ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЙ — 14
Продолжаем публикацию фрагментов из книги "Полное собрание впечатлений" (Сборник впечатлений, встреч и улыбок)
Александр КАНЕВСКИЙ
Рисунок А.Лебединского
Продолжение. Начало тут.
— Напишите о Киеве, — попросили меня, и я задумался: а что же такое Киев?..
Это Крещатик, всегда нарядный, как праздник, и чистый, как совесть ребенка…
Это Богдан Хмельницкий на высоком пьедестале, окружённый постоянной толпой туристов, которые пытаются сфотографироваться если не с самим Богданом, то хотя бы с его конём…
Это прославленные киевские пляжи, где под грибками коротают трудовые будни командированные из разных городов нашей страны.
Они съезжаются и слетаются сюда со скоростью три рубля шестьдесят копеек в сутки*. Но не вздумайте их осуждать: именно здесь они находят тех, к кому командированы, — надо только успеть поднырнуть под нужного товарища и тут же в воде подписать нужную бумагу. (Отсюда, наверное, и пошло название "текущие дела").
Это Владимирская горка, навечно захваченная влюблёнными — клятвы, поцелуи, признания, и бронзовый Владимир с крестом в руках…
Это шумный Бессарабский рынок, дорогой сердцу каждого киевлянина (и карману тоже)…
Это… Это… Это…
Я люблю Киев.
Я люблю зимний Киев, когда дома набрасывают на плечи белые пледы, а молодые снежинки тихонько целуют юношей и тают от счастья… Когда на застывшем Днепре у пробитых лунок памятниками долготерпению вмерзают в лед фанатики-рыбаки и добрые рыбы лишь из сострадания иногда дергают их за крючки, чтоб они не заснули.
Я люблю летний Киев, когда вежливые жирафы-краны с утра до вечера кланяются друг другу, а тёмно-карие каштаны им подмаргивают зелеными ресницами…
Я люблю осенний Киев, когда деревья жёлтыми караванами уходят в зиму, когда красотка Русановка тайком по ночам уже припудривает себя инеем и на экраны телевизоров, наконец, выходит долгожданная передача "Скворцы прилетели!"…
Но больше всего я люблю весенний Киев, когда по всему городу вспыхивают белые факелы цветущих каштанов и звучит салют из поцелуев, которым влюблённые приветствуют приход весны… Когда молодой гром басит свою выходную арию, перебирая звонкие тёплые струны дождя, а соборы подкидывают к небу свои золотые шапки, приветствуя весеннее солнце…
Я и раньше писал о других городах, о других странах. Но там я был гостем или туристом и всё замечал свежим глазом приезжего человека. А здесь я прожил полжизни, я знаю эти дома, эти улицы, этих людей много-много лет. Мои впечатления притупились, они обесценены частыми встречами, ежедневным общением… И всё же попытаюсь посмотреть на свой город глазами доброжелательного гостя.
Растёт Киев!.. Вчера ещё был пустырь, а сегодня — Дворец пионеров, вчера была "толкучка", а сегодня — женская парикмахерская, вчера ещё было болото с тучами комаров, а сегодня красуется новый научно-исследовательский институт, где бережно хранят последнего комара, поддерживая его жизнь уколами новокаина…
А знаете ли вы, что такое Русановка?.. Только, пожалуйста, не обзывайте её "новым жилмассивом"! Это — Киевская Венеция, где на лодке можно подплыть прямо к подъезду, где мужчины приходят в гости со своей рыбой, а женщины за это поют им серенады…
"Чуден Днепр при тихой погоде… Редкая птица долетит до середины Днепра…" Это было при Николае Васильевиче Гоголе. А сейчас даже курица может перелететь через Днепр в вагоне метро или перебежать по пешеходному мосту прямо на пляж…
Приходит лето, и киевские пляжи и киевские парки заполняются тысячами приезжих. Они лечатся на курортах, купаются в Днепре, дышат кислородом, объедаются варениками… А знаете ли вы, что такое украинские вареники?.. Это те же пельмени, только с раздутыми штатами.
Пойдёмте, я проведу вас по моему любимому Первомайскому парку, где собираются толпы пенсионеров. Эти старики — весёлые, шумные и такие энергичные, как будто каждое утро едят кашу из женьшеня. Они забивают "козла", и дубовый стол под их ударами всё глубже и глубже всеми четырьмя ногами уходит в землю… А вот прогуливается молодая мама с дочкой-восьмиклассницей. При нынешней акселерации дочь уже маминого роста. И одета она лучше мамы — наверное, раньше встала.
В летнем павильоне два режиссера Киевской киностудии чокаются шампанским за успех своих фильмов, которые с каждым годом становятся лучше тех, которые будут…
И влюблённые… Много влюблённых, в аллеях и на скамейках… Это мы незаметно вышли на Днепровские склоны, узаконенное место свиданий. Сколько тайн перестанет быть тайнами, если старые деревья вдруг заговорят!.. Но они молчат, они свято хранят то, что им доверено, только иногда по-стариковски укоризненно покачивают кронами…
Где-то внизу пролетают птицы, здесь чувствуешь себя сильным и невесомым, хочется рвануться вниз по обрыву, прямо к Днепру… Но не делайте этого — обрыв крутой, можно повредить ногу. Впрочем, у меня есть друг, который немедленно прибежит к вам на помощь…
НОВЫЙ АЙБОЛИТ
В детстве я панически боялся врачей. Когда видел белый халат, перебегал на другую сторону улицы. Если какой-нибудь отчаянной медсестре удавалось сделать мне укол, она после этого сутки билась в истерике. Даже анализы мочи у меня брали под наркозом… Если бы тогда мне сказали, что я буду дружить с врачом, я бы долго и зловредно хохотал. Но в жизни много неожиданностей, и одна из них — это моя многолетняя дружба с Игорем Барахом, о котором я хочу сегодня рассказать.
…Родители Игоря тяжело заболели, им надо было помогать. Ещё учась на третьем курсе мединститута, он уже работал санитаром на "скорой помощи", потом фельдшером, потом врачом в реанимационной противошоковой бригаде — в общей сложности пятнадцать лет. "Скорая помощь" — прекрасная школа для врача, она закалила его на всю жизнь и очень многому научила.
Моя молодость прошла под мелодию популярнейшей песни "Кохана". Мы ещё не были знакомы, но я знал, что это стихи Игоря Бараха, врача "Скорой помощи". У него было ещё много популярных песен, таких, как "Память", "Приворожила, заколдовала", "Подаруй"… Он написал музыкальную комедию "Истина дороже", повесть "Право на риск", все песни к спектаклю "Снежная королева"… Это не считая статей, сценариев телепередач и научно-популярных фильмов.
— Когда ты успеваешь? — спросил я его. — Ведь ты с утра до вечера занят?
— А ночи зачем?!
Если есть врачи по призванию, врачи "от Бога", то это он: терпелив, сердечен, безотказен. Известный медик, научный руководитель отдела анестезиологии и реанимации Киевского НИИ ортопедии, кандидат наук, член правления Городского общества анестезиологов и реаниматоров… Стоит кому-нибудь позвонить, что ему плохо, Игорь бросает все дела и мчится лечить, утешать, перебинтовывать, делать уколы… Однажды мы сидели за праздничным столом, был день его рождения. Не успели произнести первый тост, в кабинете раздался звонок, его попросили к телефону. Набросив пальто, он заглянул в гостиную:
— Ешьте, пейте — я на десять минут, там приступ астмы.
Вернулся через час.
— У кого ты был? — спросил я.
— Не знаю… позвонили от Петра Петровича.
— А кто такой Петр Петрович?
Он на секунду задумался, пытаясь вспомнить, потом махнул рукой:
— Какая разница — больному было плохо.
У него обаятельная улыбка, заразительный смех, большое чувство юмора. Даже слишком большое. Когда-то кафедры мединститута находились в разных помещениях, и студентам приходилось в перерывах между лекциями мчаться в разные концы города, перевозя с собой наглядные пособия. Однажды зимой они ехали в трамвае, везли части скелета. Игорю досталась рука. Перчаток не было, он замёрз, поэтому засунул кисть скелета в рукав пальто, а свои руки втянул поглубже, их не стало видно, из рукава выглядывали только костяшки скелета. Оценив комизм ситуации, он всунул туда рубль и так протянул его кондуктору. Вопль, который издала та, заставил вожатого остановить вагоны. Это спасло студентов от наказания — успели выскочить.
Работа у него тяжелейшая: около трехсот операций в год, причём ортопедических операций — по три-четыре часа каждая. Он мог бы меньше работать, но больные просят, чтобы наркоз давал именно он. И я их понимаю: когда он рядом, веришь, что всё будет хорошо.
В доме у него всегда полно людей: кого-то он устраивает в больницу, кто-то пришёл за советом, кто-то просто ночует. Всех немедленно усаживают за стол, досыта кормят и поят. А жена Игоря — Лина, женщина, которой была посвящена "Кохана", тоже врач, тоже кандидат наук, приветливо всех встречает, усаживает, вносит из кухни всё новые и новые блюда, которые она удивительно вкусно готовит.
Они оба безумно чистоплотны: в доме стерильная чистота, всё моется, чистится, кипятится: посуда, вазы, ковры, мебель, даже гости.
Если в их квартире отключить батареи, всё равно будет тепло и радостно: хозяин и его семья излучают столько тепла и доброжелательности, что хватит обогреть весь город…
Если судьба хотела меня за что-то одарить, она наградила меня дружбой с Игорем Барахом.
СПОРТ, СПОРТ, СПОРТ!
Киев — город спортсменов. Девятьсот тысяч киевлян регулярно занимаются физкультурой, бегают по двадцати стадионам, ныряют в двадцать два плавательных бассейна, заполняют четыреста пятьдесят спортивных залов. Я жил у Днепра и видел, как по утрам сотни людей, молодые и пожилые, худые и толстые, носились по набережной, делали зарядку, купались в прорубях. Это, честно говоря, меня приводило в ужас. Ну, представьте себе: мороз двадцать градусов, а по льду человек идёт, голый и босой. Потом — бултых в прорубь и плавает там, в свежемороженом состоянии. А ещё приходят целыми семьями: морж, моржиха и моржонок. Покупаются, потом прохаживаются по льду, загорают и на моржонка покрикивают:
— Петенька, не бегай, вспотеешь!
А если пересчитать всех болельщиков, то… Впрочем, их не надо пересчитывать: в Киеве два миллиона шестьсот тысяч жителей — значит, два миллиона шестьсот тысяч болельщиков и, конечно, столько же тренеров. Каждый уверен, что именно он знает, как надо играть киевскому "Динамо".
Киев — южный город, и темперамент болельщиков иногда выплёскивается через край. Я знаю одну такую семью, где, кроме спорта, ни о чем не разговаривают. Обычно первые слова, которые произносит ребёнок, — это "баба" и "мама". Первыми словами, которые произнёс их сын, были "Биба"** и "мимо". Папа в этой семье оклеил стены вместо обоев "Советским спортом". Мама коллекционирует автографы спортсменов и сувениры. Добывает их любой ценой. Говорят, что она прыгнула на ту же высоту, что и Ященко**, и в воздухе сорвала с его спины номер. Она три дня преследовала Валерия Борзова** — свой главный рекорд Борзов установил, убегая от неё.
ЛОВЕЦ СОЛНЕЧНЫХ ЗАЙЧИКОВ
Солнечные зайчики прыгают по золотым куполам Печерской лавры, Софиевского собора, Андреевской церкви, Выдубецкого монастыря… Кто их золотил? Кто подарил людям эту красоту?..
Борис Николаевич Иванов посвятил профессии позолотчика целых двадцать пять лет — серебряная свадьба! На такой профессии можно жениться только по любви: работать приходится в тяжёлых, неудобных условиях, под деревянным шатром, где каждая щёлочка заклеивается бумагой, чтобы не было ветра. Листок золота толщиной в полтора микрона, неосторожно вздохнёшь — улетит. Летом в таком шатре-сауне обливаешься потом. Да и работать по нескольку часов приходится согнувшись, стоя на коленях. Золотят при помощи беличьих хвостиков, потому что более жёсткая кисточка порвёт листок.
Размеры листков — семь сантиметров на двенадцать и девять с половиной на девять с половиной. А площадь, например, Лаврской колокольни около шестисот квадратных метров: в день удаётся покрыть до семи квадратных метров, это если поверхность гладкая. А если ребристая, то всего два — два с половиной квадратных метра… Основание под золото готовится за день, поверхность покрывают специальным лаком. От каждого, даже самого маленького, сгустка будет пятно, поэтому подготовка тоже требует высокого мастерства. В полном смысле высокого — работать приходится на высоте примерно в тридцатиэтажный дом, не всякий выдержит. Но зато когда снимают леса…
— Когда снимают леса, мы спускаемся вниз и первыми любуемся: эх и здорово!..
Чтобы стать позолотчиком, надо любить красоту, надо уметь восторгаться, надо быть художником.
В доме у Бориса Николаевича потолок расписан под старину. На стенах великолепно выполненные копии известных картин, много работ по дереву. Большой аквариум с подсветкой — сказочное царство золотых рыбок. Коллекция бобин с записями популярных эстрадных мелодий. Хозяин и сам играет на гитаре…
Он провожает меня, мы выходим во двор, и все церкви, все соборы, все колокольни приподнимают свои золотые шлемы, благодарно приветствуя Мастера.
Сейчас, приехав в Киев, как гость, я по-новому восхищаюсь его великолепием и ругаю себя за то, что так мало наслаждался им, будучи киевлянином. Ведь это всё было моим, и поэтому — потом, в другой раз, завтра, в понедельник… Впрочем, я не оригинален. Положа руку на сердце, давайте признаемся, как часто мы стремимся обогатиться чужой красотой в других городах и странах, не замечая собственного богатства.
В назидание расскажу один забавный случай.
ОТКРЫТИЕ ВЕКА (Привал между главами)
Предстоящую поездку обсуждала вся семья.
— Каникулы в Киеве — пустая трата времени, — поучал я домочадцев. — Ходить некуда, смотреть нечего. Предлагаю махнуть по древним городам Украины, там столько любопытных достопримечательностей… Махнём, старик? — обратился я за поддержкой к сыну.
— Махнём, сынок, — ответило моё чадо, пощипывая усики. — Пора вдохнуть кислорода, а то чувствую, что покрываюсь плесенью. Только лично я — за Прибалтику. Побродить по старому Таллинну — это балдёж!
— И я покрываюсь плесенью! — закричала моя дочь, третьеклассница Маша. — И я хочу балдёж!
Поездка была решена. Мы мечтали вырваться из надоевшего Киева и окунуться в манящие открытия других завлекательных городов.
Но планам нашим не суждено было осуществиться: к нам в гости на каникулы прикатил из Херсона мой двоюродный брат Андрей с дочкой Анютой, которой он обещал показать красоты Киева.
— И чем же ты собираешься её удивлять? — мрачно спросил я.
— Прежде всего, конечно, Печерской лаврой. Ты ведь, небось, там уже все пещеры облазил!..
— Очень, — неопределённо ответил я.
Последний раз в пещерах я был где-то перед женитьбой, и попали мы туда с моей будущей женой только потому, что нам негде было целоваться.
— Анюта не верит, что до постройки Исаакиевского собора в Ленинграде Лавра была самой высокой точкой на Руси. — Андрей повернулся к дочери: — Спроси у дяди, он подтвердит.
— Хо-хо! — нагло выкрикнул я, стараясь скрыть ужас от того, что мне придётся что-то подтверждать.
— А потом поклонимся праху Юрия Долгорукого.
— В Москве? — обрадовался сын.
— Зачем в Москве? — удивился Андрей. — Он же похоронен у вас, в Лавре. Разве ты ещё не проходил Юрия Долгорукого?
— Я другой дорогой хожу, — выкрутился сын.
— А дядя поведёт нас в Музей исторических драгоценностей? — спросила Анюта.
— А как же! — успокоил её мой братец. — И покажет нам пектораль, открытие века, золотое нагрудное украшение скифского царя, которое весит более двух килограммов.
— Ого!.. — удивлённо выдохнули все члены моей семьи.
— А вы спросите папу, и он расскажет вам, что это работа греческих мастеров — четвертый век до нашей эры… Пектораль уже побывала на выставках в США, Франции, Польше, Чехословакии, Югославии, Болгарии — и всюду пользовалась огромным успехом!..
Мы сидели, ошеломлённые услышанным. У дочери от восхищения горели глаза.
— А что папа нам ещё расскажет? — спросила она у Андрея.
— Да! Что я ещё расскажу? — искренне заинтересовался я.
— Ты расскажешь нам о других ценных экспонатах этого музея… Например, о серебряной чаше с изображением скифских царей… О золотом украшении футляра для лука и…
Андрей сделал заговорщическую паузу, от которой мне стало страшно.
— А что потом, а что потом? — проговорил я шёпотом.
— А потом ты покажешь нам самую маленькую книжку в мире, величиной ноль и шесть десятых квадратного миллиметра, которая состоит из шестнадцати страниц, сшитых паутинкой.
— Где я вам покажу такую книгу? — спросил я утробным тонким голосом.
— Там же, в Лавре. На выставке микроминиатюр заслуженного деятеля народного творчества Украины Николая Сядристого… Но я тебя знаю — ты книжкой не ограничишься! Ты покажешь нам блоху, подкованную золотыми подковами, и действующий электромотор, в восемь раз меньше спичечной головки, и…
Но я его уже не слушал. Восхищённый своей будущей эрудицией, я надулся и заважничал.
— Хватит, хватит!.. Хорошего понемножку. Я не автомат — мне надо передохнуть.
— Тогда поводи нас по вашим прославленным паркам и назови цифры. У них ведь, — Андрей пояснил Анютке, — на каждого киевлянина приходится триста квадратных метров зелени. В Киеве застроено только две пятых всей площади города, а три пятых — парки и скверы!
— Хочу в Киев! — захныкала моя дочь.
Нам было стыдно. Человек, живущий в Херсоне, открывал нам наш родной город. Взял отпуск, купил билеты, приехал специально, чтобы побывать в тех местах, мимо которых мы ежедневно проходили; посмотреть на то, на что мы уже давно не смотрим; восхититься тем, чем мы даже не интересуемся… И какая эрудиция!..
— Представляешь, как он знает свой город! — тихо шепнул я сыну.
Сын воспринял это как директиву.
— Дядя Андрей, в этом году мы тебя водим по Киеву, а в следующие каникулы ты нам показываешь Херсон. По рукам?
— Милости просим! — брат гостеприимно развел руками. — Но только, поверьте мне, проводить каникулы в Херсоне — это пустая трата времени…
— Ходить некуда, смотреть нечего, — добавила Анюта.
— Как это нечего! — закричали мы хором. — А восемьдесят тысяч экспонатов краеведческого музея!..
— А амфоры из скифского кургана "Солоха"!..
— А барельеф воина и амазонки из древнегреческого города Ольвия!..
— А уникальная керамика с острова Березань!..
Андрей растерянно смотрел на Анюту. У той от удивления и восторга расширились глаза.
— Хочу в Херсон! — простонала она.
Мы брали реванш.
ЛАВРЫ ПЕЧЕРСКОЙ ЛАВРЫ
Замученный укорами совести, я примчался в Лавру и сразу полез на колокольню. Эта колокольня — высотой в тридцатиэтажный дом. Идёшь, идёшь по винтовой лестнице, которая кажется бесконечной. Взобравшись наверх, чувствуешь себя альпинистом, покорившим Эльбрус. После восхождения ноги гудят, как телеграфные столбы. А Марлену Глинкину, главному инженеру Киево-Печерского заповедника, во время реставрации башни приходилось подниматься по нескольку раз в день.
— Ну и как?
— Окреп, поздоровел — это же прекрасная тренировка!
Мы бродим по заповеднику, и он увлечённо рассказывает о своём хозяйстве. А оно огромное: территория площадью двадцать восемь гектаров, более ста зданий, из них сорок памятников архитектуры, теплосеть, электричество… И ещё: в Лавре всё время происходят "чудеса". Перед Олимпиадой во время дренажных работ случайно обнаружили новые, неизвестные пещеры протяжённостью двести четырнадцать метров и сто пятьдесят шесть ранее неизвестных захоронений. Пришлось срочно их "обживать", готовить к посещению туристами. А потом кандидат технических наук М.М.Задериголова с помощью изобретённого им радиоволнового метода в саду Ближних пещер на глубине от семи до шестнадцати метров открыл неизвестные подземные лабиринты, подземные пустоты и захоронения — всего протяжённостью до ста метров.
Мы входим в церковь Спаса на Берестове. Это здесь захоронен Юрий Долгорукий, основатель Москвы. Церковь реставрируют. Во время реставрации произошло ещё одно "чудо": под слоем штукатурки удалось обнаружить фреску двенадцатого века "Чудесный лов рыбы", которая считалась безвозвратно утерянной…
Бродя по дорожкам заповедника, я вышел к кельям соборных старцев, где размещена выставка микроминиатюр замечательного мастера народного творчества Николая Сергеевича Сядристого, о котором рассказывал кузен.
Иду вдоль расставленных микроскопов, припадаю глазом, рассматриваю.
…Золотой фрегат длиной в три и две десятых миллиметра. В нём триста сорок восемь деталей. Плетёные золотые канаты поддерживают восемнадцать кованых парусов, каждый канат в четыреста раз тоньше человеческого волоса.
А вот волос разрезан поперёк. На его торце лежит золотой замок, в нём четырнадцать деталей. Из одного грамма золота можно сделать один миллион таких замков — представляете его величину!..
Одна из работ Сядристого — золотая стрекоза с алмазными крыльями, головка которой — электронные часы на рубиновых камнях.
Это уникальные произведения уникального мастера. Он и механик, и художник, и оптик, и сварщик, и ювелир, и часовых дел мастер. Работы ведутся под микроскопом, все инструменты для себя делает сам — их ведь нигде не купишь: к примеру, токарный станок для проточки и полировки человеческого волоса или сварной аппарат для сварки микронных деталей фрегата.
Эти работы вызывают огромный интерес во всех странах мира. Они экспонировались в Японии, Мексике, Финляндии, Германии, Чехословакии. Их размещали в лучших залах, в национальных музеях.
Этот человек — ходячая академия новой, неизведанной науки. У него уникальный опыт, энциклопедические знания — их нужно срочно популяризировать. Кому передавать его опыт?.. Где?..
Да, забыл сообщить, что Николай Сергеевич Сядристый — ещё и мастер спорта по подводному плаванию, был чемпионом Украины.
"ЗДОРОВЕНЬКИ БУЛЫ!.."
Можно ли писать о Киеве и не написать о Тарапуньке и Штепселе, народных артистах Украины — Юрии Тимошенко и Ефиме Березине?..
Говорят, что популярность артиста (и не только артиста) достигает своего апогея, когда в "него" начинают играть дети. Так вот, в детских садиках Киева много лет назад родилась такая считалочка:
До-ре-ми-фа-соль-ля-си,
Ехал Штепсель на такси,
Тарапунька прицепился,
И бесплатно прокатился.
К ним подходили на улице, тянули в гости, приглашали на предприятия, штурмовали концертные залы, в которых они выступали. Им писали письма, смешные и трогательные в своей наивной вере в их всемогущество: просили снять с работы плохого директора, вернуть мужа, который ушёл к соседке, свергнуть Американского президента…
Они всегда были вместе — на экране, на сцене, на эстраде. Стоило, к примеру, Березину появиться одному на улице, как сразу раздавались возгласы: "А где Тарапунька?" — многие были уверены, что они живут в одной квартире.
Так было пятьдесят лет подряд.
Но сегодня у Березина не спрашивают, где Тарапунька? Знают, что его уже нет. Весь Киев плакал, хороня своего любимца
О том, что он был талантливым артистом, знали все. О том, что он был талантливой личностью, — только его друзья и близкие. Я давно собирался написать о нём, как о незаурядном человеке, ярком и самобытном. Долго собирался, всё откладывая на потом. И опоздал. Впрочем, здесь я не оригинален: мы всегда успеваем потрепать друг другу нервы при жизни и почти всегда спохватываемся только после смерти сказать вослед ушедшему теплые и искренние слова, признаться в любви, отдать давно заслуженную им дань восхищения.
Эта глава — запоздалые поминки по Тимошенко. Как принято на поминках, я буду вспоминать случаи из его жизни. В многочисленных интервью, и в газетах, и по радио, и по телевидению, я уже рассказывал об этих ярких и смешных эпизодах и сейчас их опять повторю, ибо из них складывалась вся его жизнь.
Он был потрясающим рассказчиком. Если "завести", мог всю ночь до утра рассказывать свои "фирменные" истории, со сквозными персонажами, своеобразный сериал. Я по нескольку раз слышал всё это, но каждый раз сползал на пол от смеха, потому что появлялись новые яркие подробности…
У большинства этих историй был один постоянный главный герой, приятель Тимошенко, неиссякаемый выдумщик, сентиментальный делец, авантюрист-неудачник. В этом человеке было столько привлекательного, что я просто мечтал с ним познакомиться. Когда это произошло, с трудом сдержал свое разочарование: обыкновенный, заурядный пенсионер-нытик. Это фантазия Тимошенко окрасила его и расцветила, наделила яркими качествами и остроумием самого рассказчика.
Вообще, если он кем-то или чем-то увлекался, то уж бурно, без удержу. Мог запойно зубрить английский, днём и ночью, и выучить язык за три месяца. Мог бросить все дела и лететь в Иркутск за какой-нибудь редкой маркой…
Марки он коллекционировал много лет, имел десятки альбомов и каталогов, наборы луп и пинцетов. Приехав на гастроли в какой-нибудь город, не позавтракав, сразу мчался разыскивать Общество филателистов. У него была одна из лучших коллекций в Киеве. Потом вдруг резко охладел к маркам, потерял интерес — увлёкся автомобилем и продал всю коллекцию за полцены.
Свой гараж он строил более чем полгода, потратив на строительство все выходные дни, отпуск и отпускные. Когда надо было согласовать с ним эскизы костюмов или плакаты, их приносили ему туда, где он проводил всё свободное время.
Будучи приглашён им на смотрины этого детища, я был удивлён, не найдя на воротах ни ручки, ни скобы, ни замочной скважины.
— Как же его открывать?..
Счастливый при виде моей растерянности, Тимошенко, как фокусник, сделал элегантный жест рукой, где-то что-то нажал, и ворота стали раздвигаться. В этом гараже нажатием на другие кнопки откидывался столик и диванчик, загорались цветные лампочки, включалась музыка… Пол гаража покрыт цветным линолеумом, на потолке — плафоны. В гараже чисто и уютно, даже нарядно. Единственное, что там мешало, — это машина.
И Березин, и Тимошенко — оба биологически чувствовали смешное. Их программы были перенасыщены смехом. Но Тимошенко всё казалось мало, он требовал ещё и ещё, выжимая из всех нас максимум. После работы с ними мои мозги напоминали досуха выкрученное бельё. Иногда я, совершенно "обезвоженный", пытался хитрить:
— Тут легко дожать в исполнении.
Но этот номер не проходил.
— Реприза должна быть такой завершённой, — изрекал Тимошенко, — чтобы её мог произнести даже дворник и чтобы все смеялись…
У него был любимый афоризм, который я и мой соавтор Роберт Виккерс, естественно, возненавидели:
— Две полушутки — это ещё не шутка!
Во время работы над очередной пьесой всё время ворчал.
— Так, как в прошлый раз, никогда не напишем.
Он постоянно сомневался в себе, в нас, в будущем спектакле. Перед каждой премьерой впадал в отчаяние:
— Плохо! Бездарно! Не смешно! Провалимся!..
И только горячий приём зала успокаивал его и вселял веру в свою работу. Но всё равно, садясь за новую пьесу, снова мрачно предрекал:
— Так, как в прошлый раз, никогда не напишем!..
* Сумма "суточных", которая выдавалась командированным на расходы
** в то время очень популярные спортсмены
Продолжение следует.
Читайте все фрагменты книги "Полное собрание впечатлений"
КСТАТИ
На сайте Александра Каневского http://alkanevsky.com/, открылся электронный магазин! Теперь доступны как новые книги автора, так и те, которых уже нет в продаже.
