Адские хроники: вспоминают беженцы из Мариуполя, Ирпеня и Харькова, которым повезло выжить и добраться до Израиля
Михаил ГОЛЬД
— Были одни москвичи, каждый год приезжавшие в мой мини-отель на 15 номеров на берегу моря, — рассказывает репатриантка из Мариуполя. — Причем, не на неделю приезжали, а на полтора месяца. Мы очень сблизились.
Когда началась война, глава этой семьи позвонил, спрашивает:
«Маринка, как ты?»
«Жива», — говорю.
«А у меня сын ушел в Росгвардию», — делится он новостями.
Москвич, 25 лет. Такие вот дела…
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
* * *
— Окна в квартире выбило, отопления не было, стену разворотило взрывной волной, — рассказывает репатриантка из Харькова. — В подвале, где я спала, железную дверь вынесло авиаударом и швырнуло на мою раскладушку, к счастью, пустую…
Обстреливали постоянно, но снести лежачего дядю в подвал — нереально, поэтому бегала к нему трижды в день. Когда обстрелы в квартире заставали (на пятом этаже мы жили), пряталась между несущими стенами. К тому времени человек пять нас осталось из примерно 300 жильцов. Дяде становилось хуже, он воспаление легких перенес незадолго до этого.
Нам удалось выехать по "еврейской" линии в Польшу на медицинском амбулансе. Правда, из дома забрать отказались — слишком опасно, но волонтеры доставили в 4-ю больницу, где ждал этот автомобиль. Все это под обстрелами, на дороге трупы валяются, у одного нога оторвана, машины расстрелянные… Я потом голову пригнула — очень страшно было.
Каким-то чудом вырвались, ехали почти сутки, причем, без остановки.
В Польше дядю сразу забрала скорая помощь, но… к сожалению, слишком поздно. В легких оказалась жидкость, и через пять дней в больнице его не стало. Похоронили в Варшаве, на еврейском кладбище. Он был мне как отец, последний близкий человек…
* * *
— 24-го в пять утра я услышала взрывы, — рассказывает беженка из Харькова. — Проснулась младшая дочка (пять лет) и говорит: мама, кто-то выбивает ковер на улице. Я соглашаюсь: да, кто-то выбивает ковер, спи. Где-то к семи утра старшая (ей 13) встала со словами: мама, по-моему, война началась. Есть еще сын восьмилетний.
Самое страшное, что не знаешь, как младшим все это объяснить. Я тогда просто включила телевизор и сделала погромче мультики, чтобы дети не слышали артиллерии.
* * *
— Уезжала я 3 марта на эвакуационном поезде, — рассказывает беженка из Ирпеня. — Когда бежала к вокзалу, вокруг все дрожало от обстрелов, трещали автоматные очереди, шли уличные бои. Потом долго ждали под проливным дождем…
На киевском вокзале встречали ребята из теробороны, рассказали об эвакуационном составе на Львов. Нашла перрон, вскочила на подножку и 17 часов провела в тамбуре. На ногах.
Все забито, мамы на корточках кормят грудных детей в проходе…
Во Львов приехала часа в три ночи, уставшая, голодная, замерзшая. Не знаю, куда идти, расплакалась посреди улицы. Тут женщина какая-то меня увидела, на лавочку уложила, укрыла одеялом и чаем горячим напоила. Такая же беженка, шла к поезду документы забрать. Отвела меня к своим знакомым — отдохнуть и телефон зарядить. А утром я отправилась в Мукачево — шесть часов в электричке, но хотя бы сидя. Оттуда связалась с главой еврейской общины Ирпеня, приезжай в Будапешт, говорит, пройдешь тут консульскую проверку…
* * *
— Я до сих пор просыпаюсь ночью от страха, — рассказывает беженка из Мариуполя, муж которой погиб 12 марта при авианалете. — По прошествии времени уже можно составить мартиролог. У Кати погибли отчим, мама и дядя — прямое попадание снаряда, сама она сейчас в Америке. Подруга детства — Алена — мне позвонила, в дом ее сестры Тани (она работала проводником в поезде Мариуполь — Киев) прилетело — она заживо сгорела, а муж выпрыгнул с 7 этажа, и разбился насмерть. Виктора — это бармен в ресторане, где я работала управляющей, — контузило, оглох на одно ухо, до сих пор не слышит.
Лешу, который жил с нами в подвале, контузило, а Диме раздробило пятку и локоть, и ожоги остались на шее. Уже в Германии врачи достали осколок, подозревают фосфорный ожог.
* * *
— Регулярные войска РФ были лишь первой волной, — вспоминает беженка из Мариуполя, заведующая отделением телемедицины областной больницы. — Им на смену пришли мобилизованные в ДНР и ЛНР. Это особый случай — они пьянствовали, сразу выломали все двери, разграбили все, что могли, бросались на врачей с автоматами, угрожали, мол, попытаетесь уйти из больницы — расстреляем. Потом оказалось, что они не только разграбили все, но открыли наш пищеблок, и, чтобы завоевать симпатии населения, начали раздавать продукты.
А дальше они пошли по домам и подвалам, где прятались люди, сказали, что грядет зачистка, поиск шпионов, солдат ВСУ, и отправили всех в больницу. И к нам со всего района стали прибывать люди — с детьми, животными, вещами. ДНР-овцы распорядились всех их разместить и кормить. Мы возмутились: чем?! Вы же сами раздали все запасы. Мы даже о пациентах не можем должным образом позаботиться.
По словам их старшего, к 20 марта им поставили задачу полностью захватить Мариуполь. А потом, говорит, все наладится, приедет новая администрация, вам быстренько построят новые дома и компенсацию еще дадут.
19 марта над больницей подняли российский флаг, но интенсивность обстрелов не снизилась, то есть, к обозначенной дате город они не взяли. Только рассказывали, мол, ваш «Азов» прикрывается людьми, но это они в больнице с оружием и гранатометами сидели. А рядом пациенты лежат, врачи работают.
В Мариуполе есть больница номер 3, где был роддом, который разбомбили, и к нам привезли всех этих раненых рожениц с детьми — больше некуда было.
После 20 марта приехали какие-то крупные российские чиновники, так и сказали, мы из Москвы. Депутаты набежали, советники главы ДНР, их помощники и т.п. Потом прибыл министр здравоохранения ДНР едва ли не со своим шефом — главой «республики». Начали благодарить за то, что сохранили больницу, приглашали остаться «у них» работать, зарплату нормальную предлагали и т.д. Мы отказались, но сказали, что не бросим больницу, пока не пришлют новую команду медиков. На том и сошлись, солдаты уже не грозились, что всех нас расстреляют.
* * *
— Папе было семь, когда в 1941-м он вместе с мамой (меня назвали в ее честь) уезжал в эвакуацию на Урал, — рассказывает беженка из Харькова. — Спустя 80 лет ему пришлось об этом вспомнить — как жилось под бомбами, как сидели в подвале, собирали документы в тревожный чемоданчик. Мне с детства рассказывали истории про войну — маму тоже в трехлетнем возрасте увезли, я на этих рассказах выросла. И на историях о том, как берегли каждую корочку хлеба.
Путь до Львова занял почти двое суток. Спасибо, что так — многие беженцы впритирку стояли в электричках. По дороге наши водители остановились в своем родном селе и принесли из дома несколько ящиков с едой — там были и картошка, и яйца, и хлеб, которого мы неделю не видели. И дали колодезной воды, очень вкусной.
Когда нам все это притащили, я сидела и рыдала. И вспомнила, как в 2014 году мы собирали теплые вещи и еду для беженцев из Донецка и Луганска, а я плела маскировочные сетки. Лишь тогда осознала, что теперь мы сами беженцы и принимаем помощь от других людей.
