Иерусалимец Максим Милявский бросил перчатку непререкаемому авторитету в переводе британских баллад Самуилу Маршаку. Речь идет о знаменитом стихотворении Роберта Льюиса Стивенсона. Слово — Максиму
Фоторепортаж из поселения оркнейских пиктов Скара-Бре — Владимира Плетинского
Прежде всего — о себе.
Родился в 1979 году в Днепропетровске в поэтической семье (дед Яков Островский — известный днепропетровский поэт).
Переехал в Израиль в 1990-м в возрасте одиннадцати лет. Получил три степени по психологии в Иерусалимском университете.
В дальнейшем в течение четырёх лет повышал научную квалификацию и знание английского в Мэрилендском университете в США.
На данный момент живу с женой и двумя детьми в Иерусалиме.
Работаю в колледже Кирьят-Оно, где занимаюсь преподавательской и исследовательской деятельностью в области психологии мотивации и принятия решений.
* * *
Впервые я услышал о балладе случайно и даже не знал, что услышал о ней. Просто как-то за семейным обедом мой дядя Миша к слову процитировал строчки:
"Не верю я в стойкость юных, не бреющих бороды!"
Эти слова запали мне в сердце, хотя я так и не удосужился спросить у него, откуда она.
Прошло десять лет и я услышал, как одна девочка — дочка приятелей декламирует эту балладу. Все окружающие со знанием дела кивали и только я к своему стыду не знал, что это.
Придя домой я быстро нашёл перевод Маршака и первоисточник.
Оказалось, что в подлиннике баллада Роберта Льюиса Стивенсона называется "Heather Ale", а Маршак перевёл её как "Вересковый мёд". Кстати, у баллады есть подзаголовок «Галлоуэйская легенда».
Несмотря на то, что я с детства люблю переводы Маршака, когда прочитал его перевод баллады, испытал чувство некоторой неудовлетворённости, которое только усилилось после прочтения оригинала.
Во-первых, мёд это не эль, а эль, соответственно, не мёд. Эль — шотландский спиртной напиток, а мёд не напиток вовсе и уж конечно не спиртной, да и отдаёт не Шотландией, а Россией. Ассоциация от мёда — "сладкий", а не "пьянящий" или "веселящий", как следует из оригинала. Поэтому у Маршака, несколько удивляет первая строфа:
"Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино".
С чего это мёд называют напитком, да к тому же утверждают, что он был слаще мёда (то есть самого себя) и "пьянее, чем вино"?
Разгадка, видимо, кроется в том, что в прошлом существовал питейный мёд или "медовуха", например, у Пушкина — "мёд-пиво пил".
И всё-таки, ассоциативный багаж современного читателя уже другой.
Второй момент, который вызвал у меня разочарование, — некоторая детскость присутствующая в переводе.
Например, "малютки-медовары" кажутся какими-то детьми и поэтому удивляет, как они могли воевать с шотландским королём, да и откуда из них мог взяться старик.
Маршак пытался передать идею низкорослости пиктов. Стивенсон называет их "dwarfish" — карликовыми. Так что в каком-то смысле, их можно назвать малютками, но в современном русском слово "малютка" редко ассоциируется со взрослыми. Были и другие (практически неизбежные) шероховатости перевода и, возможно, поэтому вересковый мёд потёк мне по усам, а в рот не попал.
Так или иначе, я решил попробовать перевести балладу так, чтобы она понравилась мне на русском.
Хотя я не имею филологического образования и никогда профессионально не занимался переводами, я вырос в поэтической семье, сам пишу стихи и однажды уже сумел перевести знаменитое стихотворение Киплинга "If". Так что некоторые основания для веры в успех предприятия у меня были. Надо сознаться, однако, что чем больше я работал над переводом, тем сильнее проникался мыслью, что Маршак всё-таки здорово справился со своим делом. Но бросить работу посередине я уже не мог…
Вспомним "Вересковый мёд" в переводе С.Я.Маршака:
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый — на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, —
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
— Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море — катились валы.
И вдруг голосок раздался:
— Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! —
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
— Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик…
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
— Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна —
Мой вересковый мед!
А вот как эту балладу перевел я, пытаясь быть максимально близким к оригиналу:
Шумит упрямый вереск
В моём родном краю,
А я под этот шелест
Балладу вам спою…
Из вереска народ мой
Умел готовить эль,
Что был послаще мёда,
Покрепче был чем хмель.
В котлах его варили
Все пикты — стар и млад,
И весело так жили
Среди скалистых гряд.
Но вот король шотландский —
Гроза чужих земель —
Пришёл отнять их сладкий,
Их веселящий эль.
Он загонял их в горы,
Выкуривал из нор,
И скоро, очень скоро
С лица земли их стёр.
И вот настало лето,
И вереск вновь шумит,
А эля больше нету,
Рецепт, увы, забыт.
Лежат в своих могилках,
Которым несть числа,
Хранители напитка,
Там, где их смерть нашла.
И там, где вереск красный
Поёт о чёрном дне,
Спешит король шотландский
Со свитой на коне.
Глядит он чёрта злее
На вересковый цвет —
“Страной владею эля —
А эля нет как нет”.
Но вдруг вассал из свиты,
Скакавший между скал
В пещере, камнем скрытой,
Нашёл то, что искал.
Сидели там, не пикнув,
Зажав рукой носы
Последние из пиктов —
Старик-отец и сын.
Их вытащили грубо,
Надели кандалы
И бросили на глыбу,
Что на краю скалы.
Под ними море стонет
Над ними чаек крик —
Стоят в молчанье двое —
Ребёнок и старик.
Король в них взглядом впился
Глазами их сверля,
А маленькие пикты
Глядят на короля.
Их кровоточат раны
Им сводит скулы боль,
Но первым, как ни странно,
Заговорил король:
"Я слышал, вы умели
Варить добротный эль,
Хотя и в этом деле
Немало пустомель.
Так в чём секрет напитка?
Его откройте мне!
Иначе ждёт вас пытка
На медленном огне!"
Сын и отец молчали.
Вереск кругом звенел,
Море билось о скалы,
Пенясь как в кубке эль.
Внезапно раздался голос,
Пронзителен и суров:
“Король, позволь с глазу на глаз
Сказать тебе пару слов.
В старости жизнь милее,
И я свою люблю,
Я дам вам рецепт эля", —
Старик сказал королю.
Голос его гусиный
Хрипло и резко звучал:
“Только боюсь я за сына —
Уж больно сынок мой мал.
Ведь юность не ценит жизни.
Ему меня не понять.
И я не хотел бы при сыне
Совесть на жизнь менять.
Пусть схватит его твой воин
И бросит в пучину вод,
Тогда я тебе открою
Секрет, что хранил мой народ".
Мальчика вмиг связали
По рукам и ногам ремнём,
Подняли и раскачали,
И в море швырнули живьём.
Море его забрало,
Ветер развеял крик…
С обрыва глядел устало
Последний из пиктов, старик.
"Правду сказал я, шотландцы, —
Безусым неведом страх,
Но могут они поддаться
Злым уговорам костра.
Теперь ваши пытки тщетны —
Не страшен огонь седым!
Старинного эля секреты
Со мной превратятся в дым".
ТАМ, ГДЕ ЖИЛИ ПИКТЫ
Комментарий от главреда журнала "ИсраГео" Владимира Плетинского
Мы с женой Еленой, путешествуя по Шотландии, не раз вспоминали эту балладу в переводе Самуила Яковлевича. А когда на Оркнейских островах оказались в неолитическом поселении Скара-Бре, просто дуэтом прочитали ее.
Дело в том, что мы узнали, где и как жили реальные пикты.
В XIX столетии буря разворотила холмы на берегу Атлантического океана. И люди с удивлением увидели хорошо сохранившийся поселок, в котором могли жить разве что очень низкорослые люди. Судя по всему, они были ростом с первоклашку (ну совсем как жевуны и мигуны в "Волшебнике Изумрудного города"). И, вполне возможно, варили сладкий эль, спасающий от холодов.
И скалы неподалеку имеются, и пучина вод, а уж ветер очень силен и огромные атлантические чайки кружатся над головами.
Правда, исчезли малютки-медовары скорее всего еще до появления в этих краях предков нынешних шотландцев. Но кто сказал, что баллада обязательно должна быть основана исключительно на реальных фактах?
