организоваться и взять власть в свои руки. И ОНИ окажутся на задворках истории. У нас есть надежные финансовые источники и поддержка миллионов…

— На их стороне хоть и нету законов, поддержка и энтузиазм миллионов, — не удержавшись, я процитировал знаменитые строчки из песни Владимира Высоцкого про антисемитов.

— К сожалению, на ИХ стороне — все законы, — на полном серьезе продолжил Хаим. — А поддержка и энтузиазм миллионов будут на нашей стороне. Мы свергнем насквозь коррумпированную власть "Ликуда" и его религиозных приспешников…

— … и приведем к власти "Аводу"? — предложил свой вариант я.

— Нет, с "Аводой" нам тоже не по пути. Мы создаем третью политическую силу, которая очень скоро станет первой. И у вас появился уникальный шанс стать у истоков зарождения новой партии. Как журналисту, я вам предложу для начала стать секретарем по идеологии. Затем, когда мы возьмем власть, вас ждет министерский пост. Вот министром чего вы хотели бы стать?

— Министром иностранных дел, — я не стал занижать свои амбиции.

— Очень подходящая для вас должность! — одобрительно похлопал меня по плечу Хаим.

Затем он показал мне программу партии. Мельком прочитав кое-какие пункты, я спросил, не может ли он оставить мне эти бумаги.

— Вы гарантируете, что они не попадут во враждебные руки? — прищурившись, спросил мой визави.

— Если я почувствую угрозу, документы сожгу, а пепел проглочу, — пообещал я.

— Тогда пройдитесь карандашом по тексту, подредактируйте, — смягчил тон Хаим. — Я видел у вас пишущую машинку, может отпечатаете к учредительному съезду партии?

— А когда съезд?

— Об этом мы уведомим отдельно.

— Хорошо, товарищ генеральный секретарь, буду ждать указаний, — отрапортовал я.

Хаим был польщен названным титулом и на прощание попросил продумать название для партии.

— У нас есть несколько вариантов, но они не обрисовывают всю нашу мощь, — признался он. — Вот, например, "Алия бэ-Исраэль". Красиво, но явно заужает наш спектр.

Позднее, услышав о создании партии "Исраэль ба-Алия", я вспомнил ашдодский проект. Изучая руководящий состав детища Натана Щаранского, с удивлением не обнаружил там Хаима. А потом узнал о его дальнейшей судьбе… Впрочем, об этом ниже.

* * *

Спустя несколько дней у моего порога появился парнишка — уменьшенная копия Хаима. Что-то буркнув, он протянул мне записку. Там значилось время и место встречи. Телефону генсек явно не доверял.

Прихватив два варианта программы — серьезный и памфлетизированный, который намеревался зачитать под конец съезда, я направил свои стопы по указанному адресу. Местом встречи оказалась религиозная школа. У ворот участников встречал сын Хаима, который показывал на вход в бомбоубежище. К моему появлению там уже собралось человек тридцать, потом появилось еще несколько.

— Перед вами — наш секретарь по идеологии, всемирно известный журналист Владимир Плетинский! — торжественно представил мою скромную персону Хаим. Ответом были хлипкие и непродолжительные аплодисменты.

Кое-кого из присутствующих я уже знал. В том числе там были и абсолютно вменяемые люди — например, бывший московский, а ныне очень известный в Израиле хирург, не менее знаменитая в настоящее время пианистка, пара вполне состоявшихся художников, дантист, в то время еще не открывший ныне процветающую клинику, и т.д.

Преобладали же граждане предпенсионного возраста, среди которых выделялся седовласый товарищ с зычным голосом, как впоследствии оказалось, в СССР бывший лектором общества "Знание".

Хаим быстренько прочитал серьезный вариант программы партии "Третья сила", отпечатанный на машинке, одобрительно пожал мне руку:

— Я в вас не ошибся. Займите место в президиуме.

В роли президиума выступали четыре стула, поставленные у школьной доски. Я предпочел остаться среди рядовых участников и моя скромность была оценена положительно.

После вступительного слова основателя партии за дело взялся бывший лектор.

— Мы видим, как нарастает эксплуатация человека человеком, — начал свою речь он. — Здесь правит бал компрадорская буржуазия, вступившая в сговор с американскими толстосумами и сионистскими агрессорами…

Минут через двадцать, в течение которых он клеймил позором загнивающий Запад и насквозь милитаризованное израильское общество, лектор провозгласил:

— Наша задача — чтобы наш русский голос не просто был услышан, а чтобы он стал самым громким. Я кончил, товарищи.

Я от предложения выступить вслед за ним отказался.

Какой-то пенсионер предложил, чтобы вместо отдельной партии мы создали первичную партийную ячейку КПСС — и был освистан.

Какая-то дама средних лет стала сетовать на то, что торговцы на шуке "бет" отказываются говорить по-русски, да еще дразнятся, — хоть на рынок не ходи. На это Хаим сказал:

— Не хотят — заставим. Они еще запоют по-русски.

Парень, похожий на молодого Ломоносова из советского сериала, предложил перевести иврит на кириллицу в качестве первого этапа по превращению русского языка в первый государственный.

— Владимир, этот пункт надо внести в виде поправок в проект программы партии, — обратился ко мне Хаим.

Я с серьезным видом кивнул.

— А еще датишников на место надо поставить, — неожиданным басом изрекла пожилая женщина, как впоследствии оказалось, бабушка "Ломоносова". — Полно религиозных, проходу от них нет. И в гастрономах нормального мяса не купишь, на днях рульку свиную найти не смогла, детей порадовать хотела. Куда это годится? Сплошная индюшатина везде!

— Да, вопрос о влиянии религии на государство будет в нашей программе одним из первостепенных, — отметил Хаим. — Религиозное засилье отвратительно. Владимир, вы почему-то этот пункт не упомянули, а он входит в число краеугольных.

— А что будет, если это самое религиозное засилье турнёт вас отсюда поганой метлой? — раздался голос откуда-то из темного угла. Затем на свет вышел крупногабаритный рыжий дядечка в черной кипе. — Как я вас сюда пустил, так я вас и прогнать могу.

— Барух, не волнуйся, пожалуйста, — подошел к нему Хаим. — Диалог с религиозными мы будем вести обязательно. А тебя назначим министром по делам религии, мы не забудем о твоих заслугах перед партией.

Барух усмехнулся и сел рядом со мной.

— А вы каким министром будете? — не без ехидства спросил он.

— Министром иностранных дел. Чем я хуже Давида Леви?

— И то правда. Так вот, как министр министра, хочу вас спросить: как вам нравится этот балаган?

Лектор общества "Знание" зашикал на нас и мы замолчали.

Уже после окончания съезда мы с Барухом разговорились. Он оказался бывшим одесситом-хабадником, долгие годы находившимся в отказе. В школе он работал охранником, а Хаима сотоварищи впустил по просьбе своего брата, когда-то ходившим с отцом-основателем в один ульпан.

Но вернемся к съезду. Взяв в руки программу, Хаим стал изрекать поправки к ней:

— Русскому языку — статус государственного… Отделение религии от государства… Перевод столицы из Иерусалима в Тель-Авив… Увеличение числа депутатов Кнессета до 240… Судебное преследование премьер-министра Ицхака Шамира, министра строительства Ариэля Шарона и министра абсорбции Ицхака Переца за разворовывание олимовского бюджета… Товарищи, есть еще конструктивные предложения?

Руку поднял хирург:

— А где деньги, Зин?

— Вы имеете в виду, уважаемый, из каких источников будет финансироваться наша партия?

— Да, — кивнул врач. — Кто наш Парвус и где стоит наш бронированный вагон?

Хаим явно про Парвуса услышал впервые, а про вагон сказал, что вопрос поставлен правильно, железной дороги Ашдоду явно не хватает. Но мы назначим такого министра транспорта, что он построит вокзал в центре города.

— Вообще-то я не про железную дорогу, — не унимался хирург. — Хотелось бы познакомиться с источниками начального бюджета партии, узнать, кто заказывает музыку.

— О музыке поговорим потом, — попытался увильнуть от ответа Хаим. — Конечно, товарищ, вы правы, нам необходим гимн. И он у нас будет.

— Кто деньги дает? — рявкнул доктор.

Поняв, что не отвертеться, Хаим ответил:

— Уважаемые Шломо Коэн и госпожа Сара Кац.

— А кто они такие?

— Шломо Коэн — владелец крупнейшего в Израиле магазина электротоваров, — ответил Хаим. — Здесь находится его представительница. Ритуся, встань, пожалуйста.

С места поднялась полноватая пергидрольная блондинка лет тридцати с заметным хвостиком — продавщица вышеназванного магазина и, как трепались злые языки, любовница Шломо. Она была знаменита на весь Ашдод присказкой: "Если у вас не хватает денег на холодильник (телевизор, плиту, стиральную машину) — берите теудат оле и идите топиться в море".

— Господин Коэн передал для всех участников талоны, дающие право на десятипроцентную скидку при покупке любых электротоваров, — с места в карьер сообщила Ритуся. — Записывайтесь, господа, и приходите как можно быстрее, мивца ограничена по времени.

— Э-э, Ритуся, это чуть позже, после решения организационных моментов, — увидев, как несколько делегатов рванулись к продавщице, сказал Хаим.

— Так, со Шломо все ясно, — вновь подал голос хирург. — А что это за Сара такая?

— Так это ж хозяйка свинского магазина, — сказал с места Барух. — Мы с ее братом в одной синагоге молимся, он страшно стесняется такой родни…

— Так, с парвусами все понятно, — кивнул доктор. — С такими деньжищами вы точно сделаете великую ашдодскую революцию.

— Не "вы", а "мы", — взвизгнул Хаим. — Или вы отказываетесь от поста министра здравоохранения, который я вам предложил?

— Отказываюсь.

— Тогда прошу покинуть съезд, — объявил лектор. — Оппортунисты нам не нужны.

— Ну почему же, в любой партии должна быть оппозиция, — вступился за будущего главу Минздрава будущий руководитель МИДа в моем лице. — Саша, не спеши уходить, — попросил я его. — Потом побеседуем о судьбах человечества.

Метнув в меня полный гнева взор, лектор вопросительно посмотрел на Хаима. Тот пожал плечами — и съезд продолжился.

— Теперь мы должны провести выборы руководящего органа партии, — объявил лектор. — Голосовать будем отдельно по каждой кандидатуре. Начнем с генерального секретаря. Я предлагаю выбрать на этот пост основателя партии.

Хаим благосклонно улыбнулся.

— А что, разве выборы будут на безальтернативной основе? — спросил хирург.

— У вас есть предложения, товарищ оппортунист? — скривил губы лектор.

— Да. Я предлагаю на этот пост Владимира Плетинского.

— Ну… — замялся седовласый. — Ладно, у нас же демократия. Голосование проводим тайное или открытое?

— Нам нечего скрывать! — крикнул с места "Ломоносов".

Первым лектор поставил на голосование кандидатуру Хаима. При подсчете поднятых рук, включая мою, получилось одиннадцать. Затем проголосовали за меня. Оказалось, что моя кандидатура была одобрена чуть ли не двумя десятками делегатов.

— Это никуда не годится, товарищи, — пробормотал лектор. — Вы не отдаете должное основателю, который так много сделал для создания партии…

Впавший в ступор Хаим молчал. А я, направившись к "президиуму" под аплодисменты моих сторонников, толкнул полную сарказма тронную речь:

— Претворяя в жизнь решения первого съезда партии, перед лицом товарищей торжественно обязуюсь отрастить брежневские брови и сталинские усы, нАчать перестройку и ускорение в лучших горбачевских традициях, утопить в море всех врагов народа, отказывающихся покупать электротовары, и расстрелять компрадорскую буржуазию, едящую индюшатину.

— Так бы и сказал, что даешь самоотвод, — буркнул лектор, несанкционированно перейдя на "ты". — Учитывая, что большинство остаточных голосов было за Хаима, съезд утверждает на должности генерального секретаря именно основателя партии.

Слово взял генсек и уведомил, что кандидатуры на остальные посты будут рассмотрены в рабочем порядке. Поблагодарил всех делегатов за участие в съезде, призвал соблюдать тайну его проведения до особого распоряжения и объявил мероприятие закрытым. Часть делегатов ринулась к Ритусе за скидочными талонами, а пенсионер, предложивший создать первичную партийную ячейку КПСС, вдруг запел зычным голосом:

— Вихри враждебные веют над нами…

"Варшавянку" подхватили лектор и бабушка "Ломоносова", и под сводами школьного бомбоубежища зазвучала революционная песнь.

* * *

Спустя неделю мой ёрнический репортаж о данном событии вышел в газете "Хадашот", в которой вскоре я стал заместителем главного редактора. После публикации позвонил лектор и уведомил, что, во-первых, меня исключили из партии за нарушение дисциплины и оппортунизм, во-вторых, что партийное руководство подает на газету и лично на меня в суд, и, в-третьих, что мне не рекомендовано ходить по ашдодским улицам во избежание проявления гнева рядовых партийцев.

— Они что, по Ашдоду с ледорубами ходят? — поинтересовался я.

— Не стройте из себя иудушку Троцкого! — воскликнул лектор. — Но меркадеры на вас точно найдутся.

Учитывая, что пока я не убит, с меркадерами у партии была напряженка.

Пару месяцев спустя Хаим вновь возник на моем горизонте. Без предварительного звонка генсек прикатил ко мне на все том же велосипеде и принялся уговаривать, чтобы я купил некий чудо-продукт для похудания и занялся его распространением. Я не очень вежливо отказался.

Больше мы с ним не виделись. Примерно через год наш общий знакомый сообщил, что Хаим, на самом деле оказавшийся Виктором, вернулся на доисторическую родину — не то в Нижний Тагил, не то в Запорожье или Днепропетровск (он имел отношение ко всем названным городам, где в разное время жил и работал на крупных заводах, причем вроде бы был освобожденным комсоргом). С тех пор его следы затерялись.

А вот лектор еще раз в моей жизни появился. Году в 2010-м или 2011-м меня включили в какую-то политическую группу в сети Facebook. Пару недель я даже комментировал какие-то посты, участвовал в полемике, потом, пожалев время и нервы, стал проглядывать ленту, все больше напоминающую события ашдодского партсъезда.

В группе, к тому времени ставшей секретной (то есть, невидимой для тех, кто в ней не состоит), сформировался костяк, который вел дискуссию — стоит ли создавать новую русскую партию или лучше примкнуть к существующей в качестве русскоязычной фракции (назывались две ведущие левые партии Израиля).

Так вот, идеологом той группы был именно уже хорошо знакомый мне лектор. Он призывал соратников, сомкнув ряды, выступить против религиозного засилья, сионистского мракобесия и компрадорской буржуазии. В один прекрасный день, когда обсуждался вопрос о встрече в реале для основания антиклерикального движения и его финансировании, администраторы группы очистили ее от всех потенциальных оппортунистов — в том числе и от меня.

Судя по всему, всё-таки партия не состоялась. Как и та, образца 1991 года, в которой я несколько минут побыл генсеком.

P.S.

Все названные в тексте имена вымышлены и возможное совпадение с реальными персонами совершенно случайно.

https://www.isrageo.com/2015/01/17/vobla082/