Музыка и содержание в опере Франсиса Пуленка «Диалоги Кармелиток» равнозначны. Сверкающая, густая музыкальная ткань окружает новеллу, в которой именно слова, диалоги, а не сюжет являются самыми важными элементами
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Йоси Цвекер
…Они уходят. Женщины в белых рубахах. Монахини, которым негде вести диалог с Богом. Потому что у них отняли храм. Они уходят в никуда. В чёрный разворот звездного неба. В смерть. И поют: «Salve virgo Maria» -. «Радуйся, дева Мария». Преданные вере. Преданые своей безоглядной верой. Жертвы кровавого террора, страшной жатвы Великой Французской революции. Когда части народа показалось, что именно она, эта часть, знает, куда идти и как построить гармонию.
Революция поднялась высокой волной, назначила себе врагов – и смыла сотни жизней. Потом начала пожирать и своих героев-вершителей. Так было тогда, так обстоит дело всегда с революциями. Только религия, пожалуй, — в безоглядной жестокости, в умении оболванить, зомбировать, — может сравниться с пропагандистской машиной политики…
Гениальный композитор, мудрый Франсис Пуленк написал об этом оперу. На сцене Израильской оперы представлены «Диалоги кармелиток». Режиссура Оливье Пи, режиссёр нашей версии – Даниэль Иззо. Этот спектакль, наверное, самый острый и актуальный среди всего того, что показывают сегодня на израильских сценах. Самый щемящий и возвышенный. Самый совершенный… И потому мне так нестерпимо жаль, что он пройдёт всего лишь пять раз.
Музыка и содержание в опере Франсиса Пуленка «Диалоги кармелиток» равнозначны. Сверкающая, густая музыкальная ткань окружает новеллу, в которой именно слова, диалоги, а не сюжет являются самыми важными элементами. Слова мощные, страстные, трепетные, способные покачнуть мир. Слова молитвы, слова революционного трибунала, выносящего приговор кармелиткам. Слова исповеди умирающей настоятельницы. Реплики Мари, сбежавшей, ушедшей в мир из клетки монастыря – и от ножа гильотины!
Когда Франсис Пуленк задумывал свою оперу на основе пьесы Жоржа Бернаноса, он представлял в главной партии блистательную сопрано Дениз Дюваль. Которой, как писали критики, удалось в образе Бланш сочетать ясность, простоту – и подлинный, экстатический драматизм.
…Оркестр вступает тревожными аккордами, идут разговоры в доме маркиза дела Форс. Любимая дочь маркиза, его Зайчонок, малютка Бланш, беспокойна. Ей видятся кошмары, призраки, ей неуютно в мире. Её выбор – монастырские стены. Надежда на обретение истинной веры, на исцеление у алтаря девы Марии. Аскеза и трепет. Героическое служение. Такой она видит свою судьбу.
Партию Бланш поёт Яэль Левита. В милой камерной опере Дуди Зеббы она уже пела Бога. Теперь – роль божьей служанки. И поёт, и проживает свою сценическую жизнь актриса вдохновенно и убедительно. Мы видим и слышим, как слабость и чувство одиночества преображаются в истовую и болезненную приверженность идеалу. Бланш отрекается от себя, от своих близких. Отец (в этой роли Йонут Паску) погибнет в пожаре революции, брат Шевалье (прекрасный тенор Пьер-Антуан Шома) уедет. Перед отъездом брат придёт проститься с Бланш. И она сначала в религиозном экстазе отталкивает его, а потом беспомощно и нежно припадает к единственному в этом мире родному человеку… А в финале она – после колебаний, после робких попыток спрятаться от меча революции – восходит на эшафот вместе с сёстрами по вере. Скорее из солидарности, чем по убеждениям. Именно так мною читаются режиссёрские и актёрские акценты…
Партию умирающей настоятельницы, мрачную и страстную, исполнила Шай Блох. И в одной, по сути, сцене сыграла, прожила целую жизнью. Смятение настигло её умирающей, и вера не помогла преодолеть естественный страх. Подвешенная, по решению режиссёра, в кровати, которая чем-то напоминает распятие, над окном в полу, настоятельница выговаривается через боль, через надвигающийся мрак. Она проявляет духовную силу и отчаяние, человечность и цельность натуры. Она величественна.
Констанс — юная и смешливая, плясунья, деревенская девочка, которой видится трагичный конец монастыря и гибель сестёр. Она прекрасна, её жаль, как бывает жаль чужого несчастного ребёнка. Шира Патшорник очень мила и обаятельна в этой роли. И трагична в своей двойственности.
Мари (Анат Чарны) сначала тверда, горячо привержена строгому уставу монастыря. Потом, когда мир запылал, она уходит. Отбрасывает свои прежние принципы. Она смотрит на казнь издалека (по режиссёрскому замыслу – с балкона театрального зала). Да и что такое наш мир, как не театр? И сцена в нём перемещается, и люди – одновременно и зрители, и актёры.
Мадам Ленуан – Алла Василевицкая. Аристократка, гордая и величественная. Её голос звучит благородно и как-то празднично, нарядно. Очевидно, французский шарм и изящество хорошо заметны даже при монашеском одеянии.
Сценограф и художник по костюмам Пьер-Андре Вейц словно растворяет свою фантазию в музыке, в мистерии, которая ранит чуткие души и заставляет соотносить реальность с исторической достоверностью. Он создаёт мир оригинальный, нестабильный, взрывной. В этом мире устрашают голые мрачные деревья, ощетинившиеся острыми обрубками ветвей. И среди пустоты будет качаться люстра-созвездие, не дающая света. Фонари (художник по свету Бертран Кайли) действуют не как мастихин, не как кисть – как скальпель…И куколка, изображающая Христа, на первый взгляд нескладная, будет – как на сельских праздниках — царить в картине рождественского вертепа. И двигающиеся стены-заборы, на которых и апологеты революции, и люди церкви пишут «Liberte», вкладывая в эту надпись совершенно разный смысл. А потом, когда глумливо-торжественно прозвучит приговор монахиням, они из тюрьмы, пронизанной белыми тонкими нитями света на чёрном фоне, выйдут в чёрную ночь. И зазвучит «Salve virgo Maria». И многое из виденного и пережитого зрителями сольётся в этом грандиозном мгновении. В молитве — не к небу, которое пустынно или равнодушно, а к человеческой духовной сущности. И «гильотина» в оркестре будет монотонно и страшно звучать, словно рубить. И Бланш уйдет в ночь последней…
А слушателям останется гармония. «Искусство становится гармонией, когда прорывается сквозь дисгармонию бытия». Не помню, где вычитала этот афоризм. Но я с ним согласна.
Хор Израильской оперы и симфонический оркестр Ришон ле-Циона интегрируют гармонию Пуленка в сегодняшнюю реальность. И делают это мастерски, очень точно. Дирижер Ашер Фиш в интерпретации несколько сдержан. Будто пиетет к автору его подавляет. Или какая другая причина тому…Оркестр играет достойно, местами – просто прекрасно и вдохновенно. Местами – до дрожи, до мурашек.
О чём же спектакль? О мракобесии всех типов и оттенков. О слабостях человека и человечества. О том, что иллюзии зыбки, но людям нечего им противопоставить. Нечем закрыться от бед. Гильотина, созданная людьми, людей же сокрушает. Кармелитки (вы слышите отзвук имени горы Кармель в этом наименовании?) ушли. Погибли. И гибельный поток со временем не иссяк.
Жак-Луи Давид, художник французской революции, отобразил на рисунке шествие монахинь-кармелиток Компьена на казнь. И написал деву Марию на облаке, в священном сиянии. Блажен, кто верует. Пусть будет верующему легко. Прислушайтесь к «Диалогам кармелиток».
Даты оставшихся представлений:
Пятница | 31.5.2024 | 13:00
Суббота | 1.6.2024 | 20:00
Понедельник | 3.6.2024 | 18:00
Билеты в кассе Израильской Оперы по телефону 03-6927777 или в кассе «Браво»
