Гришамилый

Горбун и первая красавица

Амалия ФЛЁРИК-МЕЙФ, Беэр-Шева

Ирка Полуэктова была первой красавицей своего двора и всей фабрики, на которой работала. Лет в пятнадцать она это поняла, когда сосед Виталий Андреевич подарил ей на восьмое марта цветы. Что тут было… Откуда-то из за угла вынырнула его жена Ася с дочкой на руках, вырвала цветы из рук оторопевшей Ирки и, зло глянув на нее, так отхлестала муженька, что он целую неделю на работе без черных очков не появлялся.

— Так тебе, дуре, и надо, — успокаивал заплаканную Ирку Гриша, — перестань реветь и веди себя скромнее. Ишь, научилась задом вертеть и глазки строить. Да знаю, знаю, что ты ничего от него не хотела. Ты не хотела, а он хотел. Не маленькая уже, понимать надо.

Гриша тоже сосед, нет, он не просто сосед — Гриша друг, нет Гриша не просто друг — Гриша и мама, которая все время болеет, и папа, которого никогда не было, нет, конечно он где-то был, но Ирка о нем ничего не знала, Гриша это… — Гришамилый. Ирка произносила эти два слова вместе, как одно собственное имя, и все к этому привыкли. Гришамилый был старше Ирки лет на семь. В армию его не взяли из-за дефекта — Гриша был горбат. Его мама говорила, что это родовая травма, но соседка Мария знала, что Гришу в младенчестве уронила бабка — руки не удержали орущего малыша. Тогда все обошлось — переломов не было, а вот потом стал расти горб. Сначала его видно не было, а годам к семи… В общем, ничего хорошо. Мальчик он был подвижный, умный и очень добрый, и мать надеялась, что не обойдет его судьба — подарит семью и деток, которых он очень любил. Когда родилась Ирка, он часто заходил к соседям посмотреть на малышку, а когда Ирка подросла, их часто видели гуляющими в парке.

— Прикипел мальчишка, — качала головой Мария.

— Не неси чушь, — возмущалась Гришина мама, — они же дети.

— Да-да, да-да, — пророчески качала головой Мария и хитро улыбалась.

Нельзя сказать, что Ирка была умна так же, как и красива, но школу закончила и в медучилище поступила.

В больнице, куда группу отправили на практику, Ирка работала с удовольствием. Носить белый халат очень нравилось, она чувствовала себя значимой и нужной:

— Вот увидишь, Гришамилый, как только получу диплом, в медицинский поступать буду. Врачом хочу стать.

— Это хорошо, — одобрял Гриша, — но занимаешься ты мало, все на танцульки бегаешь, а в институте конкурс большой.

— Да знаю, знаю. Перестань меня пилить. Я вот с Николаем Андреевичем разговаривала, это наш хирург, у него в институте блат, обещал устроить.

— Ирка, за блат платить надо…

— Всё, я тебя слушать не хочу. Вот смотри, я уши закрыла, — она смешно затыкала уши пальцами.

Год выдался для Гриши тяжелым — работа, защита диплома и болезнь мамы все сплелось в единый клубок.

— Гришамилый, разреши мне помочь, ведь я хорошо черчу.

— Ты начертишь, там же думать надо.

— А ты мне покажешь, расчеты сделаешь. Не упрямься.

— Давай попробуем.

Надо сказать, что все получилось хорошо. Когда дали преддипломный отпуск, стало полегче, а вскоре и маму домой выписали.

"Кончилась тяжелая полоса, — думал Гриша, — наверное, у Ирки легкая рука, — он улыбнулся, — в какую красавицу превратилась эта девчонка, аж дух захватывает. О чем это я мечтаю. Где она, где я. Всяк сверчок знай свой шесток, — вспомнил он пословицу. — И вообще запомни, — приказал он себе, — относись к ней как к другу, как к сестре, как к соседке, чёрт возьми. Живи так, как жил до сих пор, если не хочешь ее потерять".

Ирка позвонила через неделю:

— Привет, Гришамилый, мы с мамой приглашаем тебя на пирог — обмыть мой диплом.

— Ирка, ты умница, поздравляю. Конечно, приду.

Они "обмыли" диплом вкусным фруктовым чаем, ели пирог с яблоками и очень смеялись над всякими анекдотами, которые умела рассказывать Иркина мама.

— Гришамилый, а Николай Андреевич не забыл своего обещания. Завтра я подаю документы в мединститут.

— Надеяться ни на кого не надо. Занималась бы лучше. И что это за всезнающий "блатняга" Николай Андреевич, познакомь меня.

— Ни за что.

— Ирка, будь осторожна. Ты молода и не знаешь жизни, а может быть он дрянь и сволочь…

— А может быть он прелесть?

— А эта "прелесть" женат?

— А на что мне это, я за него замуж не собираюсь.

— Ирка…

— Прекрати, не порть мне настроение.

Месяц, целый месяц они не виделись. Гриша сдавал объект и замотался.

Как-то позвонила Иркина мама:

— С Ирочкой творится что-то неладное. Надо бы встретиться.

Дверь была открыта.

— Тихо, да проходи ты.

— А почему тихо…

— Не хочу, чтобы Ира знала, что ты здесь. Пошли на кухню, поговорим.

Чай налить?

— Нет. Что случилось?

— Помнишь, она все говорила о каком-то хирурге, который обещал устроить ее в институт?

— Как чувствовал, что это проходимец. Предупреждал, предупреждал… Что случилось? Да говорите же…

— Вчера Ирка дома не ночевала, пришла под утро пьяная. Ты представляешь, моя дочь пьяная. Гриша, помоги, поговори с ней, она тебя послушает.

— Ирка, привет, к тебе можно?

— Уходи.

— Ирка…

— Уходи. Что смотришь на меня? Осуждаешь? Я знаю все, что ты мне скажешь. Ведь ты такой правильный, а я дура, маленькая, противная дрянь. Я представляла, что моя красота сводит мужчин с ума, что они ради меня пойдут на все… Я взлетала все выше и выше, "крутила задом", как ты говоришь, перед доктором для достижения своей цели. А он посмеялся надо мной. Я же была у него сто первая, и он знал, что делает…

— И что?

— А ничего, я беременна. Теперь ты знаешь все, и не кидайся с кулаками на это ничтожество, потому что я сама такая. С утра в душ бегаю, все пытаюсь смыть с себя его запах, — она всхлипнула. — Что делать? Еще немного и мой живот будет выше носа. Смеешься? Этот предлагал мне аборт. Шиш! Я не детоубийца. Но все будут называть моего малыша безотцовщиной, ты представляешь — безотцовщиной…, — она захлебнулась слезами.

— Все, все, не шуми. Давай-ка вытрем нос и подумаем, что делать.

Он вышел и вернулся со стаканом воды.

— Выпей и успокойся, ребенку вредно, когда мамаша нервничает.

— Мамаша, разве такие мамаши бывают, я же…, — он закрыл ей рот рукой.

— Кончай истерику. Вот что я придумал. Мы с тобой поженимся. Да не смотри на меня так. Знаю, что у тебя ко мне другое чувство. Послушай, мы сделаем фиктивный брак…

— Понарошку, а как же жить?

— Ты мне доверяешь?

— А мамы?

— Мы им расскажем. Распишемся, сделаем вечеринку, и все будут знать, что ты замужем.

— Гришамилый… — Ирка подскочила и чмокнула его в щеку, — а вдруг ты влюбишься.

— Кому я нужен… такой, — Гриша с горечью махнул рукой, — завтра подадим заявление в ЗАГС, готовь документы.

И они расписались, и сделали вечеринку, и долго потом все завидовали Грише — первую красавицу отхватил, молодец парень.

Беременность протекала тяжело, как оказалось, у Ирки плохо работали почки. Ее положили в больницу, не разрешили вставать и ждали, когда подойдут семь месяцев, чтобы можно было сделать кесарево и спасти тем самым и мать и дитя. Так объяснили Грише сложившуюся ситуацию. В больницу он ходил по установленному им правилу — утром, до работы и вечером, едва успев переодеться. В больницу не пускали, и он, умаслив дежурную, рано утром передавал свежий сок и пакет с фруктами.

"Гришамилый, — писала в записочке Ирка, — прошу тебя, ничего не приноси. Фруктами забита моя тумбочка и тумбочки соседок. Еду тоже не носи, здесь кормят хорошо. Целую".

Гриша читал, улыбался, а вечером передавал баночку с тёплым овощным супом, который любила Ирка.

— Заботливый он, — сказала соседка, — и любит тебя очень. С таким, как за каменной стеной. Видела я его, красивый парень. Счастливая.

— Красивый?

— А ты что, слепая, кроме горба ничего не видишь? Да и горб-то небольшой. Глупая ты баба. Тебе бы такого, как мой. Беременности моей стесняется: как же, располнела, некрасивая стала. В больницу один раз пришел, да пьяный. Дура ты молодая, счастья своего не ценишь.

Впервые в жизни Ирка посмотрела на Гришу другими глазами.

"А ведь и вправду красивый, и ростом Бог не обидел. Дура и есть дура, — думала она, мечтательно глядя в потолок. — С таким ничего не страшно, даже умереть, с таким мой малыш не пропадет. Надо же, как устроена жизнь — этот случайный ребенок позволил мне вдруг увидеть человека, которого я знала всю жизнь".

— Обход, обход, — пронеслось по коридору, — беременные девушки, разойдитесь по палатам, обход.

Медсестра распахнула дверь:

— Леонид Сергеевич, это Полуэктова, вот ее карта.

— Спасибо, — старый врач присел на край кровати, — ну что Ирочка, будем рожать.

— Как, так сразу? А мой муж…

— Он скоро подъедет. Да не волнуйтесь вы так, родим красивого, здорового ребенка.

— Красивого, здорового, — эхом отозвалась Ирка и ей стало страшно.

Говорят, что впадая в наркотический сон, Ирка звала какого-то Гришамилого.

А он сидел в коридоре, уронив голову на стол, где обычно сидела, убежавшая куда-то медсестра. Сердце сжималось от боли и страха, что Ирка, его маленькая Ирка, может остаться на операционном столе.

— Уснул, папаша? — тронула плечо нянечка.

— Жива?

— А что с ней станется? — удивилась женщина, — дочь у тебя, папаша. Моделью будет, рост целых пятьдесят сантиметров.

— Кем бы ни была, лишь бы мои девочки были живы и здоровы. Спасибо, — Гриша сунул в карман нянечки деньги, — купите себе что-нибудь вкусненькое.

Выписали Ирку в конце весны. Моросил дождь. Она стояла на пороге больницы, обеспокоенно ища глазами близких. На нижней ступеньке толпилась большая, шумная семья другой роженицы.

— Гришамилый, — не выдержав крикнула Ирка, — где ты?

— Да вот я, вот. Никак не пробиться к тебе через этот табор. Смотри, нас бабушки ждут.

— Дочь примите, папаша.

— С удовольствием. — Он нежно взял крохотный сверток и заглянул под уголок пеленки, — Ирка, она вся в тебя — красавица необыкновенная.

Вечером, проводив тещу домой, Гриша постелил себе на диване.

— Нет, — сказала вдруг Ирка.

— Что "нет"? — не понял он.

— У нас есть спальня…

— У нас?

— У нас, Гришамилый, у нас. За всю жизнь я не прожила без тебя ни дня и только в больнице поняла, что ты и есть мой единственный, любимый, без которого я дышать не смогу. Я люблю тебя, Гришамилый, и хочу, чтобы ты был моим мужем. Берешь ли ты меня в жены?

— И-и-р-ка, И-риш-ка! И в горе и в радости…

Что имеем, не храним