Возможно, не самым заметным, но весьма значимым событием культурной жизни Израиля последних месяцев стало присуждение премии министра культуры за лучший литературный дебют 2024 года Ариэлю Шейнкину, для которого родной язык не иврит, а русский
Петр ЛЮКИМСОН
Эта весьма престижная награда не раз становилась "путевкой в жизнь" для многих известных израильских писателей, открывая перед ними двери издательств. Согласитесь не каждый день такую премию получает репатриант из СССР-СНГ, да еще и приехавший в Израиль почти в тридцать лет и ивритом овладевший в весьма солидном возрасте. Тем не менее, первая книга рассказов Шейнкина "Ар бэ куфса зхухит" ("Гора в стеклянной шкатулке") была замечена израильскими критиками и литераторами, и в дипломе о присуждении премии отмечается, что она несет в себе намного больше того, что можно было ожидать от первой книги, и автор, несомненно, продолжит писать, обогащая наше литературное пространство. Там же отмечается, что Шейнкин нашел собственный художественный путь для того, чтобы перевести реалии и коды одной культуры в другую.
Книга уместилась всего на 170 страницах и включает в себя около двух десятков рассказов, действие которых разворачивается то в Грузии, где прошло его детство, то в России, где он жил долгое время, то в Израиле. Все они очень незамысловаты по сюжету, поражают точностью наблюдений автора за самим собой и окружающим его миром, умением увидеть самую суть вроде бы обыденных вещей.
В этом и заключен один из основных лейтмотивов его рассказов: реальная жизнь – это совсем не то, что мы о ней думаем или как ее представляем. Идет ли речь о маленьком мальчике, который впервые увидел море, и оно в пасмурную погоду оказалось совсем не голубым, как ему рассказывали взрослые, а серым. Или о том же мальчике, который уже школьником проделывает на трамвае долгий путь из школы домой, представляя, какая жизнь идет в домах и за домами, мелькающими в трамвайном окне, и это представление тоже оказывается весьма далеким от реальности. Или о поездке вместе с большой компанией московских интеллигентов для катания по озеру под парусом – необходимый для такого развлечения ветер так и не приходит, зато происходящее в разбитом на берегу озера лагере начисто разбивает представления героя рассказа о людях, с которыми он здесь оказался. Все это невольно вызывало в памяти некоторые рассказы Сергея Довлатова, и это впечатление не было обманчивым: на вопрос, кого из писателей он назвал бы в качестве своих учителей в литературе, Шейнкин упомянул Довлатова, Башевиса-Зингера и Картасара. Причем именно как мастеров короткого рассказа – жанра, который, к сожалению, не очень распространен в современной литературе, но таит в себе огромные возможности.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Надо заметить, что Ариэль Шейнкин – возможно, один из самых успешных, но отнюдь не единственный представитель алии 2000-х, решивший писать на иврите, в то время как среди "русской" алии 1990-х и 1970-х годов подобных примеров практически нет. Во всяком случае, автору этих строк они неизвестны. При всей погруженности в израильскую реальность, в еврейскую культуру и религию приехавшие в те годы журналисты и литераторы предпочли сохранить верность русскому языку и до сих пор считают важным печататься и издавать в России, видя в ней некую культурную метрополию. Когда я спросил Ариэля, как он объясняет этот феномен, он ответил, что, видимо, дело в том, что репатрианты 1990-х годов ощущали себя частью некого сообщества, Большой алии и были очень погружены в жизнь и проблемы этого сообщества. Алия 2000-х была уже более индивидуалистичной, она не хотела становиться частью довольно закрытой русскоязычной общины, а изначально стремилась влиться в израильское общество.
Трудно сказать, насколько это суждение верно в целом, но в нем что-то есть. И уж совершенно точно оно верно для писателя Ариэля Шейнкина.
Ариэль, как уже было сказано, родился и вырос в Тбилиси в очень ассимилированной, по его словам, еврейской семье: связь с еврейством для него начиналась и заканчивалась тем, что накануне Песаха бабушка брала мешочек с мукой и вместе с ним отправлялась в пекарню, где пекли мацу. Уже чуть позже в Тбилиси приехал на гастроли еврейский театр (судя по времени повествования, это были гастроли Камерного еврейского музыкального театра под руководством Юрия Шерлинга), и Ариэль, увидев афиши, с удивлением узнал, что у евреев свой, непохожий на другие алфавит и свой язык.
— Родным языком для меня был русский, хотя на улице я, безусловно, слышал смешение грузинского, русского, армянского и азербайджанского, запоминал некоторые слова и выражения, но не более того, – рассказывает Ариэль. – Ну, а все еврейское было для меня очень-очень далеко. После школы я отправился в Москву и поступил в МИИТ – Московский институт инженеров транспорта. И если в Тбилиси я для всех был "русским", то в Москве из-за очень характерной внешности и грузинского акцента стал "грузином". Однако МИИТ был одним из тех немногих московских вузов, в которые евреев принимали без всяких ограничений, и там как-то сама собой образовалась довольно большая группа ребят, которые интересовались Израилем, еврейской культурой и изучали иврит. И вдруг все это оказалось для меня важным и очень близким.
— Но в Израиль вы не спешили?
— Нет, не спешил. Давно решил для себя, что обязательно поеду, но не ехал. Окончательное решение об алие я принял только в 2001 году. Мне было тридцать, и я понимал, что ехать надо либо сейчас, либо никогда. Но, в отличие от многих, уезжал не из-за экономических трудностей и личных неурядиц, а потому, что хотел жить в Израиле, и точно знал, куда еду. А так как у меня не было слишком больших ожиданий, то не было и слишком больших разочарований. Хотя, понятное дело, поначалу я столкнулся с теми же трудностями, что и все новые репатрианты. 2001-й, напомню, был годом второй интифады и экономического кризиса, а у меня на тот момент ни работы, ни перспектив. Иврита, с которым я приехал, оказалось явно недостаточно, но мне повезло – я попал в хороший ульпан. Потом устроился на работу по специальности – программистом, поступил на факультет киноведения Открытого университета, просто для себя. На каком-то этапе я принял участие в создании амуты "Фишка" – своего рода клуба, сообщества русскоязычной молодежи, которое активно действовало в 2010-х годах. Мы осуществляли разные проекты, призванные познакомить молодежь с израильской историей, культурой и помочь ей стать органичной частью страны. В том числе устраивали просмотры и обсуждения израильских и зарубежных фильмов.
— В интервью газете "Макор ришон" вы сказали, что принципиально не говорите с женой по-русски, поскольку не хотите, чтобы дети знали этот язык. Это так?
— Да. Нам важно, чтобы дети не чувствовали себя чужаками в израильском обществе, наоборот, чтобы ощущали себя евреями и израильтянами в полном смысле слова.
— Думаете, знание русского могло бы этому помешать? Стоит ли отказываться от своего прошлого?
— Мы и не отказываемся. Мы готовим много блюд грузинской кухни, часто вспоминаем о жизни до приезда в Израиль, но вспоминаем на иврите. Что касается языков, то дочка учится в "дипломатическом" классе, где изучает сразу четыре языка – английский, арабский, французский и итальянский. Думаю, при необходимости она сможет выучить и русский.
— А как вы начали писать? И почему на иврите?
— Просто потому, что я люблю иврит и мне хотелось, чтобы то, что я пишу, прочло как можно больше людей. Причем не в России или где-то еще, а именно в Израиле. Кроме того, я понял, что если писать на русском и затем переводить себя на иврит, это будет не совсем так и не совсем то, что я хотел бы донести до читателя. Писать надо именно на иврите. А началось это почти десять лет назад: я увидел объявление о работе литературной студии и решил попробовать. Поначалу рассказы были совсем слабыми, но со временем я, что называется, расписался.
— Вам хватает словарного запаса? Все же, как ни крути, иврит для вас выученный язык. Многие русскоязычные прозаики не решились перейти на иврит в силу убеждения, что для творчества нужно абсолютное владение языком, он должен быть родным…
— Если возникает необходимость, я просто заглядываю в словарь и не нахожу в этом ничего постыдного. Думаю, так время от времени делают и те, для кого иврит родной язык. Но, повторю: то, что я хочу выразить в своих рассказах, можно сделать только на иврите. Кроме того, я думаю, в моих рассказах есть то, чего нет в современной израильской прозе, а именно – некой попытки не погрузиться в реальность, а, наоборот, отстраниться от нее, посмотреть на себя и на то, что вокруг происходит, как бы со стороны. Ну и, конечно, мне важно рассказать ивритоязычному читателю о том, кто мы и откуда; о той жизни, о которой он ничего не знает и часто мыслит стереотипами.
— В сопроводительном листе к премии за лучший дебют говорится, что вам стоит продолжать писать. Когда появится вторая книга?
— Пока не знаю. Но думаю, что она будет.
В заключение заметим, что если у кого-то из читателей сложилось мнение, что Шейнкин чурается русскоязычной общины, то он заблуждается. Напротив, после начала войны в Украине Шейнкин стал одним из тех, кто активно встречал новую волну репатриантов. Среди прочего он организовывал в киноклубе Реховота просмотры израильских фильмов, желая с их помощью помочь новым гражданам страны включиться в израильскую жизнь и познакомить их со всей мозаикой израильского общества.
"Новости недели"
