Вечное сердце алым пылает…

Иегуда Амихай и Александр Воловик. Штрихи к портретам 

Галина ПОДОЛЬСКАЯ

…Сон, он там, где камни.
В Иерусалиме можно спать.
Радио приносит дневные звуки из страны,
Где сейчас день.
И слова у нас горьки, как миндаль, забытый
На дереве,
Но если спеть их в другой стране,
Они сладки.
И словно пламя в ночи
В пустом стволе оливы,
Вечное сердце алым пылает
От спящих невдалеке.

В конце 1980-х годов эти странные стихи написал Иегуда Амихай и дал перевести Александру Воловику. В дни наших политических потрясений кажется невероятным, что речь идет о мире в Израиле, о мире в Иерусалиме — городе, в котором «можно было спать под звуки радио». Неужели это не сон? Неужели такое было? Или же просто метафора мечты во все времена…

К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИЕГУДЫ АМИХАЯ

3 мая 2024 года исполняется 100 лет со дня рождения выдающегося израильского поэта Иегуды Амихая.

Иегуда Амихай (1924–2000) — выдающийся израильский поэт, прозаик, переводчик, эссеист второй половины ХХ века, лауреат премий Агнона, Бялика, Бренера, Шленского, Премии Израиля и международных премий, член Американской академии искусств и наук и Немецкой академии языка и поэзии. Стихи Иегуды Амихая переведены на 35 языков мира.

В Израиле всегда актуально говорить об Иегуде Амихае как об авторе, чья судьба срослась с историей Государства Израиль. Первая книга стихов поэта вышла в свет в 1948 в стране, о которой он мечтал, будучи подпольщиком Хаганы и Пальмаха, и гордился тем, что в 20 веке на карте мира появилось демократическое еврейское государство — Государство Израиль, за независимость которого он сражался. Он был участником всех войн, защищая Израиль, в перерывах между которыми работал школьным учителем, сочинял стихи, переводил на иврит антифашистскую поэзию, прозу, драматургию. Сионист и патриот своей страны, он был убежден в том, что его Муза — Израиль. Его вдохновляли гимн, герб, флаг как символы страны, которые плавно переходили в рифмованные и нерифмованные стихи, или даже складывались в сонеты.

Произведения А.Амихая – это живая судьба демократического Израиля — с размышлениями о войне, любви, Боге, детстве, своем времени. Их читаешь, как личный дневник, в котором затронуты темы, близкие каждому из нас. Это поэзия на разговорном иврите, пронизанная библейским пластом ассоциаций. Это факты из личной жизни, переплетенные с глобальными историческими потрясениями. Творчество не может быть вне политики.

В одном из своих интервью Иегуда Амихай признался: «Моей заботой было отсортировать, отделить любовь от войны. Голова была занята любовью, а история в это время была полна опасностей, новостей об убийствах, известий о Холокосте. Это то, что я вложил в свои стихи». Он был частью своего народа и гордился принадлежностью к стране, без которой не мыслил себя. Как же недостает нынешней культуре вот таких цельных личностей…

Но времена не выбирают – в них живут своей непредсказуемой жизнью… Так сложилось, будучи совсем свежей репатрианткой, я оказалась на траурном митинге, посвященном Памяти Иегуды Амихая. Стихи Иегуды Амихая оказались первыми стихами на иврите, которые я услышала из уст израильтян, собравшихся у Иерусалимского муниципалитета почтить память поэта. Был сентябрь 2000 года.

Я училась в ульпане, где для восприятия литературного иврита часто ставили песни на иврите. Но все услышанные тексты никак не могли соревноваться с тем, что однажды было услышано на площади перед Иерусалимским муниципалитетом… Пошла в Иерусалимскую русскую библиотеку, где в то время и познакомилась с поэзией Иегуды Амихая в переводах. На русский язык израильского поэта переводили такие авторы, как Александр Воловик, Михаил Генделев, Александр Бараш, Андрей Графов, Савелий Гринберг, Игорь Бяльский, Яков Козловский, Зоя Копельман, Мири Яникова и другие.

Но сейчас, в преддверии 100-летия со Дня рождения Иегуды Амихая — поэта, чья судьба срослась с историей нашего государства, обретя экспрессионистическое звучание в стилистике и формах современной ему европейской поэзии, мне хочется напомнить о том, какое влияние личность израильского поэта оказала на русскоязычных мастеров слова.

Я остановлюсь на штрихах к портрету Александра Воловика (1931 – 2003) – одного из переводчиков Иегуды Амихая, по сути его современника, автора двух сборников переводов израильского поэта, в подборке и правке которых участвовал сам Иегуда Амихай. Почти до последних дней Амихая их судьбы были переплетены. Александр Воловик многое воспринял от него как от наставника – носителя истории и бытия Израиля. К тому же их – помимо взаимной симпатии — действительно многое роднило. Оба были поэтами, переводчиками, прозаиками, драматургами. А еще они были коллегами — учителями-словесниками в израильской школе.

Мне вновь повезло – я лично знала Александра Воловика, но об этом чуть позже…

ОТ ПОВОЛЖЬЯ ДО “ГАВАНИ НА БЕРЕГУ ВЕЧНОСТИ”

Александр Воловик. Родился в России в 1931. Жил в Поволжье, потом в Сибири, на Урале. В Иерусалиме – с 1976 года. В течение четверти века (с 1977 по 2002 гг.) преподавал английский язык в Иерусалимской школе «Ховат ха-Ноар ха-Цион». Его учительский труд отмечен многочисленными грамотами от Министерства образования государства Израиль. Автор почти двух десятков изданий стихов, прозы и переводов, два из которых вышли на иврите, одно на английском. Переводы А.Воловика из Рахели, Эстер Рааб, Зельды, Д.Фогеля, А.Ковнера, А.Гильбоа, Д.Пагиса, Х.Ленского представлены в антологиях ивритской литературы в русских переводах, составленных Я.Либерманом (1997), Е.Римон (1998), Х. Бар-Йосеф, З.Копельман (1999). Переводы Александра Воловика из А. Бен-Ицхака вошли в «Строфы века – 2» Е.Витковского (1998) — энциклопедическое по составу представленных мастеров русского перевода издание – памяти Иосифа Бродского. В Израиле наибольшую известность получили два сборника стихов Иегуды Амихая в переводах Александра Воловика.
Иерусалим – гавань на берегу вечности.
Храмовая Гора – огромный корабль для увеселений.
Из иллюминаторов Стены Плача смотрят
веселые святые, они отплывают,
им машут хасиды с пирса:
Плывите с миром, до встречи!…
Иерусалим всегда в движении, всегда в пути.
И ограждения, и пирсы, и стража, и флаги, и высоченные мачты церквей
И мечетей, и трубы синагог, и лодки псалмов,
и волны гор. Слышен зов шофара: еще корабль отплывает…
Матросы Емкипура в белых формах снуют вверх и вниз
по вантам и реям верных молитв.
Торжище и врата, и купола златые:
это Иерусалим, Венеция Всевышнего.

Вот такая жанровая картинка, но не на полотне живописца, а в художественном слове! Еще не зная о русском переводе, я услышала этот текст на иврите из уст оратора на церемонии памяти на площади перед Иерусалимским муниципалитетом в сентябре 2000 года. Более жизнерадостной метафоры Иерусалима в литературе и по сей день мне не приходилось встречать. Это было трудно понять человеку, воспитанному на образе Иерусалима в русской поэтической традиции.
Стихи Иегуды Амихая – это ментально другие стихи – странные, метафизические, многослойные. Но они вызывают к сотворчеству – эмоциональному и интеллектуальному соитию, с непременным ощущением национальной причастности. Это стихи человека, влюбленного в историю своего народа – творца великой Торы — и прекрасно знающего европейскую культуру. Он сам защищал свою страну. И память о войне подкорково пронизывает каждую строку. Стихи – сиониста по сути. Без учета этих особенностей человеку, приехавшему из России и даже хорошо выучившему иврит, далеко не все понятно в ассоциативном мире поэта.

В эссе Михаила Генделева, с которым мне довелось лично общаться в Иерусалиме, есть емкое определение места Иегуды Амихая в историко-культурном процессе своей страны: «самый знаменитый поэт Израиля», «поэт страны, признанный страной», «его очень много». Это «поэзия, увиденная и нащупанная в миру, в бытии» и, тем не менее, «метафизика ему не чужда, она не объявлена, но дает о себе знать холодком, метафизическим сквознячком его стихов. Но стихи эти открыты для прочтения и соучастия, открыты читателю, выданы современникам на сопереживание. И при этом его поэзии свойственен аристократизм того толка, когда за простотой изъяснения стоит изысканность речи, добротная, джентельменская ясность – ясное сознание».

КАК МЫ ПОЗНАКОМИЛИСЬ

 В 2002 году в Иерусалимском Общинном доме на одном из поэтических вечеров я познакомилась Александром Воловиком – замечательным поэтом, переводчиком и щедрой личностью. Само общение с этим человеком и эмоциональный фон восприятия мира вокруг и мне приоткрыли многомерность Иерусалима – города, подарившего незабываемые встречи с людьми и новые грани познания поэтических камней, добавляющих новый слой духовной ауры столицы мира. А еще Александр Воловик обратил мое сознание к государственно-еврейскому Иерусалиму – ненавязчиво – через стихи Иегуды Амихая, которого считал флагманом флотилии в «гавани на берегу Вечности», как Амихай называл Иерусалим…

Основной корпус этой статьи был создан в 2002 году после авторского вечера Александра Воловика в Иерусалимском Общинном доме – вечера, посвященного Дню Иерусалима. При этом, открывая мероприятие, Александр пояснил, что посвящает его памяти Иегуды Амихая, чье имя неразрывно связано со столицей Израиля.

Александр читал стихи Иегуды Амихая в оригинале, а потом свои переводы, рассказывал, как Амихай сам уточнял некоторые из этих переводов, поскольку достаточно хорошо понимал русский язык – со времен армейского братства, позже – опыта преподавания в школе и Еврейском университете. Мне как филологу-компаративисту именно такие переводы всегда и представлялись наиболее верными. Как ценили именно такого рода сотрудничество Борис Пастернак и Евгений Евтушенко, работая непосредственно со своими современниками, в частности, — грузинскими поэтами. Такого рода контакт – это качественно иное восприятие оригинала – это восприятие текста из уст его автора – это эмоциональный мост к верному пониманию оригинала. Напоминаю об этой азбучной химии перевода еще и потому, что, например, в статье об И.Амихае в википедии среди его переводчиков на русский язык не указаны его прижизненные переводы, но приведен солидный список авторов, переводивших И.Амихая после его кончины. Жаль. В этой связи, как никогда, уместны мемуары, подкрепленные выдержками из сохранившихся интервью, в данном случае, — Александра Воловика.
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК. ИЗ ИНТЕРВЬЮ С А.ВОЛОВИКОМ

 “В апреле 1976 года я приехал в Израиль и уже через месяц начал учиться здесь, в Иерусалиме, в махоне Гринберга, чтобы получить разрешение на работу в израильской школе. Иегуда Амихай преподавал нам ивритскую литературу — преподавал на языке, который мы еще толком не знали… Шло время, я начал говорить и читать на иврите и вдруг… произошло то, что должно было произойти: на сегодня тихой, а тогда шумной улице Бен-Иегуда — я встретился с Иегудой Амихаем. Самое удивительное, что он узнал меня, хотя и не мог вспомнить откуда. Мы расположились для беседы в кафе “Таамон”, ставшем для нас на многие годы неизменным местом встречи. Во время одной из наших “посиделок” я сказал ему, что начал переводить его стихи… Он принял мой выбор, но просил добавить те, которые он считал для себя наиболее важными.
Среди этих наиболее значимых стихотворений были: “Когда избранный народ становится народом, как все”, “Все поколения до меня”, “Мельница в Ямин-Моше”, “Пастух-араб ищут козленка”, “Поэты появляются в Старом городе вечером”, “Я не знаю, повторяется ли история”, “Все поколения до меня”, “Туристы”. Я прислушался к его пожеланиям, хотя не все сразу принял, однако время показало его правоту.

Мы с ним много выступали вместе… Он был щедрым к людям, с которыми чувствовал эмоциональную связь.
Иегуда Амихай родился в 1924 году в семье немецких евреев. В 1930-е годы репатриировался с родителями в Эрец-Исраэль, где жил, учился, воевал и всем сердцем полюбил эту страну. Он знал английский, немецкий, иврит, русский знал недостаточно хорошо и сожалел об этом (понимал и читал). Поэт прекрасно владел техникой рифмованного стиха, писал сонеты на иврите, но эта традиция не оказалась характерной для его творчества, впитавшего танахические истоки ивритской литературы. Как и воспетый им Иерусалим, И.Амихай был человеком многомерным и щедрым – в творчестве и взаимоотношениях не с “туристами”, а с теми, кто решил связать свою судьбу с его Иерусалимом. И я, действительно, многое воспринял от него. Он по-товарищески помог мне издать мою первую книгу переводов его стихов — в его любимом издательстве “Шокен” (1990 г.). В 1991 году этот сборник переиздали – с поправкой одного слова. Самое приятное для писателя-репатрианта, что эта книга до сих пор востребована. И, несмотря на то, что ее еще можно купить, возможно, будет переиздаваться “Шокеном”.

 Однажды я написал 28 молений — обращений к Богу. Для меня молитва всегда оставалась личным общением со Всевышним, когда я, как любой верующий, мог попросить Всевышнего о чем-то сокровенном — попросить о своем своими словами:

Молю тебя о городе моем:
Омой его, наполни водоем
Прозрачной влагой, скопленной веками,
Молю тебя, очисти от придумок торжество
Надстроек заповедной дали.
Молю тебя о городе. Ему
Не могут подсчитать точнее годы
Их путают, им льстят и потому
Его так алчут жадные народы.
Ты знаешь правду вечную мою:
О городе моем тебя молю».

Так бывает в творческом сознании художника, когда вдруг неожиданно происходит идентификация понятий: учитель вдруг становится учеником, ученик – другом, друг – городом, город – учителем. И круг вдруг замыкается лично на тебе. Одни называют это любовью, другие – гармонией, а третьи – просто живут в столице своего сердца…
Самым личным обращением Александра Воловика оказалось его собственное “Моление об Иерусалиме”, которое мысленно всегда связывалось с Иегудой Амихаем.

Это личностно-поэтическое ощущение столицы современного Израиля переводчиком через поэта оказалось мне родственным, поскольку в своей прошлой жизни я как филолог профессионально занималась художественным переводом. Цепочка продолжилась: то же произошло и со мною. Художественный образ израильского Иерусалима в моем сознании сложился из ауры, привнесенной Александром Воловиком и Иегудой Амихаем.

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ, ВЕРНЫЙ ХЛЕБ, ТЕАТР И СТАДИОН. ИЗ ИНТЕРВЬЮ С А.ВОЛОВИКОМ

«Мой отец работал в Министерстве путей сообщения у Кагановича. В семьях таких специалистов было не принято работать женам. Вот мама и не работала, наверное, для того, чтобы потом «отработать» за всех. Жизнь прокатилась по ней колесом – революции, погромы, чистки, 1928 год, 1934, 1938, сороковые – роковые. Но она сказала нам: «Живите, дети мои… И мы живем…».
Мне было 11, когда в 1942 году ушел из жизни мой отец. За несколько военных и послевоенных лет мать надорвалась настолько, что уже в 17 я остался без родителей, с сестрою, прошедшей от Сталинграда до Берлина, что тоже, мягко говоря, не очень сказалось на ее здоровье… Только вот и осталось, что ниточка – племянница, которой было горько покидать Горький, хоть теперь он Нижний Новгород. Волга, Горький — память о матери. Помню, как мне позвонила сестра, как тогда меня вызвали в деканат прямо среди лекции в институте, сказали, что мама умирает. Она была в полном сознании, но вдруг забыла русский язык, и я впервые услышал идиш – язык ее детства. Я ничего не понимал, запомнил последнее: «Леб, майн киндер»…
Я окончил Горьковский институт иностранных языков по специальности «преподаватель английского языка». По распределению поехал в Тобольск. Как говорят, «оттрубил» все, что положено. Потом уехал в Свердловск, где преподавал в вечерней школе молодежи плюс в «Уралмаше» — техническим переводчиком. Других переводчиков в те времена на Урале не требовалось! Через какое-то время попал в «Совнаркоз», где работал главным библиографом в технической библиотеке. Все это, безусловно, обогащало, но учительский труд в школе всегда оставался моим верным хлебом.
И вдруг – неожиданный поворот судьбы – взяли завлитом в Свердловский государственный драматический театр. Про тем временам – для творческого человека это было настоящим подарком судьбы – это то, что подарило совместную работу с ведущими драматургами Советского Союза – Алексеем Арбузовым, Леонидом Зориным, Константином Симоновым, Станиславом Радзинским старшим – мастером переложения классической прозы в драматургию (например, романа «Приваловские миллионы» Мамина-Сибиряка в пьесу).
Как самостоятельный поэт я начал работать поздно, наверное, языки и всепоглощающий интерес к драматургии поглощали. Однако именно театр стал толчком к тому, что начал писать – соответственно писать для своего театра. Одной из самых дорогих для меня, может, потому что была первой, стала комедия «По свежим слезам» (в соавторстве с Лялиным). Это в жизни мы жалуемся, а в театре всегда не хватает чего-то веселого. Потом – много других пьес для Свердловска и провинциальных городов России. Как я сегодня отношусь к своим пьесам, которые охотно ставились в России? Не знаю. Когда репатриировался, очень хотелось взять с собою все написанное, но тогда нельзя было взять. Раз театр поставил твою пьесу – значит это уже государственная собственность! Так вот и пришлось – забыть, впрочем, может, так оно и лучше было?
Первый сборник моих стихов назывался «Перепуток»(1963). Он вышел в свет в Свердловске. В то время мне было 32 года, в 1966 был опубликован поэтический сборник «Завтра – август» и в 1970 году — книга прозы «Разбег». Вообще 1960-е – это так весна. Очень хорошо помню 1966 год – участвовал во Всесоюзном семинаре молодых поэтов в Кемерово. Среди участников — Ярослав Смеляков, Марк Сергеев, Леонид Соболь – сын «гремевшего» в тридцатые Андрея Соболя. Объездил всю Россию в команде с уральскими поэтами. Магадан, Петропавловск Камчатский, Находка, Владивосток, Новосибирск (Академгородок). Тогда поэты на стадионах выступали или все, что угодно, могло стать стадионом. Никого из той команды и в живых-то уже не осталось. Разве…вот я. И то, наверное, потому, что эту жизнь мне дал Израиль…

ИЕРУСАЛИМСКИЙ ЕВРЕЙ. ИЗ ИНТЕРВЬЮ С А.ВОЛОВИКОМ

А с 1977 по 2002 преподавал в Иерусалимской школе «Ховат-ха-Ноар ха-Цион». Когда начинал – это была малюсенькая «школка» трудно сказать какого уровня. Теперь в ней есть французские, американские, русские классы. В течение многих лет, помимо преподавателя, я работал, как здесь говорят, «Рокез ха-олим», — непосредственно с репатриантами – по всем направлениям — языковом и как социальный работник. Никогда не вел литературной студии, но неизменно консультировал всю творческую поросль «Ховат ха-Ноар ха-Цион». А уж стихами-то был завален всегда – на русском, иврите, английском. Причем, всегда призывал к тому, чтоб писали на иврите – это учит мыслить на языке своей страны. Я приехал сюда, потому что всегда хотел здесь жить. И если вы еще этого не захотели, то, мысля на иврите, это желание непременно появится! «Иврит – в сердцевине поэзии», – писал в одном эссе Иегуда Амихай. Жизнь показала, что это действительно так, хоть я и преподавал английский. Главное, что ученики меня понимали!»

НА УЛОЧКЕ ТИХОЙ, В БЕССМЕРТНОЙ СТОЛИЦЕ МОЕЙ…

 Александр Воловик часто выступал перед русскоязычной аудиторией, считая своим долгом донести до репатриантов своеобразие настоящей ивритской поэзии, был сторонником двуязычных изданий. В этой просветительской цепочке Амихай был его заветным автором. Учитывая экспрессионистическую стилистику Амихая, внимание к конкретным событиям истории Израиля, психологические подтексты, комментарии переводчика, лично знавшего Амихая, были очень важны русскоязычной аудитории для понимания культуры новой страны.

От себя замечу, что многие из этих переводов не раз звучали на мероприятиях в Иерусалимской русской библиотеке, где выступал Александр Воловик и в Иерусалимском Общинном доме — в «Доме поэта», который вела поэтесса Рина Левинзон, супруга Александра Воловика.

Основной корпус этой статьи был создан в 2002 году после авторского вечера Александра Воловика в Иерусалимском Общинном доме – вечера, посвященного Дню Иерусалима и в память о его певце Иегуде Амихае. Будучи сотрудником Общинного дома, этот вечер проводила я. Этот вечер и стал для меня формальным поводом взять интервью у Александра Воловика для еженедельника «Наш Иерусалим». Работа растянулась на несколько встреч. Кафе «Таамон», в котором обычно встречались А.Воловик и И.Амихай, в то время уже не существовало, подниматься по крутой лестнице Общинного дома ему было тяжеловато, поэтому Александр просто пригласил меня в гости. Он одобрил текст для печати, но по каким-то причинам публикация откладывалась.

Наконец, статья вышла в свет. Александр купил свежий номер «Нашего Иерусалима»… А у входа в дом – случился сердечный приступ… Он упал, выронив сетку с продуктами и газетой в руке… Я приходила в больницу, когда Александр лежал под системами в реанимации, но его организм так и не восстановился. Просто перестало биться сердце. Гнетущие похороны на Беэршевском кладбище (так решила жена).

Это была первая смерть среди драгоценных людей, встречи с которыми мне подарил Иерусалим. Иерусалим – «гавань на берегу Вечности»… Сколько людей-кораблей из разных стран и времен приносило сюда, и они находили друг друга. Так, через два с половиной года после кончины Иегуды Амихая ушел из жизни его русский переводчик Александр Воловик. Моя публикация в «Нашем Иерусалиме» в течение нескольких месяцев висела на стенде Иерусалимского общинного дома, словно некролог.

В сборнике «Литературный Иерусалим» Иерусалимского отделения Союза писателей Израиля, вышедшем к 3000-летию Иерусалима (Иерусалим, 1995) есть стихотворение Александра Воловика, посвященное Иегуде.Амихаю:

Давай, повидаемся…Боже мой, как надоели
Мне странствия эти, мятущие естество.
Давай повидаемся…Может, на этой неделе,
А, может, на следующей. Но не позднее того…

И родичи правы: они нам пеняют резонно,
Что хватит уже баламутить соленость морей.
Давай повидаемся где-нибудь там, на могиле Язона,
На улочке тихой, в бессмертной столице моей. 

ПОЭЗИЯ ПОСЛЕЗАВТРА. ПОСЛЕСЛОВИЕ

 В разные периоды жизни мы отдаляемся от определенных тем, но это не означает, что они от нас навсегда уходят, потому что наступает час, когда они зачем-то возвращаются… И, осмысливая их вновь, понимаешь, что в жизни нет ничего случайного…

Двадцать лет я проживала в Иерусалиме, как в метафоре И.Амихая. Не так давно прочитала биографический очерк «Иегуда Амихай. Шелест крыльев истории» Мири Яниковой. Пароход из Германии, на котором в 1936 году прибыла еврейская семья Пройферов с детьми-подростками, пришвартовался в порту Хайфы. Отец поцеловал Святую землю, на которой его сыну, Людвигу Пройферу, было суждено стать Иегудой Амихаем.

В эссе Михаила Генделева об И.Амихае говорится: «Он не герметический гений, гений поэзии послезавтра или никогда». Не буду столь категорична, если скажу: «Сегодня!».

Я проживаю в Хайфе. Я живу. Здравствуй, И.Амихай! С Днем рождения! Ты нужен потомкам…

"Чем дольше жизнь, тем прозрачнее пишешь…"