Как в Ариэле встречали соплеменников, у которых забрали их дома
Лето 2005 года. Итнаткут (размежевание, а точнее изгнание евреев из Гуш-Катифа и поселений северной Газы – прим. Ред.). Как это было.
Собственно, все знают, как это было.
А я хочу рассказать, как это было в Ариэле.
Да, мы знали, что они приедут. И студентов перестали записывать в общежитие.
И мужчины Ариэля за пару дней перед их приездом, таскали шкафы и кровати в караваны.
Потому что в них, в этих караванах, должны были поселиться беженцы.
Израильские еврейские беженцы…
Из разрушенного Нецарим.
Мы не знали, что приедут в основном женщины и дети.
Потому что многие мужчины — сидят в кутузках. За попытку сопротивления. И часть девочек — тоже в кутузке… Тоже за это.
Их, тогда долго не выпускали, вы помните…
Итак, караванный городок.
От меня — совсем близко, пять минут пешком. И с утра я побежала туда.
Это был безумный день.
От караванного городка вниз по а-Ционут — куча людей. Жители Ариэля. Много русскоговорящих. У всех в руках — сумки, кульки, коробки, одеяла. Одеяла, да.
Я сказала — ну на фига, по такой жаре.
Мне ответили — ты думаешь, до зимы им будет где жить?
В биньян Рав — много детей. Все им покупают шоколадки.
Владелец буфета заказал кучу сластей с особым кашрутом.
Одна девочка-студентка, дав детям шоколадки, вдруг поперхнулась и побежала в туалет плакать, чтоб никто не видел.
У папы в лаборатории — занятия.
А на учительском столе сидят двое деток. Лет по пять.
У студентов — лабораторная, но все отвлекаются, чтобы сделать этим детям какую-нибудь козу или дать конфету, или просто хоть улыбнуться.
Папа раздраженно говорит:
— Лабораторная — коту под хвост.
Напарывается на мой взгляд.
Говорит:
— Нет, ну я все понимаю…
Приходит Орит, мы с ней забираем детей, отводим в караваны.
Там толстая Сара в майке и коротких штанах распечатывает баночки с какими-то йогуртами, открывает пакет с одноразовыми ложечками, раздает детям.
К ней подлетает молодая женщина, не успевает слова сказать — Сара показывает ей печать кашрута.
Женщина внимательно смотрит, успокаивается, Сара кормит детей.
Кормит, видит меня, и говорит с абсолютной убежденностью:
— Анахну — ам хара, Виталь. Пашут ам хара. (Мы — говно народ, Виталь. Просто говно).
И старается сглатывать слезы.
Подъезжают несколько машин, оттуда выскакивают мужчины в кипах.
Я уж думаю — их мужчин отпустили наконец-то, но нет. Это — ребята из Кдумим. Они раскладывают на лужайке какие-то цветные широкие полосы, потом включают насос — и появляется надувной городок. Даже с горками. Кто-то ведет детей кататься.
К каравану, в который привозят помощь, подходят все новые люди. Русскоязычные. C ивритом — проблемы.
Меня зовет женщина из этого каравана. Просит перевести.
Я перевожу.
Что не надо больше столовой посуды, вон гора нераспечатанных коробок с сервизами, им столько не надо.
Жители Ариэля спрашивают:
— Так, а что надо-то? Постельное? Щас подвезем. Может, кастрюли? Понятно, что только новые с этим ихним кашрутом… А еда? Что они есть-то будут?
Они ж — в чем стояли, в том ушли! Матерна, не? Какой кашрут на матерну?
Я уточняю у женщины из каравана, какой кашрут им подходит. Прошу показать. Она показывает.
Я передаю образец людям. Они уезжают за продуктами.
Да, и соски еще были нужны. И зубные щетки же.
Их же выволакивали силой из домов, из синагог. Связывали, грузили и увозили.
А дома и синагоги разрушали.
А они сидели, и до последнего надеялись, что этого не случится.
Кстати — там были люди из Ямита. Ну, как бы, два раза в одну воронку…
Да. Два раза. Бывает и так.
Когда люди из Ариэля уезжают, я убегаю за дальний караван и реву.
Реву, колочу кулаком по траве и приговариваю:
— Суки, суки, ну какие же суки….
Передо мной стоит очень старенький дедушка. В кипе.
Смотрит.
Когда я проревелась, спрашивает:
— Ты кто?
Я отвечаю, что живу тут, в Ариэле.
Он говорит — но ты не религиозная, верно? — и смотрит на мои шорты и футболку…
Нет, отвечаю.
Он задает совершенно дикий вопрос:
— Но тогда, что тебе до нас?
Я растерянно говорю:
— Саба, ты сдурел?! Иди отдохни, жарко очень…
Он задумчиво произносит:
— Я не ожидал такого…
И смотрит на длинную очередь людей, которые что-то несут… Беженцам из Гуш-Катифа…
Потом, когда очередь рассасывается, я, уже совершенно вымотанная, говорю женщине из каравана, что ухожу и приду завтра.
И чтобы она подумала и составила список — что надо.
И ухожу домой спать.
И вот в ту ночь мне первый раз приснилось, что мой дом разрушают…
