Памяти Алексея Малашенко – востоковеда и друга
Лев СИМКИН
Когда уходит кто-то из близких, из тех, кто рядом, говорить об этом вслух трудно, почти невозможно, слишком больно. Обычно я не делюсь здесь личными потерями (а это – личная, ушел друг), но Алексей Малашенко был человеком публичным, известным, так что придется пересилить себя и сказать.
Ну хотя бы о его талантах, коих было немало. Три иностранных языка, рабочих, на которых он говорил, писал, издавался – французский, английский, арабский. На последнем он много лет почти не практиковался и, когда ему не так давно позвонили из какого-то египетского СМИ, стал отказываться от интервью. В этот момент он менял резину в шиномонтаже, о чем сообщил интервьюеру с подробностями про снег-дождь, добавив, что к тому же забыл арабский.
— А сейчас-то вы на каком языке с нами говорите?
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Как только на Востоке (Дальнем, Ближнем, любом) что-то случалось, его телефон разрывался от звонков журналистов. Он отвечал каждому, отвлекаясь от дружеской беседы, застолья, прогулки, чего бы то ни было. Отвечал подробно, со знанием дела, откровенно и остроумно. И при этом никакого самолюбования. Знал по-настоящему много. Ему многое было интересно. «Интересно» — это было его любимое слово.
Интерес переходил в любовь к предмету исследования. Его книга «Мой ислам» — объяснение в первой любви, любви к этой религии. И, представьте, в ней не обойден ни один острый угол, ни один неприятный вопрос, возникающий у непредубежденного читателя в этой связи.
Всю жизнь интересовался политикой, помимо своего исламо- и востоковедения, и во второй половине жизни стал профессором политологии, настоящим. Писал блестящие книги и статьи о политике, где позволял себе называть вещи своими именами. Умел говорить правду и при этом никого не обижать — это редчайший талант, не знаю, кто еще так умеет. А темы-то были куда как острые, одна из его книг называлась «Рамзан Кадыров: российский политик кавказской национальности». Можно сказать, скользкие темы, и ни разу он на них не поскользнулся. (…А вчера поскользнулся на льду. И упал. И уже не встал.)
Интересовался людьми, любил людей, был искренним патриотом России, его больше всего страшил распад страны, не раз я слышал от него, что он не хотел бы дожить до такого. Был патриотом своей семьи, прекрасным мужем и отцом. Умел дружить.
Соцсети не жаловал, но иногда по вечерам слал короткие посты на сайт почившей радиостанции, где собирал десятки тысяч просмотров. Это когда накатывал общественный темперамент. Добавлю, что, ценя дружеское и семейное застолье, он был невероятно трезв в своих оценках чего бы то ни было. И кого бы то ни было, себя в том числе.
Процитирую отрывок из его заметок, названных им «Записки побежденного»:
«Мы — никчемные «постшестидесятники», которым за шестьдесят. Мы не вырастили нового, сильного поколения своих детей. Наши вялость и приспособленчество передались ему. Казавшийся в 1990-е «миг между прошлым и будущим» оказывается «мигом между прошлым и прошлым».
Помимо научных трудов, признанных мировым экспертным сообществом, и публицистики, писал мемуарные очерки, а еще рассказы, где проявлял великолепное чувство юмора – почитайте хотя бы то, что выставлено в «Журнальном зале».
В свое время его часто приглашали в телевизор, где на него – рыжего (в прямом смысле) было интересно смотреть и еще интереснее слушать. Обладал актерским талантом — было в кого. Мы, «поколение побежденных», помним радиопередачу «С добрым утром», сопровождавшую нас всю первую половину жизни. Так вот, ее ведущей была мама Алеши – Галина Новожилова.
И при всем при том он был невероятно скромен, что для известных людей редкость. И не то чтобы окружающие были скупы на похвалы, он их просто не ждал, не устраивал презентаций своих замечательных книг, после каждой — шел дальше, не оглядываясь. Но я-то всегда знал, что он самый талантливый среди нас, самый умный…
ОТ РЕДАКЦИИ
Если судить по интервью Алексея Всеволодовича, его позиция по ближневосточным вопросам скорее произраильская. Например, он критиковал двойственность деятельности российского МИДа, который никак не мог выбрать между Ираном и Израилем, и настаивал на том, что выбор должен быть сделан в пользу еврейского государства.
