25 марта 2015 года в театре имени Евгения Вахтангова в очередной раз рассказывали историю жизни стариков-евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них. Среди многочисленных зрителей, пришедших в этот вечер на спектакль Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» была и я, специально прилетевшая с другого конца страны. Скажу больше, моей соседкой слева оказалась женщина, прилетевшая из Нью-Йорка – другого конца света.
Наверное, это что-нибудь да значит, когда люди, оставив все свои дела, летят в Москву ради одного спектакля. Но сопереживая героям Григория Кановича, я думала не об этом, я думала о другом. О себе, о своём сыне и о том, что моя дорога в Ерушалаим, 30 лет назад, началась именно отсюда — из театра на Старом Арбате, порог, которого я впервые переступила, уже побывав на Святой земле и оставив где-то там — у Стены плача не только торопливо написанные на листке, вырванном из рабочего блокнота, самые главные слова, обращённые к Богу, но и часть своего сердца. Жизнь, сделав круг, привела меня туда, где всё начиналось…
Однажды, уже рассказывая о своей дороге в Иерусалим, я подумала, что «любовь к людям приходит по-разному. Одни сначала видят, а потом влюбляются, другие сначала влюбляются, а потом уже видят. Можно так полюбить человека, город, страну, а можно целый народ». Я писала тогда о евреях и о том, что мое особенное к ним отношение «родилось благодаря таланту Шолом-Алейхема и Михаила Ульянова». Но рассказывая о том, как Шолом-Алейхем и Михаил Ульянов перевернули мою жизнь, я не упомянула имени ещё одного человека – Сергея Сергеевича Евлахишвили, который и открыл для меня целый мир, навсегда одной пуповиной связав, и с Вахтанговским театром, и с евреями…
Режиссёр Сергей Сергеевич Евлахишвили. Фото: Wikipedia
Тевье-молочник Сергея Евлахишвили был первым евреем, которого я встретила. И сам герой, и всё происходящее на телеэкране были столь необычными и яркими, что я просто растерялась. Я никогда не бывала в Украине, местечковый колорит мне был незнаком, а тут он ворвался в мою жизнь, пробудив сначала любопытство, затем интерес, а с годами и желание быть частью этого народа.
Потом историю молочника Тевье рассказывали множество раз. Возможно, театралы и критики скажут, что ярче всего она прозвучала со сцены театра «Ленком» в прочтении Марка Захарова с Евгением Леоновым в главной роли. Я видела этот спектакль, он, безусловно, гениальный, настолько гениальный, что, кажется, лучше эту историю уже не рассказать. И поэтому не удивительно, что художественный руководитель ГРДТ им. Бестужева Анатолий Баскаков, когда ему задают вопрос о восстановлении в репертуаре театра спектакля «Поминальная молитва», поставленного в Улан-Удэ в 1997 году режиссёром Леонидом Титовым и продержавшимся в афише более 10 лет, отвечает: «После того, как я видел, как Евгений Леонов, русский актер, замечательный, в «Ленкоме» медленно подошёл к краю сцены и встал… Вы понимаете? Не персонаж, а Леонов… встал на колени перед людьми, которых уничтожали… Годами! Столетиями! Встал на колени и прощения попросил. Всё. Это можно повторить?». Но сколько бы я не признавала достоинства постановки Марка Захарова, первым моим открытием мира, меня удивившего и засевшего в сердце занозой стала та телевизионная версия Сергея Евлахишвили. И образ Тевье у меня навсегда останется неизменным, таким, каким его создал Михаил Александрович Ульянов.
Когда спустя годы у Сергея Евлахишвили спрашивали, почему на роль Тевье – «человека сомневающегося, человека ранимого и беззащитного» он пригласил Михаила Александровича Ульянова, создавшего к этому времени, и в театре, и в кино не один могучий характер, в том числе и образ маршала Жукова, режиссёр отвечал: «Михаил Александрович проявил те качества души своей, которые я бесконечно люблю и ценю. Это, прежде всего, его доброта необыкновенная, которая и была нужна для этой роли».
Сам же Михаил Александрович Ульянов объяснял своё участие в спектакле темой и образом главного героя: «Я взялся за это по одной простой причине, мне бесконечно нравится материал. Это великая роль. Мне выпало сыграть мудрого человека, который постигает жизнь во всех её трудностях, но, тем не менее, признаёт её. Он восхищается жизнью и благодарит Господа Бога».
Создавая образ своего героя, Михаил Александрович Ульянов понимал и широту замысла режиссёра Евлахишвили. «Неважно француз, англичанин, еврей, удмурт или кто-нибудь другой…Человек! Со всеми его прелестями, горестями, слабостями и силою. Про это был сделан Сергеем спектакль на телевиденье», — рассказывал актёр.
Сергей Евлахишвили был удивительным человеком. И сегодня актёры, с которыми он работал, создавая спектакли для телевидения, вспоминают его с особой теплотой и благодарностью. А он работал со многими известными и именитыми, открывая телевизионному зрителю новые грани их таланта. Юрий Богатырёв, Леонид Филатов, Ольга Острумова, Александр Филиппенко, Валерий Золотухин… Уже знакомые каждому по кино ролям, но не доступные на театральной сцене, благодаря телевидению, они входили в каждый дом и оставались в нём навсегда, теперь уже и как люди театра.
Являясь режиссёром телевизионного театра, Сергей Евлахишвили не был зависим от состава труппы, какого-то одного конкретного театра, в его спектаклях были заняты и актёры Таганки, и театра Моссовета, и многих других, не только московских театров, но почему-то всегда присутствовало впечатление, что вахтанговцам он благоволит более всего. Фактически во всех его постановках были заняты они. Григорий Абрикосов, Евгений Фёдоров, Алесей Кузнецов, Людмила Максакова, Владимир Симонов — впервые их я увидела именно в телеспектаклях Сергея Евлахишвили.
Виктор Зозулин, Александр Павлов, Александр Галевский, Евгений Фёдоров, Ольга Чиповская, Елена Ивочкина, Евгений Князев, Владимир Симонов и Сергей Маковецкий — до сих пор служат в Вахтанговском театре. Они давно уже заслуженные и народные, и в их активе не одна роль, сделавшая им имя и принесшая славу, но и те первые, в постановках Сергея Евлахишвили для телевизионного театра, не померкли.
Например, сегодня в театре имени Евгения Вахтангова с успехом идёт спектакль Владимира Мирзоева «Сирано де Бержерак». Спектакль интересный, и по режиссёрскому решению, и по прочтению образа главного героя – «невероятно смешного и одновременно трагичного». Но отдавая должное большому актёрскому таланту Максима Суханова, «своим» спектаклем я считаю «Сирано» Евлахишвили с Георгием Тараторкиным. Конечно, долгая жизнь спектакля и его сегодняшняя востребованность наряду с современными, решёнными в эстетике минимализма, постановками, были в первую очередь определёны удачным выбором актёра на роль Сирано. Георгий Тараторкин сумел показать своего героя человеком глубоко страдающим, но не лишённым внутреннего достоинства и гордости, положенным в основу его любви и благородства. Однако запомнился и Владимир Симонов в роли Кристиана де Невиллета. Запомнился не только, и даже не сколько, внешней красотой «счастливого» возлюбленного Роксаны, сколько неосознанным предчувствием чего-то недосказанного и, безусловно, большего впереди. Было в нём уже тогда что-то такое, что даже ребёнка ставило перед выбором, кому отдать своё сердце. И это ему — зрителю, а не Роксане нужно было отвечать на отчаянное благородство Кристиана, с неподдельной искренностью звучащее в последнем разговоре героя с Сирано. Поэтому не удивительно, что в следующий раз, вместе с Михаилом Ульяновым, потрясённая самой историей, из всех актёров я запомнила только Владимира Симонова в роли Перчика. Через тридцать лет пересматривая, я с удивлением открыла для себя присутствие в спектакле «Тевье-молочник» обожаемой мною Галины Борисовны Волчек и…ещё одного мощного вахтанговского актёра – Сергея Маковецкого.
СЕРГЕЙ МАКОВЕЦКИЙ И «ДЯДЯ ВАНЯ» РИМАСА ТУМИНАСА
В моей истории с Вахтанговским театром Сергею Маковецкому очень сильно не повезло. Я не увидела его в «Сирано» и не запомнила в «Тевье-молочнике». Долгие годы народный артист России Сергей Маковецкий вообще у меня не ассоциировался с каким-нибудь театром. И даже больше, я его (да простит меня Сергей Васильевич) не любила. Не просто не любила, игнорировала. Я выключала фильмы с его участием независимо от сюжета, режиссёра и других актёров. И, наверное, он так бы и остался для меня неизвестным, если бы Сергей Урсуляк не снял свой фильм «Ликвидация», который при первой демонстрации на телеэкране я тоже пропустила, правда, по другой причине – не люблю сериалы. И только во второй или третий раз, благодаря сыну, сказавшему: «Посмотри, он про евреев», я у экрана присела. Первым евреем, которого я увидела на этот раз, и был Сергей Маковецкий. Я растерялась и замерла. Звёзды на небе, как в калейдоскопе, оказавшемся в руке Господа Бога, перемешались и сложились в другой узор. За несколько сцен Сергей Васильевич Маковецкий влюбил меня, и в своего героя, и в себя, настолько, что после гибели Фимы- «Полужида», я вновь телевизор выключила. Я так и не узнала, чем закончилась эта история, потому что каждый раз после смотрела только две первые серии. Героя Маковецкого убивали, и всё остальное было мне уже неинтересно.
Вторая моя встреча с Сергеем Маковецким случилась благодаря экранизации романа Дины Рубинной «На солнечной стороне улицы». Что-то у меня не складывалось по времени, поэтому фильм я тоже смотрела кусками, но он меня зацепил, тем более, что в нём теперь уже «был Маковецкий», и на этот раз играющий еврея – дядю Мишу- «Бедоносца». Поэтому я нашла диск и, выделив специально субботу и воскресенье, фильм посмотрела от начала и до конца. После чего нашла и посмотрела другие пропущенные фильмы с Маковецким, открывая его прежде, как киноактёра. И только когда по каналу «Культура» показали спектакль «Дядя Ваня» в постановке Римаса Туминаса окончательно поняла, что я этим актёром заболела.
А потом…театр имени Евгения Вахтангова приехал в Улан-Удэ. Все вокруг, и те, кто видел, и те, кто только слышал или читал, говорили о «Евгении Онегине». Я же ждала «Дядю Ваню». Посмотрев спектакль впервые «в живую» 4 сентября 2014 года, на следующий день я бежала из другого театра, где в это время вахтанговцы показывали свою «Медею», чтобы посмотреть ещё раз хотя бы его финал. На входе в театр мне сказали, что в фойе на втором этаже сидит Римас Туминас, и если я хочу поговорить с ним, то могу подняться. Я выбрала спектакль. Что я ещё могла спросить у человека, который уже и так сказал мне всё, и о себе, и о театре, и о Чехове?
Историю, которую сам Чехов определил, как «сцены из деревенской жизни», также как и историю молочника Тевье, до Римаса Туминаса рассказывали множество раз. И если наши папы и мамы помнят и выбирают между телеверсией спектакля Георгия Товстоногова в БДТ и экранизацией пьесы Андроном Кончаловским с Иннокентием Смоктуновским в роли дяди Вани и Ириной Купченко в роли Сони, сами мы, в первую очередь, конечно, назовём постановки Льва Додина и Миндаугаса Карбаускиса.
И вот на фоне этого нескончаемого множества прочтений и образов, сливающихся в один или солирующих в общем хоре, Римасу Туминасу удалось сделать невозможное. Он, которого многие невежды обвиняют в искажении русской классики, прочитал её значительно внимательнее многих. Поэтому он и рассказывает её так, что всё предшествовавшее остаётся где-то позади и совсем о другом, а здесь на авансцене остаётся только твоя душа, и от того какая она — твоя душа, таким и видится тебе происходящее. И поэтому неудивительно, что многие не узнали историю дяди Вани в прочтении Римаса Туминаса. Эта история, как в зеркале отразилась в каждом из нас, и каждый из нас увидел свою историю. Каждый, и я не исключение.
Почему так сильно зацепил меня Сергей Маковецкий в образе дяди Вани? Да потому что я впервые поняла, что он – дядя Ваня – сын сенатора по пьесе, на самом деле…еврей. И после того, как я это поняла, я прочитала множество отзывов и рецензий профессиональных и зрительских. Никто из рецензентов не увидел того же, что и я, но среди разных характеристик я нашла одну, самим автором сформулированную, но не понятую в своём попадании, ведь у него в отличие от меня нет убежденности, что Войницкий — еврей. «Маковецкий играет замечательно, но его роль выстроена режиссером довольно просто и на одной эмоциональной доминанте: дядя Ваня вечно чувствует себя виноватым перед всеми, живет как будто извиняясь за свое существование — хотя актер это реализует через интонацию, через пластику, через мимику — просто филигранно», — пишет неизвестный мне автор.
«Чувствует себя виноватым перед всеми, живет как будто извиняясь за свое существование», — именно это я и увидела в первую очередь и наконец-то поняла, почему пьеса называется «Дядя Ваня». Ведь по сути это Соня (Евгения Крегжде)- центральное лицо пьесы. Ей — Соне, и совсем неслучайно, Чехов отдаёт финальный монолог. Да, неслучайно, потому что Соня по Чехову – это аlter ego главного героя. Как профессор Серебряков (Владимир Симонов) — аlter ego maman (Людмила Максакова), в нём она любит себя и восхищается собою. Как Елена Андреевна (Анна Дубровская) аlter ego Астрова (Владимир Вдовиченков).
Несмотря на то, что Астров противопоставляет себя интеллигенции, с которой ему «трудно ладить» ибо они «мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа» в пьесе Чехова – именно он представляет собой образ российского интеллигента. Даже профессию своему герою писатель определяет неслучайную – врач, уездный лекарь – особенная каста среди людей Чехова. Но выполняет ли эта особенная каста возложенную на неё миссию? Сегодня слова Астрова, сказанные им в адрес Елены Андреевны: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Она прекрасна, спора нет, но… ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своей красотой — и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие…» приобретают особенную актуальность. Российская интеллигенция столетиями проводящая свою жизнь в разговорах и размышлениях о себе самих и о своей особенной роли и ныне топчется на том же месте, что и 100 лет назад. Неудивительно, что Туминас рисует Астрова такими гротескными мазками. Хотя Астров у Тиминаса не единственный балансирующий на грани эпатажа персонаж пьесы, по сути, в вахтанговском спектакле все герои фрики. Особенно поражает воображение пара профессор Серебряков и maman – бездарный моралист и женщина-вамп, две половинки одного целого. Прочитанная под определённым углом аллюзия этого двуединого образа, как нельзя лучше рисует окружающую нас сегодня действительность.
И всё-таки основной конфликт строится вокруг другой пары – «дядя Ваня и maman». Да, и пьесу, и спектакль действительно читать можно по-разному. И Римас Туминас, на мой взгляд, совсем неслучайно освобождает свой спектакль от нагромождения ненужных отвлекающих деталей, оставляя только чувства и отношения. Таким образом, он предоставляет каждому из нас возможность самому решать, «а о чём собственно речь». И, возможно, поэтому, совсем не вдруг, к кому-то из зрителей приходит понимание, что пьеса населенная многочисленными героями на самом деле рассказывает об отношениях только двоих — сына и матери. Но не просто сына и матери, а народа и Отечества. И что это, прежде всего, история о безуспешных поисках человеком пристанища и любви, и о надежде это пристанище и эту любовь обрести. Именно поэтому дядя Ваня Сергея Маковецкого косноязычен, комичен, нелеп и даже смешон, но не жалок. Потому что глубоко внутри у него спрятаны надежда и вера. Надежда и вера, которые оглушительными аккордами звучат в финальном монологе Сони.
Дядю Ваню – народ не любит собственная мать – та земля, где он родился. Не обязательно Россия, Литва или Франция…любая земля, отторгающая своего ребёнка, в угоду моде, тенденциям, убеждениям или идеологии. И ему нелюбимому и всеми гонимому (стоит вспомнить, с какой брезгливостью отталкивает Елена Андреевна неловкую и некрасивую в своём отчаянье любовь дяди Вани) ничего не остаётся, как жить виноватым и всем обязанным, много трудиться и всех прощать. И победить, обязательно победить в своём смирении.
«УЛЫБНИСЬ НАМ, ГОСПОДИ»
В том же, что в герое Чехова, имевшего с Богом избранным народом непростые отношения, я вдруг неожиданно для всех увидела еврея, ничего удивительного нет. Рождённое Шолом-Алейхемом, Сергеем Евлахишвили и Михаилом Ульяновым и закреплённое «Исходом» Леона Юриса чувство восторга постепенно с годами переросло в желание, чтобы все люди на земле были евреями. Помню, как горько я плакала однажды, когда на свой робкий вопрос, услышала категоричное мамино «С ума сошла?!». И только вмешательство в конфликт трехлетнего сынишки, пытавшегося меня утешить: «Евлеи — это Моисей», примирило с горьким осознанием действительности. При всем моём желании, на вопрос: «Национальность?», я никогда не смогу, независимо и веско, ответить: «Да!».
Тогда же в конце 90-х я и узнала впервые, что не одинока в этом своём желании. Прилетевшая из Литвы подруга, рассказала, что несколькими годами раньше она видела абсолютно невероятный спектакль режиссёра Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» про евреев. Кто такой Римас Туминас, живя в маленьком посёлке на севере Бурятии, я, конечно, не знала и подруге естественно не поверила. Нет, не в то, что есть такой режиссёр и есть спектакль, а в то, что он невероятный. Ведь у меня уже был «свой» невероятный спектакль «про евреев». И поэтому про Римаса Туминаса я забыла, а вот название спектакля «Улыбнись нам, Господи» запомнила. Запомнила благодаря книге Григория Кановича «Козлёнок за два гроша». Абсолютно случайно начав читать историю Эфраима Дудака, восхищаясь поэтичностью и метафоричностью языка автора, я просто не поверила своим глазам, когда перевернув очередную страницу, прочитала – «Книга вторая. Улыбнись нам, Господи». Именно в этой книге я и прочитала, созвучное своим мыслям, но сказанное водовозом Шмуле-Сендером: «Если бы я был царём, я бы всех сделал евреями». Но удивительное дело, погрузившись в перипетии судеб героев дилогии и атмосферу литовских местечек и городов, погрузившись в настоящий еврейский мир и особый непохожий ни на какой другой язык прозы Григория Кановича, я впервые подумала, что это история не о евреях, а о каждом из нас и обо мне тоже.
Сцена из спектакля «Улыбнись нам, Господи». Авнер Розенталь – народный артист России Виктор Сухоруков, Шмуле-Сендер Лазарек – народный артист Российской Федерации Алексей Гуськов, Эфраим Дудак – — Владимир Симонов. Фото с сайта театра им. Е.Вахтангова
Живя далеко от театральной Москвы, я, конечно же, пропустила приход Римаса Туминаса художественным руководителем в Вахтанговский театр. Мир уже гудел, обсуждая «Ветер шумит в тополях» и «Евгения Онегина», когда я смотрела его «Дядю Ваню». Смотрела через телеэкран, как когда-то давно смотрела спектакли Сергея Евлахишвили. И этого мне оказалось достаточным для осознания того, что у этого режиссёра удивительный дар человеческой души и невероятно красивый и поэтичный театральный язык – язык символов и метафор, так созвучный прозе Кановича. И стоило мне об этом подумать, как из Москвы пришла весть, в театре Вахтангова Римас Туминас ставит спектакль «Улыбнись нам, Господи», среди актёров, приступивших к репетициям Владимир Симонов, Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Алексей Гуськов, Юлия Рутберг, и…Виктор Сухоруков. Уже само перечисление звёздных вахтанговских имен говорило само за себя, присутствие же среди них приглашённого Виктора Сухорукова – актёра удивительного, со своей особенной философией, и абсолютно уникальным отношением к миру и людям добавляло восторга и нетерпения, которые впоследствии были вознаграждены.
Да, спектакль восхищает с самого первого мгновения возвышенной простотой и одновременно особенной режиссёрской одарённостью, свидетельством которой выступает безусловная вера зрителя в происходящее, складывающаяся из мелочей. Вот Эфраим Дудак (Сергей Маковецкий) доит Козочку (Юлия Рутберг), и ни капли сомнения, ты даже слышишь тугие струи, бьющие по дну ведра. Вот навстречу путникам высыпают дети Иоселе-цыгана – молодые вахтанговские актёры, передвигающиеся по сцене гуськом, и ни тени улыбки или недоумения, только тоска и растерянность, кто же теперь вернёт Шмуле-Сендеру его лошадь, сведённую Цыганом, а затем общее с героем облегчение – жив Цыган. Вот Палестинец – Вечный жид играет на воображаемой скрипке, а зрительный зал мгновенно наполняется не только гениальной музыкой Фаустаса Латениса, но и многовековой скорбью еврейского народа. Вот перед иудеем Авнером Розенталем (Виктор Сухоруков) с сиянием распахиваются двери христианского рая, а ты не удивляешься – Бог един. Но самое большее и сильное впечатление вызывает сама повозка, на которой герои едут в Вильно. Евреи собирают её из всевозможного скарба, на сцене громоздятся сундуки и ящики всевозможных форм и объёмов, вместо лошади портрет девушки… а зритель не сомневается, и что повозка покатится, и что лошадь гнедая. Именно эта повозка, являющаяся, безусловно, центральным образом спектакля, в первую очередь добавляет истории Кановича наднациональность и безвременность. Перед глазами зрителей, в зависимости от их собственных воспоминаний и переживаний встают, то забитые до отказа палубы последних пароходов, увозящих из Крыма в неизвестность, а кого-то и в небытие, неприкаянных странников уходящей России, то товарные вагоны, везущие в Сибирь «врагов народа», то вереницы медленно движущихся по Дороге жизни грузовиков…
Вся наша жизнь Дорога, — говорит зрителю режиссёр, — вступив на неё однажды, мы все идём, рассчитывая впереди увидеть Свет и Счастье, а встречаем в основном тяготы, разочарования и потери. И только дети дают нам надежду на лучший Исход, мы идём к ним, и…не можем приблизиться. Но у Римаса Туминаса нет мотива обречённости, а есть философия, независимо от национальности, образования, социального статуса и достатка, все мы на этой Дороге евреи и у каждого из нас он свой… Ерушалаим.
РИМАС ТУМИНАС – ЧЕЛОВЕК МИРА
27 марта, в Международный день театра, в Вахтанговском впервые проходила церемония вручения премий «Человек театра», на сцену по очереди поднимались разные люди — актёры, администраторы и даже сотрудник охраны. Среди лауреатов народные артисты СССР Юлия Борисова и Василий Лановой, а также спектакли «Ревнивая к себе самой» (режиссер Александр Коручеков) и «Ветер шумит в тополях» (режиссёр Римас Туминас). Всего 9 премий. И вдруг ведущий церемонии Дмитрий Трубочкин объявил, что есть ещё один человек — десятый лауреат. И хотя у каждого, сидящего в зале, не было сомнений, кто этот человек, сам Римас Туминас был искренне удивлён, смущен и тронут всеобщим признанием, особенно, когда стоящие на сцене актёры запели на литовском языке арию «Небо подарило тебе высоту» из мюзикла «Легенда Барборы Радвилайте и Жигиманта Августа». Сюрприз, который придумала для Мастера режиссёр-постановщик церемонии хореограф Анжелика Холина, получился, не только Римас Туминас на сцене с трудом сдерживал слезы, но и многие в зрительном зале. И поэтому родившееся тогда чувство бесконечного восторга, безграничной любви и радостного восхищения – он это сделал, выдержал и победил, не смогло разрушить последовавшее через несколько дней сообщение, что данное событие совсем неоднозначно взбудоражило зрителей в России и Литве.
Художественный руководитель Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова Римас Туминас. Фото с сайта театра им. Е.Вахтангова
Да, как это ни печально, но жизнь нынешнего художественного руководителя Вахтанговского театра — это бесконечная дорога, вымощенная не только лепестками, брошенных к его ногам роз, но и их щипами. Римас Туминас – отличная мишень для националистов всех мастей, как в Литве, так и в России. Первые не могут ему простить то, что он возглавил русский театр и живёт в России, вторые, что в русском театре говорят, а теперь ещё и поют, на литовском языке. Наверное, можно потратить жизнь, доказывая кому-то свою правоту, оправдываясь и извиняясь. У Римаса Туминаса свой путь, оставаясь литовцем, искренне любящим свою родину, он заставляет весь мир стоя аплодировать России. Потому что рассказанные им, всем хорошо известные и прочитанные ранее, истории вдруг начинают звучать по-новому. Они теряют свою местечковую ограниченность и приобретают всемирный общечеловеческий масштаб.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
В день, когда я пишу эти строки в Вахтанговском, проходит закрытие 94 театрального сезона, позади триумфальные гастроли театра в США и Канаде, восторженный приём спектакля «Улыбнись нам, Господи» в Нью-Йорке, Бостоне и Торонто и Большие гастроли театра в Красноярске. Впереди встречи со зрителями в Тель-Авиве (в августе театр ждут на Международном фестивале «Гешер»), а затем путь на малую родину отца-основателя театра Евгения Вахтангова во Владикавказ. Коллектив театра всегда в Дороге, именно в этом его предназначение и счастливая судьба. Нам же остаётся только надеется, что однажды вахтанговский обоз вновь поедет и по нашей улице, а ещё лучше молиться «Улыбнись нам, Господи» и тогда он обязательно наступит этот Праздник, которого мы всегда так ждём.
ОТ РЕДАКЦИИ
У театра им. Вахтангова с Израилем — тесная связь. Во-первых, "израильский МХАТ", театр "Габима", основан вахтанговцами. Во-вторых, это уже как следствие, в Яффо есть улица имени Вахтангова. И, в-третьих, если спросить завзятых израильских театралов (не советского происхождения), кого из русских театральных деятелей они знают, то сначала назовут Вахтангова, а уж потом Станиславского.
