Как брюсовское наследие наследило в Бат-Яме
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ. Фото автора
Это была нога — у кого надо нога. Белоснежная и одинокая. И такая несчастная…
Впрочем, все по порядку.
Приехал в качестве туриста на Землю обетованную мой давний приятель, с которым на заре туманной юности было немало выпито и еще больше обсуждено на близкие нам темы — от смысла жизни и судеб человечества до дефицита спичек и соли. А чаще всего мы, начинающие литераторы, в то время говорили и спорили о поэзии.
Самой болезненной темой была поэзия Серебряного века. Витя возмущался моим преклонением перед творчеством Валерия Брюсова, которого я и по сей день считаю великим мастером слова. Моему приятелю гораздо больше нравились чеканные строки Владимира Маяковского и лирика Сергея Есенина, символистов же он презирал всеми фибрами души как выразителей унылого декаданса.
Мы договорились, что я уделю ему в моем плотном графике полдня, "выгуляв" с женой и дочкой по моей родной Тельавивщине. Ну а потом я решил позвать их домой — дабы угостить и повспоминать былое.
Сарона на Виктора особого впечатления не произвела.
— Видали в Европе и поинтереснее, — заметил он, оглядывая восстановленные темплерские дома и лениво вслушиваясь в мой рассказ о некоторых из них. — Ты мне лучше покажи что-нибудь исконно посконное, историческое еврейское или арабское. Или у вас все сконцентрировано только в Иерусалиме?
Стало обидно мне за Гуш-Дан. В надежде на то, что Яффо удовлетворит интересы Вити, я повел дружное семейство туда.
Сочетание старинных зданий с морем и буйной растительностью воодушевили и Виктора, и его жену Марину, и пятнадцатилетнюю дочь Свету. Дам увлекли еще и галереи с лавочками, а вот Витя возжелал заглянуть в церковь святого Петра.
— Скромненько, скромненько, — оглядев интерьер, сказал гость. — Это тебе не одноименный собор в Ватикане.
— Так это же францисканская церковь, — ответил на критику я. — А францисканцы, сам знаешь, тяготеют к скромности. К тому же не стоит сравнивать рядовой объект культа с главным храмом всего католического мира.
— Ну уж распятие-то они могли большое поставить, — покачал головой Виктор. — Несолидно как-то…
— Да ладно тебе, везде ты распятия ищешь, — проворчала подошедшая к нам Марина. — Лично мне уже надоел твой Иисус с его голыми ногами…
И тут я вспомнил знаменитую одностишную поэму Валерия Брюсова и процитировал ее (как у автора, без запятой после "о"):
"О закрой свои бледные ноги".
— А дальше? — поинтересовалась Света.
— Всё, больше ни слова, — улыбнулся я и решил просветить подрастающее поколение. — В свое время, когда Брюсов опубликовал это стихотворение, если не ошибаюсь, это был 1894 год, вокруг него было много шума. Одни его критиковали, считали чуть ли не порнографическим творением, другие пытались понять тайный смысл, устремляясь в богословские споры. А Валерий Яковлевич загадочно усмехался и бросал различные туманные версии. Одной из них была такая: якобы это его обращение к распятому Иисусу. На самом же деле все куда прозаичнее, но в то же время не менее интересно.
— Так расскажите же! — потребовала Света.
Внимание столь юной особы льстило мне. А особенно радовал ее интерес к литературе. Для начала я припомнил свое юношеское двустишие:
"А из форточки, запертой Богом,
Повылазили бледные ноги…"
А потом рассказал, что на самом деле Брюсов, роясь в своих черновиках, обнаружил старую запись "Обнажи свои бледные ноги". Первое слово затем было зачеркнуто, сверху над ним вписано: "Протяни". Очевидно, это была строчка для некогда незавершенного стихотворения. Брюсов же решил, что нечего добру пропадать, изменил эту строчку и превратил ее в моностих. Иногда он это творение с серьезным видом называл поэмой.
— Да холодный разум был у твоего Брюсова, — вспомнил былые баталии Виктор. — Поэт должен писать сердцем, а этот отливал строки из чугуна и стали.
Поднимать брошенную мне перчатку не хотелось — отвык я от поэтических дуэлей. Вместо этого позвал семейство путешественников к себе в Бат-Ям, где нас уже ждала моя супруга с накрытым столом.
Никаких туристических сюрпризов Бат-Ям не сулил. И вдруг на подходе к моему дому Света удивленно ойкнула. Показывая куда-то в сторону, она воскликнула:
— А вот и живая… точнее мертвая иллюстрация к поэме Брюсова!
И в самом деле, на опоясывающей старое дерево большой скамейке лежала нога — бледнее и не придумаешь.
— Протяни свою бледную ногу! — перефразировала Брюсова девушка и попросила отца забрать сию часть убиенного неким злодеем манекена в качестве сувенира.
— А вдруг она кому-то нужна? — спросил Виктор. — К тому же представь себе реакцию сотрудников служб безопасности, когда они обнаружат в чемодане голую ногу…
Так и осталась лежать эта одинокая нога на скамейке в качестве наполовину овеществленной иллюстрации к брюсовскому моностиху.
