Они непросты даже в обыденной обстановке. Но особенно — если ты попадаешь туда, где каждый камень дышит враждебностью…
Анатолий ГЛЕЗЕР, Бат-Ям
Мой сын — аутист. Многие, хотя бы понаслышке, знакомы с этой психологической проблемой. Хотя считается, что она связана с трудностями общения, я думаю, что это трудность понять мир вообще, как он есть.
Когда человек ставит себя над окружающим миром, и не может понять, «почему этот мир не сосредоточен на обслуживании Меня, неповторимого? Почему каждый обитатель этого мира живет своей, непредсказуемой Мною, и поэтому, возможно, опасной для Меня жизнью? Птица пролетает низко надо Мной — она, быть может, хочет Меня слету клюнуть, царапнуть или ударить крылом. Собака пробегает мимо — она, быть может, хочет Меня очень страшно облаять, или даже покусать. Все это очень страшно, и Я не понимаю, почему другие не боятся».
Этот страх не дает человеку приспособиться к реальной жизни, и он навсегда остается зависимым, в той или иной степени, от родных и тех, кто его опекает. У него постоянные проблемы с поведением, ему очень трудно поставить себя на место собеседника, партнера. Он может (и не без сопротивления) только подчиниться тому, кого он считает безусловным авторитетом, и выполнять его команды. Но в творческих вопросах нужно давать ему полную свободу, не мешать ему рисовать, конструировать, петь, музицировать… Однако поведение его — увы — приходится постоянно контролировать.
Я бы даже сказал, «глаз да глаз».
Когда ему еще не было и трех лет, он от нас убежал. Мы тогда были на даче. Дачу мы сняли недалеко от железной дороги — минут семь хода от платформы. Как-то раз после обеда жена говорит: «Посмотри-ка, где сын. Дочка во дворе в куклы играет, а его что-то не видно…» Я обежал весь двор, но нигде сына не нашел. Жена говорит: «Выгляни за калитку, может, он выбежал с участка?». Побежал к калитке, и уже издали увидел, что она приоткрыта.
Выскочил наружу, огляделся и увидел его в дальнем конце улицы, ведущей к железной дороге. Бежал к нему изо всех сил, выдохся, но догнал. Еще бы — если бы такой кроха выбежал на пути — беды не миновать! Повел его домой — упирается, кричит. Тут жена выглянула из калитки. Я позвал ее. Она подошла. Стали мы его расспрашивать, зачем, мол, убежал? А он тогда мало говорил, молчит, плачет и тянет за руку в сторону железной дороги.
Тут появилась электричка, и он, как завороженный, смотрел на ее мелькающие вагоны, мотал головой им в такт. Видно было, что он счастлив.
Мы поняли, что он любит смотреть на поезда. Мы тогда еще не знали, что это один из признаков аутизма — успокаивающее, радующее воздействие чего-то ритмично повторяющегося, однообразного изображения, звука. Для него это были островки упорядоченности в хаотичном, непредсказуемом и страшном мире.
Посчитав это тогда стимулом для прогулок, ходили вместе с ним на станцию «смотреть на поезда»…
С него действительно нельзя было спускать глаз. Он всегда мог исчезнуть куда-то. Почти не говорящий, он мог запросто пропасть, оказаться далеко и неизвестно где. Мы все же догадались вложить ему в одежду карточку с его именем и нашим адресом и телефоном, но это не избавляло от необходимости вне дома постоянно удерживать его на расстоянии вытянутой руки.
Как-то зимой дочери (ей тогда было лет девять, а ему — семь) надо было участвовать по программе музыкальной школы в концерте. Мероприятие проходило на другом краю нашего огромного города, в малознакомом районе, где жила моя мать. Решили после концерта поехать на автобусе 185 навестить ее.
Стоим на остановке, ждем. Вдруг появляется автобус 23. Мы к этому не были готовы, но знали, что он идет к родителям моей жены. Обменялись с дочкой веселыми репликами о том, что отсюда можно не только к бабушке поехать, но и к другой бабушке с дедушкой вот этим автобусом.
23-й отъехал. Я быстро оглянулся, и, не увидев сына на остановке, понял, что он — в уехавшем автобусе.
Оставив кейс дочке, крикнул, чтоб никуда не уходила, и бросился вдогонку за автобусом…
Шансов у меня не было никаких…
Но дорога шла в гору, так что грамотный шофер, переключив коробку передач, снизил скорость, и я стал нагонять…
Приблизившись к автобусу очень близко, увидел впереди по ходу на моей стороне обочины какую-то женщину, и закричал ей, что в автобусе — ребенок!
Она замахала руками и закричала что-то шоферу. Тот остановил автобус и открыл заднюю дверь.
Это было какое-то чудо…
Я не стал подниматься в автобус — он увез бы нас от дочери — а лег на ступеньки и, не видя сына, громко позвал его по имени и крикнул: «Сейчас же иди сюда!».
Слышу топот маленьких ног, обутых в валенки с галошами. Подбегает ко мне сияющий, смущенный и говорит: «Запрогнал…». Это он так, наверное, хотел сказать, что убежал. Но было видно, что убегать от нас он не собирался. Просто вбежал в автобус первым, чтобы занять свое любимое место спиной по ходу у кабины водителя. Он был абсолютно уверен, что мы поднимаемся в автобус следом за ним — ведь мы громко говорили об этом!
Спустя семь-восемь лет после приезда в Израиль я решил съездить с сыном в пятницу в Иерусалим, к Стене Плача. Он любит длинные поездки. Решил я ехать рано утром, чтобы к вечеру, к наступлению субботы вернуться домой, в Бат-Ям. У меня после одной из поездок в Иерусалим осталась карта тамошних автобусных маршрутов, и я быстренько наметил очень простой маршрут: автобус номер 1 отправляется от автовокзала, делая кольцо по городу, заезжает в Еврейский квартал (где Стена плача) и возвращается к автовокзалу. Карта была на английском.
Получилось выехать из Бат-Яма рано утром, и где-то к девяти утра мы были уже в Иерусалиме.
Выходим из автовокзала в город, и тут же таксист: «Куда тебе, хозяин?». Отвечаю: «Котель Маарави». Тут он назвал цену, которая показалась мне чрезмерной, то ли сорок, то ли пятьдесят шекелей, не помню, и я отказался. На автобусе раз в пять дешевле.
У прохожего узнал, где остановка автобуса 1, и мы с сыном перешли туда через площадь. Автобуса еще не было, его ждала бедного вида интересная мрачноватая черноволосая женщина, быть может, арабка. Подошел обшарпанный автобус, мы сели в него, заплатили и поехали. По дороге в него набилось довольно много религиозных евреев.
В окне мелькали какие-то жилые кварталы, ничем, кроме часто встречающихся домов светло-бежевой облицовки (иерусалимский камень), не примечательные. Но вот мы въехали в квартал Меа Шеарим («Сто ворот»), населенный, в основном, очень религиозными евреями. Квартал показался мне мрачноватым и бедным. Здесь мы застряли почти на полчаса — улица была узкая, и автобусу было не проехать — мешали повозки, грузовики, из которых выгружали товар, много бородатых людей в кипах и с пейсами, строго одетых женщин, что-то переносящих, покупающих, продающих. От нечего делать, снова раскрыл карту автобусных маршрутов. Вижу — после улицы Султан Сулейман автобус проезжает знаменитый Музей Рокфеллера (ROCKEFELLER MUSEUM). Да и весь примыкающий к нему квартал называется Музейным (MUSEUM QUARTER). Вот удача, подумал я, в музеи заглянем! Я музеи обожаю (вернее, тогда еще обожал).
Мы, наконец, вырвались из Меа Шеарим и въехали в часть города, где преобладали пешеходы явно не еврейской внешности. Всю довольно длинную улицу Султан Сулейман автобус почему-то проехал на очень большой скорости без остановок. Трущобный вид квартала неприятно поразил меня, белые стеклянные указатели улиц были разбиты (вспомнилось название телесериала «Улицы разбитых фонарей»), кучи мусора. На тротуаре одной из площадей стояли человек двадцать с сумками, коробками и чемоданами, которые кинулись к нашему автобусу. Но наш шофер, не снижая скорости, промчался мимо них дальше. Я спросил одного из пассажиров в черной шляпе, доберемся ли мы до Стены Плача, если сойдем у музея Рокфеллера? Тот как-то непонятно ответил: «Тебе не о чем беспокоиться, ты можешь в этой стране сойти на любой остановке». Я нажал на кнопку, чтобы шофер остановил автобус. Вид прилегающего квартала был уже вполне благообразным, и мы с сыном вышли из автобуса…
Через секунду мне очень захотелось догнать ушедший автобус, но было поздно. Он уже проехал Цветочные ворота и скрылся за поворотом. В какую сторону, я не успел заметить, так как оцепенел от увиденной картины…
На нас по тротуару надвигалась группа арабских мальчишек, встреча с которыми не сулила нам ничего хорошего. Я успел разглядеть злое лицо их идущего впереди лидера. Рядом со мной стоял мой мало что понимающий в сложностях жизни сын. И я внутренне весь сжался: «Господи! Спаси ради него! Ведь без меня он пропадет!».
Возле музея Рокфеллера на другой стороне улицы в нашем направлении выдвигался конный полицейский. Я инстинктивно заставил себя не смотреть в сторону мальчишек. Встреча взглядов могла выдать мой страх. Где-то за год до этого я спас избитого такой же шайкой пожилого еврея в промзоне Яффо. Увидев его, окровавленного, окруженного ими, сказал мальчишкам, достав мобильник (тогда мобильники были не у всех): «Полиция будет здесь через минуту!». Они неохотно ушли.
Когда мальчишки, слава Богу, не останавливаясь, прошли мимо нас, достал из кармана карту и понял свою ошибку. Я неправильно прочел по-английски название квартала, в котором мы оказались: не «MUSEUM QUARTER» (Музейный квартал), а «MUSLIM QUARTER» (Мусульманский квартал)! По-видимому, меня подвело соседство на карте слов MUSLIM и MUSEUM и их сходство — первые три буквы и последняя совпадают…
Но у меня не было времени себя ругать. Надо было как можно скорее выбираться отсюда.
Идем вперед по ходу автобуса. Миновали музей Рокфеллера. Подошли к Цветочным воротам.
Указатель: направо — на Иерихон, налево — на Рамаллу. Куда нам-то?
Проходим под аркой ворот. Эти ворота — в городской стене. У самой стены, справа на уровне подвала — несколько строительных машин на площадке. В голове промелькнуло: «Арафат, наверное, использует их в «антираскопках» Храмовой горы, чтобы уничтожить следы еврейского присутствия в древности». Тогда об этом то и дело говорили по радио и в газетах. Далее справа сидит нищий-попрошайка. Даю ему шекель, спрашиваю, где Котель Маарави? Он молча показывает пальцем направо. Я смотрю в этом направлении и с ужасом вижу… калитку с полумесяцем. Успеваю сообразить, что это вход на мусульманское кладбище. Что, пора уже на кладбище?..
Отшатнулся, и мы с сыном пошли дальше от ворот. Куда теперь?
И тут меня осенило: нищий показывал в сторону Иерихона! Так надо дойти до угла и повернуть направо! И на карте автобус, если поворачивал, то, в основном, направо — ведь он же кольцевой!
Предполагая, что нас, чужаков, уже заметили, и у них, возможно, есть своя информационная цепочка, я сказал себе: «Направление известно! Теперь — только вперед! Успеть уйти!».
Возможно, кто-то сейчас надо мной посмеется, но мне тогда было совсем не до смеха…
И я пошел с сыном как можно скорей, все подгонял: «Миленький, давай быстрей!»
Повернули на Иерихон. Идем. Справа — ограда мусульманского кладбища. Потом пошли какие-то террасы, напоминающие трибуны мавзолея Ленина. Цвет почти тот же. Полированный гранит. Возможно, это тоже были захоронения, но только без ограды. Времени разбираться в этом не было. Поднялись на террасы и пошли чуть выше дороги. Так казалось спокойнее. Натолкнулись на группу туристов европейского вида. Гид рассказывал им о чем-то по-английски. Идем дальше. Слева через дорогу — Ар а-Зэйтим (Масличная гора). Облокотившись на одно из надгробий на нашей стороне, стоял молодой араб и внимательно, не отрываясь, смотрел в сторону Масличной горы. Хотя ружья при нем и не было, он очень напоминал часового. И такое же злое лицо, как у лидера той шайки.
Сын идет впереди, я — сзади его подталкиваю. Нас обгоняют, в основном, староватые грузовички и пикапы. Едут не очень быстро, но любой, если врежется со спины — завалит. Отогнал страх — нет выхода.
Вдруг кто-то шлепает меня по заднице. Не успеваю обернуться — пикапчик меня обгоняет, шофер, улыбаясь, что-то мне сказал. Я не понял, улыбнулся ему в ответ, говорю: «Шалом-шалом!».
Закончилась череда автобусов, и мы снова идем по тротуару. Справа — городская стена. Преграждая нам путь, поток арабов входит в какие-то ворота в стене. На указателе — надписи, среди которых: «Котель Маарави» и стрелка в сторону ворот. Арабы просто прут. Прорываюсь (с сыном за руку) сквозь поток к арабского вида израильскому полицейскому. Спрашиваю, кивая на указатель: «Котель Маарави — сюда?». Я, видно, здорово его напугал. Глаза его округлились, он замотал головой и закричал: «Нет-нет! Вам туда!» и тоже показал в направлении Иерихона. Значит, нам идти дальше. Я понял, что это был вход на Храмовую гору к мечети Аль-Акса.
Спустя пару минут увидел башню Града Давидова.
Еще несколько минут ходьбы вдоль стены и… я обомлел от счастья… В десятке метров от низкого арочного проема в городской стене на облезлом стульчике сидел, опустив голову, израильский солдат, опершись локтями на лежащую поперек бедер винтовку, и, судя по всему, дремал. Проходя мимо него, спросил: «К Котель Маарави сюда?». Он, приподняв голову, лениво ответил: «Разумеется!». Никаких обысков-проверок!
На радостях я крепко обнял сына, и мы вошли в Еврейский квартал.
На подходе к Стене Плача мы наткнулись на двух арабов с украшенным верблюдом, предложивших нам сфотографироваться с ним или верхом на нем. Мой сын, как я уже сказал, всякую живность — от птичек до слонов — не жалует, поэтому купили простенькие сувениры в виде пластиковых сердечек с магендавидом и надписью «Йерушалаим».
* * *
Мы вовремя, часа за полтора до прихода Субботы, приехали в Бат-Ям.
Когда уже подходили к дому, какая-то женщина, обгоняя нас, спросила, не мы ли потеряли свитер. Увидев, что свитера нет (он лежал на сумке, которая висела у меня на плече), я, чтобы не искушать судьбу, сначала привел сына домой, и, объяснив домашним ситуацию, бросился за свитером.
Он лежал (видно, эта тетка его туда положила) на придорожных кустах — целехонький. Отряхнув его от пыли, качаясь, усталый и пьяный от счастья, я поплелся домой.
Автор — член амуты «АЛУТ», помогающей детям-аутистам
