Лев СИМКИН | Бодался Войнович с Солженицыным

О взаимоотношениях отца солдата Чонкина и автора "евреелюбивого" труда "Двести лет вместе"

 

Конфликт Войновича с Солженицыным, закончившийся явлением Сим Симыча Карнавалова, начался вот с чего. Войнович, эмигрировав за границу, обратился к директору издательства «Имка-Пресс» Никите Струве за выплатой причитавшихся ему гонораров за «Чонкина». Тот не заплатил или не доплатил, и писатель пригрозил обращением в суд.

Издатель пожаловался Солженицыну, и тот передал Войновичу (через общих знакомых), что негоже русскому писателю судиться с русским издателем. Войнович послал классика куда подальше.

Мне кажется, тут проявилось, в числе прочего, разное отношение к праву. Войнович обладал логическим и значит правовым мышлением. А юмор был приправой. Как у Булгакова, который, кстати, судился с театрами, не выплатившими ему авторских.

ОТ РЕДАКЦИИ

В связи с этой историей представляет несомненный интерес фрагмент из интервью, которое взял корреспондент нью-йоркской газеты "Русский базар" Владимир Нузов у Владимира Войновича именно в связи с отношением последнего к Александру Солженицыну.

— Владимир Николаевич, мы виделись с вами в Москве два года назад, как раз в момент выхода вашей книги «Портрет на фоне мифа, «посвященной» Солженицыну. Возможно, кавычки в данном случае и неуместны: в книге действительно рассказано о том влиянии, которое оказал Солженицын и на вашу жизнь, и на жизнь целого поколения советских людей. Но много в той книге есть и негативного по отношению к Александру Исаевичу. К вам не стали хуже относиться ваши читатели – поклонники Солженицына?

— Противников этой книги было гораздо меньше, чем противников моего романа «Москва 2042». Книги эти очень разные. Хотя были и такие читатели, которые спрашивали: зачем я написал вторую книгу о Солженицыне? А я утверждаю, что первую книгу писал не о нем… Она представляла собой пародию, и не только на него, причем пародию доброжелательную, добродушную. Но Солженицын был узнаваем, поэтому люди возмущались: как я мог так о классике!.. А я писал, повторяю, не о Солженицыне, а о выдуманном персонаже. Но это – обычная история, и люди никак не могут понять, что пародия человека не обижает, а если кажется адресату обидной, то он должен подумать о себе (о своем чувстве юмора. – В.Н.).

— Солженицын, мне кажется, достаточно умный человек, чтобы не обижаться на пародию.

— Он совершенно недостаточно умный человек. Он себя узнал и опубликовал в одном из российских журналов («Новый мир» – В.Н.) ответ мне, который называется «Угодило зернышко промеж двух жерновов». Я, по его мнению, такой-сякой, написал о нем то-то и то-то. Об этом я подробно пишу в «Портрете на фоне мифа». Клевреты Солженицына утверждают, что я написал «Портрет…» из зависти, ненависти и еще из каких-то мелких чувств. А я написал его потому, что Солженицын сыграл огромную роль в сознании многих людей и даже в моем собственном. При появлении первых вещей Солженицына я испытал большой восторг, а потом — огромное разочарование. И сейчас отношусь к его личности более чем критически, то есть с очевидным неуважением.

— Вы читали ставший печально знаменитым двухтомник Солженицына «Двести лет вместе»?

— Когда я писал «Портрет…», первый том этого «исторического» труда Солженицына уже вышел. Мне советовали его прочитать, но я отказался, побоявшись, что это чтение повлияет на мой более ранний замысел. Я прочитал первый том, после того как написал свою книгу. Второй просто проглядел. Книга Солженицына «Двести лет вместе» — длинная, скучная и лживая.

— А какую вещь Солженицына вы прочитали первой, Владимир Николаевич?

— «Один день Ивана Денисовича». Но прочитал я ее много раньше, чем она была опубликована в «Новом мире». Александр Трифонович Твардовский, главный редактор журнала, дал мне почитать доставленную в журнал в одном экземпляре рукопись.

— Не могли бы вы выстроить в ряд книги Александра Исаевича по мере убывания их литературной значимости?

-На первое место я бы поставил, конечно, «Один день Ивана Денисовича», потом, может быть, «В круге первом». Далее – «Матренин двор», «Раковый корпус», а все остальное выкинул бы!

— «Архипелаг «Гулаг» и «Теленка» тоже бы выкинули?

— Нет, конечно, я преувеличил: «Теленка» еще можно читать, хотя эта книга во многом – как вам сказать?- сильно раздражает чудовищной самовлюбленностью автора, манией величия. Но и «Гулаг», и «Теленка» читать, конечно, можно и нужно – с поправками и критикой.

— Ну а «Красное колесо»?

— « Красное колесо» читать невозможно, не могу я читать такие вещи.

— Тогда лобовой вопрос, Владимир Николаевич: считаете ли вы Солженицына великим писателем земли русской?

— В лоб отвечаю: не считаю. Я думаю, что он писатель сильно преувеличенный разными людьми, мной – тоже. Хочу подчеркнуть, что когда-то я был среди ярых защитников Солженицына, защищал его не просто так, как все писатели, а рискуя собственным благополучием: не подписывал какие-то коллективные письма, но написал личное письмо в его защиту, выступал на собраниях, в Союзе писателей и так далее.Обвинение в защите Солженицына было не главным, когда меня попросили убраться из Советского Союза. Не главным, но одним из важных.

— Понятно. Вы в Германии, в Мюнхене, пересеклись с Александром Исаевичем?

— Нет, я пересечься с ним никак не мог, потому что его выслали в 1974-м году, а я уехал туда в 1980-м, когда Солженицына в Мюнхене уже не было: он двинулся сперва в Швейцарию, а потом перебрался в Штаты. В Советском Союзе я не раз встречался с ним, а когда его выслали, был одним из первых, кто пришел к нему на квартиру, чтобы поддержать оставшуюся семью.

— Как Александр Исаевич относится или относился к вам как писателю?

— Если вы помните, в «Теленке» приведено одно из интервью Солженицына, в котором он называет наиболее значительных писателей того времени. Меня он назвал в их числе. Так что, повторяю, у меня личных счетов, как полагают некоторые, с Солженицыным нет.

ИЗ ВИКИПЕДИИ

Образ Сим Симыча Карнавалова, прототипом которого явно был Солженицын, весьма ярко обрисован в книге Войновича "Портрет на фоне мифа" (2002 г.).

Это полемическое произведение с элементами мемуаристики посвящено Александру Солженицыну и сложившимся вокруг него мифам.

Книга начинается с воспоминаний о том, как в 1961 году Александр Твардовский знакомил читающую Москву с произведением «Щ-854» («Один день Ивана Денисовича»). Его автор, имевший псевдоним А. Рязанский, был неизвестен, но многим сразу стало понятно, что в литературу пришёл крупный писатель.

Слава Солженицына росла, и в начале семидесятых годов XX века его портреты можно было увидеть во многих московских квартирах. «Архипелаг ГУЛАГ» по силе воздействия на умы встал в один ряд с речью Хрущёва на XX съезде. Однако сознание Войновича, по его признанию, «осталось не перевёрнутым». Более того — его мнение о Солженицыне ухудшилось. В упрёк автору «Архипелага» Войнович поставил антисемитизм и то, что он, защищая русских, «постоянно оскорбляет всех остальных и сам этого не сознаёт».

После «Августа Четырнадцатого» Солженицын начал писать неинтересно, и чтение «Красного колеса» — это «работа только для очень трудолюбивых», отметил далее Войнович.

Часть книги посвящена переписке Войновича с литературоведом Еленой Чуковской, которая была раздосадована тем, что персонаж антиутопии «Москва 2042» Сим Симыч Карнавалов похож на Солженицына. Елена Цезаревна напомнила, как люди, рискуя жизнью, хранили «Архипелаг ГУЛАГ»; Войнович в ответ сообщил, что «описывал типичного русского идола».

Начало 1990-х Войнович обозначил как время ожидания Солженицына. Второе пришествие писателя было тщательно подготовлено им самим; упреждающим условием стало издание книг массовым тиражом, и публике Солженицын явился «с заранее приготовленным выражением лица».

Мнения критиков и литературоведов, прочитавших «Портрет на фоне мифа», разделились. Так, филолог Александр Кобринский («Дружба народов») заметил, что книга Войновича посвящена борьбе со «всеобъемлющим и ничего, кроме себя, не слышащим пафосом». Правда, уточняет Кобринский, пытаясь использовать оружие своего оппонента, Войнович тут же начинает проигрывать.

Профессор МГУ Юрий Семёнов («Скепсис») поддержал Войновича, выступившего против обоготворения Солженицына (который после «Одного дня Ивана Денисовича» «непрерывно деградировал»), но при этом упрекнул автора «Портрета…» в стремлении превознести себя и собственные произведения.

Писатель Геннадий Красухин («Вопросы литературы») увидел правоту Войновича в том, что уже в ранней публицистической книге Солженицына «Бодался телёнок с дубом» ощущается «превосходство одного над всеми». Герой этого произведения, по утверждению Красухина, изображает себя человеком, который никогда и нигде не ошибался.

Павел Басинский («Литературная газета») признался, что чувства, которые возникли после прочтения «Портрета…», можно назвать смесью злости, недоумения и жалости. По мнению журналиста, эмоций у Войновича больше, чем фактов, а доминирующим началом является обида. В рецензии, озаглавленной «Жалобная книга», Басинский процитировал поэта Дмитрия Пригова, который как-то сказал, что «Солженицын не просил любить его в молодости и ненавидеть в старости».

Литературный критик Андрей Немзер, обнаружив в книге черты того Солженицына, которого Войнович «придумал из головы», констатировал, что автор действительно смешного романа о Чонкине не равен создателю «Портрета…» и не тем войдёт в историю.

Заместитель главного редактора журнала «Знамя» Наталья Иванова, посвятившая книге «Портрет на фоне мифа» большую статью, подчеркнула, что прекрасно знающий законы драматургии Войнович сначала выстроил декорации и создал контекст, а затем устроил суд — «быстрый, чуть ли не мгновенный».

Лизе Новиковой («Коммерсантъ») произведение Войновича напомнило «художественный перформанс», в ходе которого автор «Портрета…» не только помогает созданию нового мифа о Солженицыне, но и просит коллегу «потесниться».

https://www.isrageo.com/2018/03/03/jurinagibin/

Бабушка говорила мне: «Мишигенер пунем»