Как советский, российский, а ныне израильский писатель, драматург и музыкант, стал одним из первых читателей стихотворения Е.А.Евтушенко "Сторож Змиёвской балки" и пообщался со знаменитым поэтом вплоть до рокового падения Евгения Александровича
Игорь ХЕНТОВ
Мог ли я предположить, что когда-либо Евгений Александрович Евтушенко, вычитав мои строки, даст им высшую оценку и примет участие в проекте, соавтором которого я являлся? Конечно же, нет, но жизнь, как известно, выкидывает неожиданные коленца.
… Фрагменты жизни, расфасованные судьбой в разные временные отрезки, иногда становятся звеньями единой цепи, нарушить целостность которой не представляется возможным. Учитывая данное обстоятельство, автобиографическую новеллу я начну, пожалуй, с 22 марта 2012 года – дня, обозначившего ни много, ни мало собственное 58-летие.
Утро началось с телефонных звонков — поздравлений многочисленных приятелей и друзей, проверенных временем. На экране телефона менялись коды городов, стран и континентов, и, ближе к полудню, раздался воркующий тембр человека из самого близкого круга — Миши Каца*, не менее 40 лет живущего в Каннах и популяризирующего классическую музыку на сценах, перечислить которые не представляется возможным.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
С Мишей мы, как правило, говорим не менее часа. Вот и сейчас, выслушав сердечные и красочные поздравления, слово взял я и перешёл к освещению процессов, произошедших в Ростове-на-Дону. В столице же донского казачества и Северного Кавказа помимо событий, «приятных во всех отношениях» (спасибо, Николай Васильевич!), случился факт, отвратительный и по форме, и по содержанию: на Змиёвской балке**, на мемориале, возведённом в честь памяти 27000 евреев-жертв Холокоста, табличку с «постыдным» словом «евреи» заменили иной с «благополучным» словосочетанием «советские люди», о котором я и поведал другу. Миша замолчал, что случалось с ним не очень часто, и отчётливо произнёс:
— Знаешь, я тут пробежал глазами твой «Иудейский цикл» (свой двухтомник я подарил Мише после его нового ошеломительного концерта, посвящённого памяти отца — Леонида Семёновича, в течение десятилетий поднимавшего уровень областного филармонического оркестра на возможную высоту). Как ты относишься к произведению на твои слова для симфонического оркестра и двух хоров: детского и смешанного?
А далее идея дополнилась обязательными составляющими: бесценным творчеством композитора Игоря Левина*** и непоколебимой верой в нас — соавторов спонсора Юрия Домбровского**** и ровно через два года воплотилась в Поэму для симфонического оркестра и смешанного и детского хоров «Боль земли», ставшую лауреатом конкурса им. Д. Д. Шостаковича. Собственно говоря, с этого момента и начинается основная часть этого повествования.
* * *
— Игорёк, привет! Приезжай к 9.00 – Евгений Александрович хочет с тобой познакомиться, — услышал я голос композитора Михаила Глуза*****, приблизительно на час ранее музыка которого была весомой частью совместного концерта.
Ровно в 9.00 я звонил в указанный номер отеля «Плаза» (гостиница «Интурист»), расположенного в самом центре Ростова-на-Дону.
Евгений Александрович поздоровался как со старым знакомым, и… тут же заявил присутствующим: Михаилу Глузу, его супруге-искусствоведу-профессору Ирине Горюновой и, кажется, чиновнику из министерства культуры, что ему необходимо поговорить с коллегой на профессиональную тему тет-а-тет (коллегой, как вы правильно поняли, был ваш покорный слуга).
Живой классик не стал «размазывать белую кашу по чистому столу» (спасибо, Исаак Эммануилович!) и тут же стал знакомить меня с новым стихотворением «Сторож Змиёвской балки», написанным к премьере. Сделал он это специально, так как в произведении присутствовали диалектизмы, доступные уху лишь местного жителя. Так и случилось: в названии «Змиёвская» Е. А. акцентировал «и», считая правильным написание «е», а не «ё». «ЗмИевская» резануло мне ухо, о чём я немедленно поведал – Е. А. немедленно изменил форму, и всё стало на свои места.
Мы начали говорить о литературе, общих знакомых… Конечно же, я больше спрашивал, но, когда мэтр упомнил любимое «Цимлянское игристое», сделал звонок (к банкету подогнали два ящика, не сомневайтесь), а, лишь речь зашла о донской рыбе, предложил заехать на невероятный ростовский базар, и Е. А. с удовольствием принял предложение.
Надо заметить, что и в послеперестроечную пору за прилавками стояли не только прирождённые продавцы, но и граждане из «бывших»: инженеры, учителя, врачи, музыканты, которых причудливая российская действительность заставила поменять сферу деятельности. С другой стороны, фланирование между рядами рынка многим ростовчанам было любо (диалектизм): можно было встретить знакомых, поговорить о том, о сём, да и при желании накатить по соточке в любой из рюмочных, органично вкраплённых между разнопрофильными магазинчиками. Е. А. был близок интеллигенции, и поэтому прямо из торговых рядов раздавались вопросы, на которые в качестве секретаря старался отвечать я. Далее мы купили балык сома, знаменитых рыбцов, чего-то ещё, добрались до моей машины, а в ней и до отеля, пожали друг другу руки и договорились встретиться уже перед началом концерта.
Евтушенко концерт открывал. Его пиджак был, как и всегда, умопомрачителен, но даже он не мог отвлечь слушателя от его потрясающего мастерства декламатора. Зал, заполненный, как никогда, замер, и, когда автор закончил, разразился аплодисментами. Концерт продолжался… Но речь не о нём. Единственное, чем я не могу не поделиться, так это чувством безграничного счастья, присущего, безусловно, всем авторам, творчество которых, благодаря выдающимся дирижёрам и исполнителям, попало точно в цель и привело слушателей к высшей субстанции – к катарсису.
Конечно же, после концерта был банкет. Е. А. успел переодеться в элегантную вязаную кофту, был общителен, отдал дань привезённому «Цимлянскому игристому» и в сопровождении чиновника из министерства отправился в гостиничный номер. На следующий день мы должны были встретиться перед началом творческого вечера Е. А. с ростовчанами – все билеты были проданы ещё за неделю.
Звонок раздался приблизительно в 4.00, и мой друг и соавтор Игорь Левин сообщил, что Е. А. упал, разбил голову, находится в больнице, ему будут делать операцию, и творческий вечер, естественно, отменяется. Через 15 минут я уже был за рулём.
Операцию Е. А. делали хирурги БСМП-2 – известной ростовской клиники. Через неделю поездом Е. А. с сопровождением, отправился в Сочи (в Ростове была нелётная погода), оттуда в Москву, и, далее в США, где лучшие специалисты ответственно заявили, что лучше прооперировать, чем ростовские коллеги, просто невозможно.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Всемирно известный маэстро
** Российский «Бабий яр»
*** Композитор, засл. деятель искусств России
**** Лауреат Государственной премии СССР в области науки и техники, председатель попечительского совета проекта «Вернуть достоинство» Юрий Домбровский
***** Народный артист России (светлая память!)
Благодарю за публикацию, Володя!
ПИСЬМО ЕВГЕНИЮ ЕВТУШЕНКО
Здравствуйте, Евгений Александрович!
То, что жизнь – подобье шапито
Или, в лучшем случае, театра, Вы
Знаете, пожалуй, как никто.
Амплуа Вам ведомо любовника,
Что любому к чести из мужчин,
И, ни на мгновенье, не чиновника,
Хоть, наверно, был тому почин.
Пишут ныне ушлые газетчики
Массу запредельных небылиц
О партийцах и антисоветчиках,
О парящих ввысь, лежащих ниц,
И смакуют, что в числе участников,
Вкладывая душу в ярый стих,
Были всех чужих Голгоф и праздников
(Думаю, что чаще средь своих).
Во Вселенной век – одно мгновение,
Бусинка средь Млечного Пути,
Но за поколеньем поколению
Суждено дорогами идти
Соньки, декабристов, Изи Крамера
Из такой любимой «Братской ГЭС»,
Чтоб взрывались газовые камеры
В толпах новоявленных СС,
Чтобы мир, измученный джихадами,
Вновь обрёл покой, а с ним уют,
Чтоб любовь бурлила водопадами
Там, где «снеги белые идут».
Плоть и дух друг с другом рьяно борются
Издавна, за совесть, не за страх.
Денно пусть за Вас и нощно молятся
В синагогах, кирхах и церквах!
Я прошу того, кто правит Вечностью,
Сил Вам дать вести с цинизмом бой,
И мечтаю, чтобы в бесконечности
Он услышал тихий голос мой.
P.S. …И восстали павшие в душе моей,
Тлеющий костёр раздув в пожар.
Истово поёт кадиш седой еврей.
Слёзы. Боль. Менора. «Бабий яр».