Известный тележурналист — о солдатах первых катастрофических дней пикового этапа Второй мировой
Завтра политлавочники, и те, и эти, будут со всех сторон и экранов свистеть о юбилее начала Второй мировой. Само собой, попутно вспомнят и о ее продолжении, именуемом вслед за сталинскими пропагандистами Великой Отечественной.
Вот только три свидетельства немецких военных о советском солдате первых катастрофических дней войны. О солдате, память о котором наследники вышеупомянутых пропагандистов сегодня заглушают победными литаврами, а их не менее неуемные противники поливают грязью.
Свидетельство первое:
«…Они ( красноармейцы) лежали вплотную друг к другу, как сельди в бочке. Один рядом с другим. Они стонали и кричали. На наших руках были опознавательные повязки санитаров, и мы приближались к низине. Они позволили нам подойти довольно близко. Примерно на двадцать метров. После чего они открыли по нам огонь.
Два санитара-носильщика погибли в тот же миг. Мы бросились на землю. Я прокричал санитарам-носильщикам, чтобы они уползали, так как увидел раненых русских, появившихся из низины.
Они хромали и ползли к нам. После чего они стали бросать в нас ручные гранаты. Угрожая пистолетами, мы не подпускали их к себе и вернулись на шоссе. Немножко позже раненые начали вести огонь по шоссе. Ими командовал раненый штабс-капитан, к левой руке которого вместо шины была привязана палка.
Через десять минут все было кончено. Второй взвод прорвался к шоссе. У раненых не оставалось ни одного шанса.
Советский фельдфебель, лишившийся оружия и тяжело раненный в плечо, бросал вокруг себя камни, пока его не застрелили. Это было безумие, настоящее безумие. Они сражались как дикари – и погибали так же».
Свидетельство второе:
«… Юные курсанты и совсем молодые офицеры из Борисовского танкового училища все еще были уверены, что нас можно будет остановить.
Они стояли на покинутых позициях. Они знали об этом, ибо не получили никаких приказов и распоряжений. Они просто схватились за оружие и бросились на землю, когда на Березине появились наши войска. 15-летние выпускники, 17-летние фенрихи и 20-летние лейтенанты собрались вместе и поделили между собой боеприпасы.
Они окапывались в подвальных помещениях, прятались в подворотнях, устраивали позиции на крышах. Они вели огонь из подвальных окон и бросались из подворотен на танки.
Но остановить наше наступление они не могли. Танки ехали дальше. За ними следовали стрелки-мотоциклисты. Воздух был наполнен грохотом взрывов, криками раненых, стонами умирающих.
Курсанты и лейтенанты из Борисовского танкового училища понимали, что погибнут. Но они не сдались. Они задыхались в подвалах, гибли во дворах и продолжали вести огонь с крыш, даже когда за их спинами полыхало пламя. Они прекращали стрелять, только когда крыши обрушивались, погребая под собой юных бойцов.
Лишь очень немногим удалось перейти мост через Березину. Одна группа раненых курсантов и лейтенантов заняла позицию на западном конце моста. Они не могли больше бежать, поскольку были слишком слабы и слишком измотаны. Они должны были погибнуть. И знали это. Поэтому они хотели, чтобы их смерть не была напрасной. Они притащили пулемет «Максим» и открыли огонь по штурмующей мост 10-й роте 52-го гренадерского полка. Они стреляли до последнего вздоха. Только тогда путь через Березину оказался открытым…»
Свидетельство третье:
«Вдоль шоссе Минск – Москва шли тяжелые бои. Советские солдаты хладнокровно атаковали немецкие подразделения. Они шли в огромном количестве и гибли сотнями. К востоку от Борисова шоссе Минск – Москва было буквально завалено мертвыми телами. Немецкие пикирующие бомбардировщики с воем обрушивались с неба и расстреливали очаги советского сопротивления. Каждую позицию приходилось завоевывать. Каждый советский танк вел огонь до тех пор, пока взрыв не разносил его на части. Раненые красноармейцы не покидали поле боя и продолжали сражаться до последнего вздоха…»
(Вольф фон Ааакен, "Ведьмин котел на Восточном фронте").
Да, были тогда и сотни тысяч военнопленных, дезорганизованных и разгромленных, попавших в окружение, целых армий.
Да, были и такие свидетельства, где видно бессилие неквалифицированного командования, более чем серьезно подчищенного сталинистами, составленного накануне войны из вечных на злобу любого дня и времени бездарных службистов.
И одновременно героизм тех летчиков- самоубийц, не киношных:
«…русских наше вторжение застало совершенно врасплох, хотя они не могли не заметить, как создавались скопления наших войск накануне нападения. Наше превосходство в воздухе было совершенно очевидным, причем как в количественном, так и в качественном отношении.
Скоро стало ясно, что русские военно-воздушные силы располагают лишь устаревшим летным парком, да кроме того и пилоты их не в состоянии и близко равняться с нашими летчиками в кабинах истребителей и пикирующих бомбардировщиков или даже с пилотами на стороне нашего западного противника.
Естественно, данное открытие сильно приободрило нас, и при появлении русских самолетов мы даже не давали себе труда прятаться.
Иногда мы просто не могли сдержать улыбки, когда вместо бомб из бомболюков на нас летели тысячи гвоздей, шпалы или рельсы».
Во время советско-финской «зимней войны», как вспоминал один из выживших военнопленных, Красная армия шла в страшные морозы, дикие снега и сплошные леса Финляндии … без лыж. Зато под партийно-советским руководством.
Много что было. И до, и во время, и после.
Всякого и всяких.
Но в годы самого серьезного испытания они выстояли. И даже победили.
Вместо уже погибших. И вместе с ними.
Точнее, тогда победили…
