Когда молчание разрывает изнутри
Еженедельно в газете "Новости недели" появляются публикации диалогов ведущей рубрики "Вот и встретились два одиночества", известной журналистки Инны СТЕССЕЛЬ с желающими найти свою половину и одновременно — при желании — исповедоваться. Это своеобразный клуб знакомств, который является совместным проектом редакции и хайфского клуба общения. Мы продолжаем знакомить вас с некоторыми наиболее любопытными публикациями. Если вы захотите связаться с соискателями — координаты публикуются по четвергам в газете. Дополнительные сведения о проекте можно получить по телефонам: 054-7533771, 04-8627884 (телефон-факс). Письма и заявки на интервью следует отправлять на почтовый адрес клуба — NESHER, 36772 № 1307 или по адресу: Хайфа, улица Мартин Бубер, 22 – 16. Можно воспользоваться электронным адресом: [email protected].
— Читаю вашу рубрику и удивляюсь, — сказала Майя, жительница Нешера, — с какой легкостью люди рассказывают о себе! Даже о самом личном. Как им это удается? Я бы так не смогла.
— Что, собственно, вас удивляет? — отозвалась я. — У кого-то есть потребность открывать душу, у кого-то ее нет. Кто-то, выговорившись, испытывает облегчение. Другие предпочитают справляться с бедами, никого не вовлекая в свои переживания. Все зависит от склада характера.
Помедлив, Майя спросила:
— А как быть, если характер не позволяет делиться, а самостоятельно справляться с ситуацией уже не получается?
— Не знаю. Эту дилемму, кроме самого человека, никто не решит.
— Понимаю, — тихо проговорила Майя. — У меня никогда не возникало даже мысли обсуждать с кем-то свои неприятности, это казалось унизительным. А сейчас я в полной растерянности. Не знаю, как быть.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
— То, что вы позвонили в рубрику, означает, что хотите поговорить?
— Наверное, — призналась Майя. — Сейчас тот момент, когда молчание разрывает меня изнутри. Я не рассчитываю ни на чью помощь, но выслушать мнение со стороны хотелось бы.
— Что с вами произошло?
— Произошло не сейчас, это тянется годами. Даже не знаю, с чего начать.
— Начните с того, что вас в данный момент больше всего тревожит, — посоветовала я.
Майя задумалась. И вдруг на одном дыхании выложила:
— Я многие годы я живу, как кочевая цыганка, переезжаю из страны в страну, не зная, зачем, где остановка… Хочу это прекратить! Но как?!
— Что заставляет вас перемещаться по миру? — спросила я, не очень понимая, о чем идет речь.
— Не что-то, а кто-то, — устало ответила женщина. — Мой муж. Он нигде не может найти себе пристанище. Эльдорадо ищет. А где она, эта райская земля?!
— И давно вы так… перемещаетесь?
— Без малого тридцать лет.
— А где жили до того, как начали путешествовать?
— "Путешествовать", — усмехнулась собеседница. — Это скорее хождение по мукам. Мы с мужем родились в Ташкенте. Мои бабушка, дедушка, мама во время Второй мировой войны были эвакуированы туда из Украины. Когда война закончилась, наша семья осталась в этом городе. Такая же история у мужа. Я родилась в 1965 году. Все лучшее в моей жизни связано с Ташкентом. Школьные годы, институт, замужество, рождение сына… Работали мы с мужем на большом предприятии. Оба инженеры-электрики. В материальном смысле жили вполне прилично. От родителей у меня остался небольшой домик типа коттеджа, у мужа была прекрасная квартира, в которой жил с матерью. Потом началась перестройка. Национальные движения прокатились по всей Средней Азии. Русскоязычное население стало чувствовать себя неуютно, все мои знакомые уехали из Ташкента. Нас с мужем конфликты напрямую не касались, но кто мог знать, что будет дальше? А у нас был маленький ребенок.
Муж настоял на отъезде в Россию. Мы отправились в Тулу, где у него были родственники. Но в городе стоял такой беспросветный мрак, такая нищета и отсутствие всяких перспектив, что оставаться там не имело смысла. Муж стал рваться в Москву. Он собирался заняться бизнесом. Говорил, у него "богатые идеи", реализовать которые можно только в столице.
И мы перебрались в Москву. Денег на первое время хватало: перед отъездом мы продали коттедж, квартиру мужа, плюс были сбережения, оставшиеся от родителей, и то, что смогли накопить мы. Но вложиться в бизнес не удавалось. Вокруг крутились огромные деньги, не с нашими средствами было пускаться в это плаванье.
— Как же вы жили? Работали?
— Я сидела на съемной квартире с ребенком. А муж работал у "нового русского" на подхвате, получал неплохие деньги. Но меня тревожило то, чем он занимался. Я не очень понимала суть и боялась, как бы не влип во что-то противозаконное. Это были те самые лихие девяностые, когда бандитские группы возникали повсюду и сегодняшнее благополучие за минуту могло превратиться в прах. Все закончилось так, как я предчувствовала: у работодателя отобрали бизнес, но сначала хорошенько припугнули (избили, сделали инвалидом). Был ли в каких-то неблаговидных делах замешан муж, не знаю, но стало очевидно: в Москве оставаться опасно. Наша семилетняя московская эпопея закончилась. Нужно уезжать! Куда? В то время я еще верила в удачливость и таланты мужа и подчинялась ему беспрекословно. Муж принял решение: репатриируемся в Израиль.
Это был 2001 год. В Нетании мы сняли приличную квартиру, оба устроились на работу — не по специальности, конечно. На что можно претендовать, не зная языка? Но на самое необходимое зарабатывали. Сын учился в школе. И в мыслях у меня не было куда-то уезжать из Израиля. Но говорят, от неспокойных ног голове морока — это про моего мужа. Начались мечты об Америке. Я умоляла не дергать нас, не искать приключений на пятую точку, но остановить его уже не могла.
В США с конца восьмидесятых жили мама и отчим мужа, он рассчитывал на их поддержку. В этом были свои резоны – у отчима была небольшая фирма, муж мог там пригодиться. Мы собирались довольно долго, нужно было сначала расплатиться с долгами. Когда приехали в Америку, свекрови и ее мужу оказалось не до нас. У отчима обнаружилась болезнь Паркинсона, и все было сосредоточено на том, чтоб оттянуть ее проявления, насколько возможно. Какую помощь мог оказать человек, занятый своими медицинскими проблемами? Фирму он продал, когда почувствовал, что не в силах заниматься ею. Сделал несколько попыток пристроить пасынка и был очень разочарован, так как моему благоверному ничего не подходило. В Америке, известно, никакая работа не считается зазорной, особенно для эмигрантов. А муж крутил носом, когда предлагали, например, мыть окна в гостиничном комплексе или убирать ресторанный зал. Такое трудоустройство считал для себя унижением. Амбиции брали верх над здравомыслием. Как так, он, человек с высшим образованием, должен унижаться перед какими-то америкосами, да еще темнокожими! Одним словом, Америка не оправдала его надежд. "На чужом лужку трава всегда кажется зеленей", — объяснял муж свои иллюзии по поводу США. "А ты не бегай по чужим лужкам, — говорила я. — На своем пастись надо"!
У нас портились отношения. Я не могла простить, что он сорвал нас из Израиля, а муж не выносил, когда я критиковала его поступки. С матерью и отчимом он тоже не ладил.
— Вы жили в доме отчима? — спросила я.
— Да. Это был обычный американский дом, трехэтажный, в симпатичном городке недалеко от Чикаго. Для мужа этот городок стал самой ненавистной точкой на карте мира. Все его комплексы здесь расцвели буйным цветом. Упаси Бог было упомянуть о знакомых, которые приехали в Штаты приблизительно в то же время, что мы, и встали на ноги — купили дом, устроились на приличную работу. Он принимал такую информацию как плевок в душу.
Догадывался ли муж, что причина его неудач кроется не в Америке, которую возненавидел, а в нем самом, не знаю. Даже, если догадывался, никогда этого не признал бы. Чем дальше, тем яснее становилось, что он не приспособлен для жизни в Америке. Не готов был смирить гордыню и работать там, где берут, а не где хочется; не мог водить машину — выяснилось, что у него непреодолимый страх перед вождением. Оказывается, в мире 15 процентов людей страдают такой фобией. А как в Штатах без своего транспорта? Позже его возила я, затем, сын. Английский не давался. Мне пришлось быть и за водителя, и за переводчика. Все это уязвляло мужа, он хотел, чтоб я им восхищалась, как в молодости, но не было чем восхищаться, а этого перенести не мог.
Майя тяжело вздохнула и продолжила рассказ:
— Как-то проведать свекровь и отчима приехал ее родной брат из Торонто. Отчим обрадовался ему, они были старинными друзьями, даже лучше себя почувствовал. Паркинсон — странная болезнь, она может длиться годами и долгое время не очень проявляться, а бывает, развивается волнами: вот человек нормально ведет себя, адекватен, а через пару часов начинает трястись, ноги не держат, путаница в голове, никакой памяти… Так проходило заболевание у отчима. Визит брата жены попал на относительно спокойный период. Старые друзья хотели пообщаться вдвоем, но мой муж постоянно оказывался рядом. Он вклинивался в беседу, обихаживал гостя, старался везде сопровождать. Я не сразу поняла, с чего это он так прилепился к этому пожилому господину. Чем тот привлекает его? Все прояснилось, когда услышала, как муж выпытывал у канадца, каковы возможности осесть в этой стране нелегальным эмигрантам.
И началась новая песня под названием "Мы уезжаем в Канаду". Мужа особенно воодушевила фраза дяди о том, что в Канаде ценят специалистов. А я про себя думала: специалистов везде ценят, только кто здесь специалист?! Как бы там ни было, мы готовились к отъезду в Канаду.
— Вы не отговаривали мужа от переезда?
— Нет, это было бессмысленно. Отчим, узнав, что мы собираемся эмигрировать дальше, при всем затуманенном сознании, сначала удивился, а потом откровенно обрадовался. Не пристроенный, вечно ворчащий пасынок камнем висел на шее. Отчим делал для него что мог, но не в коня был корм. Даже свекровь не изображала особого огорчения от того, что сын уезжает. На обустройство в Канаде родители дали нам приличную сумму денег. Муж обещал все вернуть, когда найдет работу. Но я видела, что в возвращение долга ни отчим, ни свекровь не верили.
Напоследок сын преподнес нам сюрприз: категорически отказался уезжать из Америки. Бабушка была на его стороне — парень окончил колледж, учится в университете, зачем ломать ему будущее… Одним словом, за синей птицей мы отправились без него. Однако с этой птицей в Канаде оказалось сложнее, чем в Америке.
В США мы были официально признанными беженцами, с небольшой, но все же поддержкой государства. В Канаде два сорокалетних эмигранта, недостаточно владеющие английским, с небольшим опытом инженерной работы (только в Ташкенте мы трудились по профессии), не имеющие прав на длительное пребывание в стране, выживали, как придется. Дядя мужа на первых порах пытался помогать с работой. Меня пристроил присматривать за внуками знакомой. И я была очень довольна. С мужем повторилась американская история. Не знаю, на что он рассчитывал, на какое чудо, но и там жил фантазиями, больше двух недель ни на одном месте не проработал. Правдами и неправдами продержались мы в Канаде почти пять лет. Дольше оставаться не могли: нам реально грозила депортация.
В 2019 году, одолжив у дяди деньги, отбыли в Израиль, который покинули много лет назад. После вояжей по России, Америке, Канаде муж взглянул на страну новыми глазами — от всего приходил в восторг, радовался, что вокруг звучит русский язык, что рядом море, люди доброжелательные… Друзья-израильтяне помогли ему устроиться охранником в супермаркет. Мне казалось, что после пережитого он наконец успокоится.
В силу своей наивности я поверила, что наши метания по свету закончились. Но прошло немного времени, и все началось сначала. "Что за работа для такого человека, как я, — охранник! — фыркал муж. — Издевательство! И что за страна, которая не использует потенциал своих граждан?!" Как-то он сказал: "Нам еще не поздно все начинать с нуля. Мы можем поискать удачу в других краях!" У меня коленки подогнулись. "Снова-здорово?! – возмутилась я. — Поищи лучше другой глобус!" Не отвечая, он задумчиво проговорил: "Как ты смотришь на Германию?" Я вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.
В доме появились путеводители по Германии, брошюрки для отъезжающих. Муж наметил следующий этап путешествий. Однажды пришел страшно огорченный: репатриировавшихся в Израиль Германия в качестве беженцев не принимает! "Впрочем, есть человечек, который берется помочь в этой ситуации", — сообщил муж.
Я была в ужасе. Мне иногда казалось: у него, извините, совсем крыша поехала, ему нужно постоянно быть в пути. Мечты о Германии снял с повестки дня коронавирус. Началась пандемия, уже никто никуда не ехал. Я расслабилась. И зря. Недавно муж объявил, что мы… возвращаемся в Ташкент!
— Вы против? — спросила я.
— Конечно, против! После нашего отъезда из Ташкента прошло без малого три десятилетия. У меня там никого и ничего нет. Это, по сути, другая страна. Почему я должна опять сниматься с места? — возмущенно воскликнула Майя. — Израиль — моя последняя остановка. Я никуда отсюда не хочу уезжать! Но супруг…
— Что супруг?
— Давит на психику. Жена, мол, обязана следовать за мужем! Но сколько можно "следовать"?! Я больше не хочу быть перекати-полем! Мне 50 с хвостиком! Мечтаю о нормальной оседлой жизни, о своем доме!
Вдруг она осеклась на полуслове:
— С другой стороны… с чем я останусь, если муж уедет? Сын — отрезанный ломоть, живет в Штатах, об отце и матери редко вспоминает, мы ему не нужны. Потерять еще и мужа?!
Я слушала молча.
— Как разрубить этот узел? — спросила она. — Никто не может мне ничего посоветовать, а сама я не знаю, что делать.
— Советовать в такой ситуации невозможно, — подтвердила я. — Но свое мнение, если не возражаете, выскажу.
— Не возражаю, — пробормотала женщина.
— Вы всегда подчинялись решениям мужа, и этим, мне кажется, поощряли его страсть к перемене мест. Он и теперь уверен, что вы сделаете так, как потребует он. Попробуйте на этот раз не поддаваться его уговорам. Пусть поймет, что вы не отступитесь. Увидите, муж без вас никуда не поедет, еще и будет благодарен за то, что прекратили этот бег за миражом. Конечно, если проявите характер.
Она ответила не сразу:
— А если муж все-таки уедет? Ему подняться — только подпоясаться. Я тогда останусь одна?!
— А вы рискните! Или не мучайте себя и отправляйтесь, как обычно, вслед за ним.
— Нет! — твердо сказала собеседница. — Я, пока рассказывала, как бы со стороны увидела нашу жизнь, и мне стало жутко! Пусть делает, что хочет, а я из Израиля никуда не сдвинусь.
Я молчала.
— Поверьте, не сдамся! Так ему и скажу: я здесь дома, а ты делай, что хочешь!
Она так горячо убеждала меня, будто я выразила сомнение в ее стойкости. Я ничего "не выражала", хотя, если честно, сомнения были.
