17 июня исполняется пять лет со дня смерти талантливой израильской художницы Натали Вейцман-Беленькой. За свои тридцать семь лет, возраста для живописца до обидного ничтожного, она успела многое. Это и участие в семнадцати художественных выставках, в том числе персональных, и ряд дизайнерских архитектурных проектов по оформлению интерьера частных и общественных помещений. Живописные работы Наташи находятся во многих частных коллекциях и музеях Америки, Израиля, Австралии
Лев АЛЬТМАРК
Благодарим за предоставленные фотографии и репродукции родителей Натали — Раю и Арона Вейцманов
Живу, как будто мне
Остался миг,
А вовсе и не вечность.
Смотрю на солнце,
А оно уже не так печёт.
На землю падают те листья,
Которые нам посылает Дождь.
В трубочку его скручу и нашепчу слова!
Пущу обратно в небо.
Пусть вернётся он
К
Нему…
Натали Вейцман Беленькая. «Месяц Элул»
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
…Эх, если бы узнать рецепт не просто известности и славы (какие всё-таки слова банальные!), а рецепт попадания в вечность! Это же мечта каждого, кто отваживается заглянуть за грань обыденного и не побоится пройти, исполосовав ноги и душу в кровь, по тонкому лезвию мечты в дивный мир фантазии, незнакомый, но такой манящий, где взору открываются новые краски, иллюзии становятся реальностью, невозможное возможным.
А самое главное, лишь там, за этой почти недостижимой гранью, вдохновение дарует ощущение настоящего счастья, которого нам так всегда не хватает. Прикоснувшись к нему, вдруг ощущаешь, что это счастье безжалостно сжигает всё вокруг тебя, требуя полной самоотдачи и порою даже жизни, оно недолговечно, хотя… так желанно. Хотя бы краем прикоснувшись к нему, уже не можешь жить как прежде. Жизнь наполняется новым смыслом – вот она, желанная вечность, перед тобой, бери и властвуй! Остаётся сделать последний шаг, крохотный шажок, но… что-то непонятное не пропускает тебя дальше, а жизнь последними капельками горячей крови истекает из открытых ран. А после этого…
Маленькая, миниатюрная девчушка сидит, скрестив ноги, у мольберта и, насторожено оглядываясь по сторонам, что-то быстро рисует. Невольно смотришь туда, куда устремлён её взгляд, а там ничего – такая же серая обыденность, как повсюду. Что она в ней усмотрела? И почему что-то необычное видит только она и никто больше? Откуда взялась эта девчушка? Какими ветрами занесло её сюда, словно лёгкое пёрышко дивной заморской птицы?
Молча стоишь в стороне и глядишь, как ловко снуёт по холсту её кисть. Сотни раз проходим мимо какого-то невзрачного цветка или незамысловатого пейзажа в уличных развалах, и ничего, совершенно ничего интересного в этом не замечаем, а художник – с ним всё иначе. Даже не глазами, а, наверное, сердцем разглядит он в обыденном что-то своё, неожиданное и прекрасное, выстреливающее в вечность, но прежде всего этим необходимо поделиться с холстом, единственным твоим спасителем и помощником. Тогда находятся нужные краски, нужные линии, приходит восторг и упоение нарисованным.
— Мне трудно объяснить, что я вижу в этот момент, – говорит девчушка, отворачивая в сторону мольберт, – лучше я это сперва нарисую, а вы потом увидите… Если захотите увидеть. И сможете…
Отходишь, чтобы не мешать, и снова смотришь, как ловко снуёт по холсту её кисть. Словно не рука девчушки водит кистью, а кисть упрямо тащит её за собой. Кто же всё-таки ею водит? Едва ли девочка это знает, но ей этого и не нужно – она сейчас там, где сияют иные солнца, дуют иные ветры, там, где живёт её короткое счастье, которое никак нельзя упустить… Даже если за это и приходится расплачиваться жизнью.
Так же Творец, наверное, создавал этот мир – поспешно, словно боялся упустить счастливое мгновение озарения. Если не успеешь, то уже никогда не вернёшь и не вернёшься…
Откуда приходят эти странные видения пока ещё неизвестного небесного города? А он всегда нов и необычен, трогательно наивен и изменчив, сколько бы башмаков мы ни истоптали на его бесконечных дорогах. Не мы первые, не мы последние, но в этой бесконечной веренице странников нам всегда найдётся место…
По узким улочкам, закованным в пропитанный жаром и солнцем камень, неторопливо расхаживают люди в чёрных шляпах и длинных пиджаках, и эти люди давно уже стали плотью и кровью города. Не частью пейзажа, а именно кровью и плотью, потому что они не смогут существовать без города, а город без них. Тени, отбрасываемые стенами, не растворяют их, потому что только они тут настоящие хозяева света и теней, а тот, кто высоко-высоко, благосклонно и молча разглядывает свои творения, пока ещё не втискивая в неторопливый городской пейзаж примостившуюся на границе тени и света девчушку с мольбертом. Всему своё время. Она здесь уже своя, но ещё не до конца…
Он, этот пейзаж, и девчушка так пока ещё и не слились в единое целое, но уже неразделимы друг с другом. Горделивый красноголовый петух, смело выхаживающий около девчушки и даже искривляющий специально для неё пространство узеньких каменных улиц, словно связующее звено между всем, что наполняет этот вечный город, и восхищённой девочкой, замершей над мольбертом. Кажется, исчезни этот петух, и пропадёт тонкая, но неразрывная нить, протянувшаяся между ними…
Время – великий учитель и не очень хороший лекарь. Нам кажется, что всё в этой жизни диктуется банальной необходимостью и каким-то высшим предназначением. Наверное, это так и не совсем так. Постичь запредельные истины, коснуться хотя бы кончиком кисти вечного и неизменного – это желание многих, но удел единиц, отчаянно ломающих последовательность времён и логику происходящего. Только бы это удалось хоть разок…
Когда у тебя получается это, то всё коренным образом меняется, существование приобретает совсем другой смысл, и даже время течёт иначе… Счастье, если тот, кто в небесных высях, награждает тебя этим благословенным состоянием за какие-то будущие потрясающие озарения. И он не ошибается в своём избраннике. Хотя и жесток к нему, крайне жесток и несправедлив…
Как у этой девчушки, рождённой далеко от пропитанных жаром израильских камней, среди зелёных просторов совсем не солнечной Беларуси, смогло зародиться в душе это немыслимое единение с небесным городом и его обитателями? Какие небесные сферы пробила её тонкая кисть, чтобы коснуться этого неземного света? Кем и для чего в её душу привнесён дух вечного странника, сперва физически перенёсшего её в Иерусалим, но на этом не остановившегося и отправившего уже её душу в волшебные странствия по запредельным высям сознания? Никто не даст ответ, а она… она, может быть, об этом даже не задумывалась, лишь послушно ступала по тонкой грани-лезвию между реальным и воображаемым, очередной раз полосуя сердце в кровь неизвестно для кого и для чего… Видно, таково её небесное предназначение, и другим оно быть уже не может. Не суждено, потому что грань пересечена, озарение – вот оно, а капельки секунд подходят к концу…
Читайте в тему:
Быть вечным странником – горькое и счастливое предназначение настоящего художника. Но скитаться по городам и весям в поисках нового и занимательного могут многие, и это довольно простое, хоть и хлопотное занятие. Проносить в душе через все эти скитания свой по-настоящему любимый – единственно любимый! – город дано лишь единицам. Проносить в себе бережно, как мать проносит будущее дитя, чтобы каждый раз убеждаться, насколько оно, ещё неродившееся, прекрасно и уже от тебя неотделимо. Такое может лишь настоящий художник.
Вместить целый город в своё сердце со всеми его улицами, людьми, шумом и гамом рынков, настороженной тишиной храмовых стен, живым ароматом пекарен и лёгким ветерком, несущим терпкий запах недалёкого моря и стискивающих его прохладных гор… Каким же громадным должно быть сердце, чтобы вместить всё это!
Именно тогда и рождаются такие стихи:
Кто метит низко –
Промахнётся
Кто в сердце ранит –
Упадёт
Кто выше может целить –
Тот лишь сможет
Уйти, не посмотрев назад…
И в самом деле тяжело не оглядываться назад, тяжело расставаться с тем, что уже наполовину погрузилось в мутное беспокойное болото памяти. Лишь художник может сохранять в сердце вспыхнувшее на мгновение чувство и с ним вечный город, а потом идти вперёд, даже не ведая, к какой заветной цели приведёт его эта дорога.
Хватит ли жизни, чтобы достичь этой цели? Хватит ли на это твоей короткой – до безумия короткой! – жизни?! А ведь столько ещё хочется успеть, но с горечью осознаёшь, что нет на это времени…
Почему тот, кто сверху, решает за нас властно и с какой-то своей жестокой и запредельной справедливостью, в каких мирах продолжать нам свои странствования? И мы не умираем, а переходим всю ту же пресловутую грань и продолжаем свой звёздный путь в иных мирах, где нет смерти и нет забвения, а есть лишь… Не дано нам знать, что скрывается там, в запредельных сферах.
Хочется верить лишь в то, что в небесном Иерусалиме, который нам пока недоступен, среди таких же, как и у нас, стиснутых горячими камнями улочек, примостилась где-то в тенистом уголке девочка с мольбертом, и перед ней, как и раньше, выхаживает, гордо выпятив грудь, красноголовый петух, искривляющий стены. Хочется заглянуть через плечо девочке и увидеть, что получается на холсте, но, увы, нам это уже недоступно. Знаем лишь, что там целая вселенная. Вселенная Наташи. Чтобы её увидеть и оценить, нужно подняться на её уровень.
Удаётся только в уголке холста разглядеть скромную, едва различимую подпись «НАТАЛИ ВЕЙЦМАН БЕЛЕНЬКАЯ». Но и этого достаточно…
