Доницетти знал секреты, неустанно работал, шел от вершины к вершине, словно чувствовал: ему отпущено не очень много времени. В сокровищницу оперы он внес истинные алмазы…
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Йоси Цвекер
Алое полотнище сползает с нагромождения стульев. Замок мрачен. Дым из кулис. Что этот дым значит? Так, для атмосферы. Мы в опере. Смотрим и слушаем «Лючию ди Ламмермур». Музыка предвещает беду. Но как же она прекрасна, как человечна…
…Композитор Гаэтано Доницетти – сладкозвучный и чарующий. Гражданин страны бельканто, той, которая уже ушла, иссякла. В этой стране уже никогда не появятся новые имена и свершения. Бельканто нет. Нет этой уникальной техники. А прошлое – вот оно, возникает, будто на короткое время распахивается музей.
Доницетти знал секреты, неустанно работал, шел от вершины к вершине, словно чувствовал: ему отпущено не очень много времени. В сокровищницу оперы он внес истинные алмазы… Увы, нет в мире волшебника, который бы сегодня для нас создал такой волшебный и уравновешенный дворец звуков. Названия лучших опер Доницетти на афишах – залог огромного интереса публики, переполненные залы, возможность испить из Кастальского ключа гармонии и красоты…. «Лючия ди Ламмермур» — сверкающая драгоценность.
Испанский режиссер Эмилио Саги (он получил превосходное образование, изучал философию и литературу, музыковедение, защитил диссертацию) ставил спектакли в Вене и Лиссабоне, Мадриде и Токио, Женеве и Венеции. Его продукция появлялась на Зальцбургском фестивале и фестивале Россини в Пезаро. В Израиле этого мастера оперной правды знают по спектаклям «Свадьба Фигаро», «Дочь полка», «Кармен». В 2012 и 2017 годах любители музыки и поклонники оперы видели его версию «Лючии ди Ламмермур». В нынешнем сезоне трагичная невеста с ее высокой обреченной любовью снова с нами. Именно этот спектакль начал оперный сезон, который¸ Бог даст¸ нам не затормозят, не сломают. В авторской редакции израильтянки, большой умницы, серьезного исследователя оперы Омер Бен-Саадии. Меня невероятно тронула ее фраза из интервью, когда Омер сказала, что посвящает эту работу женщинам — военным, которые предупреждали о том, что мы можем оказаться в ловушке, в трагической западне. Били тревогу – да и не смогли достучаться…
Сценограф Энрике Бордолини, костюмы -Имме Моллер. Скажем тут, что именно эти художники создали и предыдущие, уже явленные нам в прошлых двух постановках декорации и костюмы.
…Снова надежды и козни, фальшивое письмо, и дивная ария Эдгардо, утратившего свою любовь и жизнь, и удар ножа… А еще мрачный замок, и тихая наперсница Алиса, и разумеется, и хор, который комментирует драматичные повороты истории. И, разумеется, сцена и ария помешательства Лючии, та, по которой судят о самых выдающихся, самых редкостных певицах сопрано. Эту арию пели Аделина Патти, Лили Понс, Марчелла Зембрих, Джоан Сазерленд, Натали Дессей, Анна Нетребко… Доницетти словно предсказал, нафантазировал собственное безумие, то, которое унесло его жизнь.
… Спектакль на сцене Израильской оперы получился довольно неровным и словно составленным из разнородных деталей. В возвышенном хорале, отрывающем повесть, валторны будто проваливаются в пустоту¸ подают нестройную реплику. И далее по мере развития драмы, положение не изменяется. Деревянные духовые гораздо благополучнее. Струнные звучат мягко, бережно, в каких-то эпизодах благородно и стройно. Их свет – как рассвет, жизнь, душа… Хотя есть и менее удачные моменты. Когда эта самая разнородность, недоученность, не сыгранность, очень слышны.
Арфа удивляет безуспешными попытками прозвучать чисто. Золотое шитье рвется, будто инструменту не хватает воздуха.
Флейта в спектакле – еще одна героиня. Флейтистка Ади Менцель справляется с важной ролью прекрасно: просто и благородно рассказывает о боли и страдании Лючии, ведет с ней нежнейший, чуткий диалог в сцене сумасшествия, касается самого сердца божественным легким дыханием, красивейшим звуком.
Итальянский дирижер Карло Монтанаро известен в музыкальном мире, как мастер соединять огонь и сталь. Он волевой, интеллигентный, очень заметны, ощутимы его человечность и доброжелательность. Трогательная симпатия ко всем артистам оркестра (как и обычно, опера идет в сопровождении симфонического оркестра Ришон ле-Циона) отличают этого маэстро. Его атлетическая манера ваять музыку победительна, она увлекает. Хотя мне (я ведь пишу своё мнение, оно только моё личное) не хватило баланса, точности расстановки акцентов.
Главный жестокий антагонист – Энрико Аштон, лорд Ламмермур, он – источник бед, злой гений сестры и ее возлюбленного. Брутальный гонитель светлых и чистых душ. Румынский баритон Йонут Паску у нас эту партию уже пел, в новой версии он стал еще демоничнее и жестче. В другом составе в этой роли израильский вокалист Одед Райх. Он убедителен и понятен в своём желании спасти родовое гнездо, устроив брак сестры с богатым женихом Артуро. А средства — так что ж, подчас нашими благими намерениями устлана дорога к страшным бедам.
Оба исполнителя партии Раймондо (Алексей Биркус и Давид Джангрегорио) звучат вполне качественно, их персонажи преисполнены сочувствия к бедной Лючие¸ но вот сделать ничего не могут. Их доброта бессильна. Так уж бывает и в жизни, и в опере. Оресте Козимо и Джорджо Миссери сменяют друг друга в нынешней серии спектаклей «Лючия ди Ламмермур». Они поют партию Эдгардо. Оба итальянцы. Оресте Козимо гораздо убедительнее вокально, хотя оба исполнителя не поражают актерским мастерством. Не трогают и не вызывают сострадания. Нормано — архитектор страшной интриги, инициатор создания фальшивого письма, из которого несчастная Лючия черпает сведения о том¸ что Эдгардо неверен, что он любит другую. Это вполне злобный, коварный и изворотливый служака, раб господина. Он жесток и у американца Энтони Вебба, и у израильского певца Антона Тротуша. Хотя по мне – Тротуш интереснее как драматический актер, он создает более яркий образ…
Лючия – уроженка нашей страны, штурмующая оперный мировой Олимп Хила Фахима. У нее хороший вокальный материал. Певица справляется с высокими нотами (эти фиоритуры, как известно, Доницетти не придумывал, они стали практикой, козырями в исполнении колоратурными сопрано этой партии с опытом, с ростом популярности оперы, с накоплением возможностей исполнительниц), передает смятение, трагичность персонажа. Она не очень ритмична, есть исполнительская монотонность, не всегда хватает красок. Хотя публике любимая музыка нравится – и критике артистку подвергать как-то не comme il faut…
Вторая Лючия, кубинская певица Лаура Уллоа, нежнее, ее палитра тоньше, светлее. Ее легковерность, — почему так легко верит в предательство любимого?! Почему так сразу сдаётся? — воспринимается трагичнее. Хотя ее вокал скромнее…
Вокруг Лючии двигаются, сплетаются четыре девы. То черные, то белые. То – в залитых кровью платьях. Кто эти меняющие цвет вакханки? Ее четыре внутренних голоса? Четыре ангела-хранителя, которые потерпели поражение? Духи старинного замка, в котором чадят печи и светильники? Уж очень много дыма, просто шлейф дымовой над сценой – так в этом доме всё разладилось…Черное, светлое, алые вкрапления. Игра цветом и светом, — наш Надав Барнеа умеет все эти светоцветовые волны эффектно подать! Тут он бескомпромиссен¸ ультимативен!
…Хор звучит тускло, неоднородно, нет гибкости, мощи и красоты. На piano звук пропадает. На forte грубо. Возможно, хормейстер Итай Беркович еще не вошёл в курс дела. Подождём…
Лючия умерла. Мы оплакали ее, думая о своих бедах и трагедиях. О разных. Об иных. Чернота в итоге победила. Оркестр стоном закрыл страницу любви Ламмермурской невесты. Несчастной убийцы молодого нелюбимого мужа. Жертвы бесчестной игры. И всё же – спасибо за труд и стремление. Всем участникам. Потому что вовсе не тривиально, что они собрались на сцене в Тель-Авиве. На раскаленной сцене воюющей страны. Спасибо и поклон!
