Как потопленный советской торпедой лайнер "Вильгельм Густлофф" привел к началу мирного процесса между СССР и Германией, а спустя 75 лет отразился и на израильских реалиях
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ
Сталин раздавил папиросину "Герцеговина Флор" и неспешно утрамбовал извлеченный из нее табак в трубку. Затем раскурил ее, задумчиво глянул на занавешенное окно и перевел взгляд на Берию.
— Значит, говоришь, Лаврентий Павлович, одной торпедой отправили на дно тысячи фрицев?
— 5348, — уточнил Берия. — Хотя имеются агентурные сведения, что там находилось 9985 человек, включая пять тысяч детей.
— Дети — это плохо, — покачал головой Сталин. — Ай-ай-ай, как плохо. Надо будет что-то сделать, чтобы все понимали, что мы понимаем, как это плохо. Но вот сукины дети, как же они смогли — такую махину одной торпедой?
— Тремя, Иосиф Виссарионович, — уточнил Берия. — Вот что говорится в присланном отчете: " 30 января 1945 года около девяти часов субмарина С-13 зашла со стороны берега, где её менее всего могли ожидать, и, из надводного положения, с дистанции менее 1000 м в 21:04 выпустила первую торпеду с надписью «За Родину», а затем ещё две — «За советский народ» и «За Ленинград». Четвёртая, уже взведённая торпеда «За Сталина», застряла в торпедном аппарате и едва не взорвалась, но её удалось обезвредить, закрыть люки аппаратов и погрузиться".
— Очень плохо, товарищ Берия, — нахмурил брови вождь. — Нет ли вредительства в том, что именно торпеда «За Сталина» застряла? Кто там капитан?
— Маринеско, Александр Иванович Маринеско, — тут же ответил Берия.
— Молдаван или еврей? — уточнил Сталин.
— Сын румынского рабочего и крестьянки, познакомились и поженились в Одессе.
— Хорошее социальное происхождение. Значит, говоришь, тремя торпедами — и столько фрицев на дно?
— Так точно, Иосиф Виссарионович.
— Представить к званию Героя Советского Союза этого Антонеско.
— Маринеско, Иосиф Виссарионович.
— Тем более. Значит, говоришь, торпеда «За Сталина» застряла?
— Так точно, Иосиф Виссарионович.
— За это Антонеско расстрелять как врага народа.
— Уже после вручения звания Героя Советского Союза?
— Найдите другого Антонеско, а еще лучше Бронштейна. Есть там на лодке хоть один Бронштейн или еще лучше Троцкий?
— Никак нет, но мичман Рабинович имеется.
— Рабинович — это тоже хорошо. Он нам очень пригодится. Так, говоришь, пять тысяч детей?
— Так точно, Иосиф Виссарионович.
— Очень, очень плохо. Я же друг детей. И Гитлер тоже друг детей. Как я ему теперь в глаза посмотрю?
— Иосиф Виссарионович, я предусмотрел запасной план, который покажет всю вашу степень благородства. Разрешите?
— Давай, Лаврентий.
— Понятно, что война есть война, но кроме детей, есть еще одна проблема: "Вильгельм Густлофф" шел под флагом Красного Креста…
— Совсем плохо.
— Конечно. Поэтому есть великолепный план, который покажет, что мы мирные люди, полные сочувствия к чужому горю.
— Рассказывай.
— Тут ко мне с Колымы одного спеца привезли, талантливого светотехника. Он предложил при помощи разноцветных прожекторов в день нашей скорой победы осветить Кремль так, чтобы он выглядел как огромное красное знамя с вашим портретом в центре.
— Хорошая идея, Лаврентий, одобряю.
— Но вот что я подумал сейчас: а почему бы нам в знак солидарности с немецким пролетариатом не расцветить Кремль германским флагом?
— С портретом Адольфа? — насторожился Сталин.
— Нет, конечно нет, Иосиф Виссарионович, зачем портрет? Только знамя.
— А не будет ли выглядеть свастика на Кремле как свидетельство победы немецкого фашизма? — задал резонный вопрос вождь.
— Разумеется, нет, мы же все как следует объясним на всех языках. Только солидарность и только с немецким народом.
— А можно сделать, чтобы флаг был, а свастика на нем — совсем маленькая.
— Думаю, что да, , Иосиф Виссарионович. Хотите поговорить с этим спецом? Он дожидается в приемной.
— Зови.
В кабинет вошел невысокий человечек с длинным носом и бегающими испуганными глазками. Было в его внешности что-то крысиное, причем, от тех худосочных крыс, которых Коба давил руками в туруханской ссылке.
— Как зовут? — рявкнул Сталин.
— Крысаин, Арон М-м-моисеевич, — дрожащим голосом ответил недавний зэк.
— Крысаин? — ухмыльнулся вождь. — Вполне подходит. Так вот, товарищ Крысаин, задача такая: осветить Кремль германским флагом, только свастику сделать совсем маленькой, чтобы она и на фотографиях не была видна. Справитесь?
— К-конечно, товарищ Сталин.
— А не справитесь — расстреляем, — ласково посмотрел на Арона Моисеевича Верховный главнокомандующий. — Вам все понятно?
На ватных ногах Крысаин покинул высокий кабинет. В тот же день в его распоряжение были переданы десятки светотехников, а также мощные прожектора с самыми современными разноцветными фильтрами.
— Хороший план, Лаврентий, — заметил Сталин. — А Рабиновича срочно расстрелять как виновного в гибели детей трудового народа Германии и через Юстаса передать Алексу, чтобы тот оповестил папашу Мюллера, что никакие бронштейны не помешают нам оставаться гуманистами…
* * *
Адольф Гитлер бегал по кабинету, периодически останавливаясь возле огромной фотографии, вывешенной на стене.
— Это удар ниже пояса! — кричал он. — Сначала они топят десять тысяч истинных арийцев, а теперь издеваются и освещают Кремль нашим знаменем! И, главное, где свастика? Свастика наша где?
— Мой фюрер, вот она, — Шелленберг показал указкой на маленький белый кругляшок с микроскопической свастикой в центре.
— Срочно, слышите, Вальтер, срочно осветите Бундестаг советским знаменем, только серп и молот сделайте еще меньше!
— Позвольте возразить, мой фюрер? — осторожно спросил Шелленберг.
— Ладно, валяйте, — махнул рукой Гитлер.
— Освещение рейхстага советским флагом мне видится недальновидным решением. Понимаете, во-первых, мы ни один большой русский корабль пока не потопили, во-вторых, это же будет подражанием нашему врагу. Таким образом Сталин окажется в выигрыше — его все будут называть великим гуманистом, а нас — подражателями. Есть такая русская пословица — "Повторьюшка-хрьюшка — зельёная льягушка".
— Это вас Штирлиц научил? — напрягся Гитлер, которому порядком надоели издевательские эскапады наглого штандартенфюрера.
— Нет, так русская радистка Кэт ругала Мюллера, когда он задавал ей одни и те же вопросы.
— Тогда постараюсь запомнить. Так, что дальше?
— По дороге к вашему кабинету я подумал, чем мы можем ответить врагу и озадачить его, попутно показав себя еще бОльшими гуманистами.
— И чем же?
— Помните ли вы, кто такой Илья Эренбург?
— Вы издеваетесь, Вальтер? — поджал губы Гитлер. — Я еще достаточно молод, чтобы производить впечатление склеротика. Это тот самый Эренбург, которого я на днях объявил злейшим врагом рейха, и распорядился поймать и повесить у Бранденбургских ворот.
— Он самый, мы его еще называем «домашним евреем Сталина».
— Так что вы предлагаете, Шелленберг, повесить его и осветить красным знаменем?
— Нет, как раз наоборот, мой фюрер. Мы должны показать, что простили ему призыв «Убей немца!». И лучшего способа, чем переименовать Унтер ден Линден в Илья Эренбург штрассе я не вижу. Папаша Йозеф будет озадачен.
— Ах, милая моему сердцу Унтер ден Линден, — ностальгически произнес Гитлер. — Неужели ты будешь носить имя этого злобного юде?
— Мы поменяем таблички только в нескольких местах, мой фюрер, — попытался успокоить Гитлера начальник внешней разведки службы безопасности. — Пофотографируем, разместим в газетах, и заменим снова. Унтер ден Линден не потеряет свое имя.
— Нет-нет, дорогой Вальтер, если быть гуманистами, то надо идти до конца, — смахнул мизинцем непрошенную слезу Гитлер. — Илья Эренбург штрассе… Я привыкну, обязательно привыкну к этому названию… А как, по вашему, на это отреагирует Йозеф? Чьим именем он назовет Красную площадь?
— Не знаю, еще не знаю, мой фюрер, — задумался Шелленберг. — Может быть, вашим именем?
— Да, а мне тогда Александерплац придется назвать именем Сталина? — скривился Гитлер.
— Очень разумная мысль, мой фюрер! Ныне эта площадь носит имя русского царя Александра I, так что ее переименование выглядит очень логичным.
— Вот как бы только Сталину передать эту идею, Вальтер? Может через Штирлица?
— Гениальный ход, мой фюрер! Сейчас же позову Штирлица на рюмочку шнапса и мы обговорим наши дальнейшие планы. Самое главное, как вы понимаете, если у него в руках бутылка, при этом не поворачиваться к нему спиной.
* * *
… В начале мая 1945 года советские танки выехали с Йозеф Сталин платц на Илья Эренбург штрассе и устремились к бывшим Бранденбургским воротам, ныне носящим имя Лаврентия Берия. До окончательной и бесповоротной победы над нацизмом оставались считанные дни.
В то же время в Москве составлялся план парада победы и команда во главе с Ильёй Эренбургом прикидывала, как лучше проносить нацистские штандарты на площадь имени Адольфа Гитлера для последующего затаптывания — через Геббельсовский проспект или по улице Гиммлера.
А в далекой Туркмении по пескам пустыни Каракумы к персидской границе пробирались Арон Моисеевич Крысаин и недорасстрелянный мичман Рабинович. Они наизусть выучили задания, поставленные им лично Лаврентием Павловичем: добраться до подмандатной Палестины и научить евреев любви к врагу. Среди первостепенных задач было расцвечивание мэрии Тель-Авива флагами государств, мечтающих уничтожить еще не рожденный Израиль, а также переименование улиц Хайфы, которым необходимо было дать имена деятелей арабской культуры, призывающих убивать евреев, не щадя ни стариков, ни младенцев.
