Вспоминая Маню — жену поэта Хаима-Нахмана Бялика
Яаков РЕЙДЛЕР
О Хаиме-Нахмане Бялике известно, можно сказать, все — так много о нем написано. О Мане, его жене, — гораздо меньше.
Молоденькую тоненькую девушку из обеспеченной семьи Маня Авербух в семнадцать лет сосватали, как было принято в те времена.
Мане было немножко обидно, что с ней даже не поговорили. Но отец сказал, что скоро познакомит ее с женихом, и взял ее в Житомир, где жил раввин Мордехай Сегал, двоюродный брат Мани. Он рассказал, что жених — его ученик, очень способный юноша и пишет замечательные стихи. А при встрече Маня увидела угловатого, бледного молодого человека в не по росту сшитом кафтане.
После помолвки они сошлись ближе. Он оказался очень образованным и остроумным, а главное — писал действительно замечательные стихи. Маня уже не замечала ни его угловатости, ни его длинного кафтана, и когда двоюродная сестра сказала ей:
"Я тебя прибью, если ты за него не выйдешь замуж" — Маня усмехнулась и ответила:
"О чем ты говоришь! Даже если он был бы уродом, я и тогда пошла бы за него. Он же поэт!"
Семья Авербух была многодетной и отличалась тем, что в ней царили мир и согласие. Жили Авербухи в живописном Костышеве, почти в лесу.
Свадьба Мани Авербух и Хаима-Нахмана Бялика состоялась в доме родителей невесты весной 1893 года. После свадьбы молодой муж переехал в семью Мани. Он теперь нравился Мане еще больше, чем когда был ее женихом, и ей очень хотелось иметь детей.
Бялик много писал, и Маню это радовало. По настоянию тестя он занялся лесоторговлей, которая была ему не по душе. Торговца из него не получилось, дело приносило одни убытки. Бялик начал искать другую работу, что было нелегко. Только с помощью друзей ему удалось найти в Сосновичах, захолустном польском местечке, место семейного учителя иврита. Оставив жену у ее родителей, он отправился в Сосновичи, хотя и к учительству у него не лежала душа.
В первом году наступившего ХХ века Бялику удалось переехать в благословенную и желанную для всех литераторов того времени Одессу. Он вызвал к себе Маню.
Прошло семь лет счастливого замужества. Маня радовалась успехам мужа, который стал уже известным поэтом, и все-таки не чувствовала себя до конца счастливой: у нее с Бяликом не было детей. Материнский инстинкт не давал ей покоя. Умная, красивая, начитанная Маня хотела быть не только любящей женой известного поэта, но и матерью.
Вот уже и своя квартира появилась в Одессе. Неважно, что маленькая, что в ней одно окно, и то выходит на глухую стену. И такая радовала бы, если бы родился ребенок. Господи, как она хочет ребенка!
А пока что Маня сделала эту квартиру уютной. Обставила ее красивой мебелью, повесила красивые занавески, постелила красивую скатерть.
Квартира преобразилась.
Наступила зима. В хедере, куда Бялика пригласили на должность учителя его друзья писатели Равницкий и Бен-Цион, занятия так и не начались.
Хаим-Нахман со своим родственником купили старый сарай под склад и начали торговать углем. Опять дела шли из рук вон плохо.
Преданная жена Маня не роптала: для нее было важно, что муж — замечательный поэт, а не то, что он не умеет наладить быт. Хаим-Нахман стал уже всеми признанным поэтом, и она им гордилась.
Маня всячески стремилась создать мужу все условия для того, чтобы он мог писать. Она была первой слушательницей его стихов. Была она и гостеприимной хозяйкой дома, куда охотно приходили друзья, собратья по перу Хаима-Нахмана, начинающие поэты.
Литературовед и историк Клаузнер пригласил Бялика в Варшаву на должность литературного редактора журнала "А-Шилоах". Тот, не раздумывая, принял его предложение. Целый год Маня оставалась одна, и щемящая тоска сжимала ей сердце с такой силой, что она даже не отвечала на письма Бялика.
А Бялик ей писал:
"Дорогая Манечка! (…) Я не удостоился получить от тебя ни одного письма, хотя я пишу тебе каждый день. Не могу понять, что это значит. Сердишься? Пора уже прекратить эти глупости (…) Твой ленивый и плохой Х.-Н.Бялик".
"Пиши мне, дорогая, обо всем. Твой сумасшедший Х.-Н.Бялик".
Но были и такие письма: "Манечка! Как поживаешь? Х.-Н.Бялик", "Доброго Пурима! Х.-Н.Бялик".
Через год поэт вернулся в Одессу. Вскоре в доме, где жили Равницкие, освободилась квартира, и Бялики в нее вселились. Одно время с ними жила тяжело больная мать Бялика, и Маня за ней ухаживала, как за родной матерью.
"Кроткая душа моя Манечка", — сказал Бялик.
Но когда в начале Первой мировой войны Бяликов, возвращавшихся домой из заграничной поездки, задержали на австрийской границе, как российских подданных и Хаима-Нахмана арестовали, "кроткая душа" проявила характер и добилась освобождения мужа.
Бялик часто бывал за границей, и оттуда к жене приходили от него теплые письма с присущим ему юмором. Он писал ей не только как жене, но и как другу, с которым всегда хочется поделиться. Например, в письмах с Восьмого сионистского конгресса в Гааге Бялик описывал настроения его делегатов, их споры, разногласия. В конгрессе участвовал и Шолом-Алейхем, и Бялик в письме передает Мане от него привет. В письме из польского местечка Бендин Бялик, ярый противник, как теперь сказали бы, показухи, с иронией говорит о провинциальных банкетах, пустых речах. "Я от них смертельно устал", — пишет он.
Бялик не писал Мане разве только когда они ездили вместе. Его письма к жене собраны в книге, изданной в 1955 году в иерусалимском издательстве "Двир".
Бялик высоко ценил Манину семью, где все друг о друге заботились, уделяли друг другу внимание, стремились всегда быть вместе. Примечательно, что в письмах к Мане он никогда не писал "твои родители", он считал их и своими. Когда Хаим-Нахман и Маня переехали в Эрец-Исраэль, они вызвали родителей и те жили с ними в одном доме. Портреты отца и матери Мани долгое время висели на видном месте в музее "Бейт-Бялик".
И все-таки отношения между Хаимом-Нахманом и Маней не были безоблачными. Видимо, сказывалось то, что не было детей. Одно время Маня даже хотела уехать из России в Эрец-Исраэль без мужа.
Покидая Россию, Маня и Хаим-Нахман хотели забрать с собой сына Маниной сестры Ревекки — семилетнего Леву. Но Ревекка в последний момент раздумала. Возможно, она отпустила бы тогда сынишку, если бы знала, что в 1938 году его выгонят из Московского высшего военного училища связи как родственника "врага народа" Яна Гамарника, бывшего начальника Главного политического управления Красной Армии, покончившего с собой, когда его пришли арестовывать. А жену Гамарника Блюму, сестру Ревекки и Мани, расстреляли как жену "врага народа".
Знала ли Блюма, что еще в 1921 году отец в письме к Мане писал: "Яну и Блюме кажется, что у всех народов уже решен национальный вопрос и только евреи цепляются за свою нацию. Ну, пусть думают, как им хочется, время покажет. Да оно уже показывает, что они ничему не научились, и еще покажет, что правы мы, а не они".
Блюма о письме отца не могла знать: Маня тогда уже жила за границей.
А Манина сестра Базя уехала в Эрец-Исраэль еще раньше Мани, в 1913 году. Там все было хорошо, Базе нравилась и работа в киббуце, и занятия в учительском семинаре. Через год она поехала повидаться с родными и забрать в Эрец-Исраэль еще одну сестру — Голду. Но началась Первая мировая война, и вернуться в Эрец-Исраэль Базя уже не смогла. Говорят, от судьбы не уйдешь. И верно. Базя вышла замуж, у нее родилась дочь Мирьям.
Казалось бы, история с Базиным переездом в Эрец-Исраэль закончилась навсегда. Но нет. В 1990 году ее дочь Мирьям, врач, участница Великой Отечественной войны, покинула Россию и со всей семьей все же уехала в Эрец-Исраэль, которая к тому времени давно называлась Государство Израиль.
Но вернемся к Мане.
В 1934 году Маня овдовела. Вот что она написала друзьям в Вену, где скончался Хаим-Нахман Бялик:
"Мои дорогие сердечные друзья!
Мой дом опустел. Каждый уголок напоминает мне о навсегда ушедшем от меня муже. Приехав домой, я еще больше почувствовала, что произошло. Кто я без него? Обыкновенная женщина, которая имела величайшее счастье быть женой такого мужа (…)"
Что ответили Манины друзья на это письмо, неизвестно.
Но ответ Мани на ее же вопрос в этом письме "Кто я такая?" не совсем точен. Обыкновенные женщины и тем более красивые, обеспеченные, не выходят замуж за бедного ученика раввина только потому, что он поэт. Маня была из тех необыкновенных женщин, которые считают, что жена поэта — не только спутница его жизни, но и надежная опора.
После смерти Бялика, несмотря на постигшее Маню горе, она не опустила руки. Чтобы освободить дом под музей Бялика, она переезжает с отцом на квартиру, принимает деятельное участие в создании музея, устраивает в одной из комнат своей квартиры семейный музей; ведет переписку с г-ном Шварцем в Америке по поводу издания сборника стихотворений Бялика на идише, и вскоре такой сборник выходит.
Мане, как когда-то Бялику, пишут незнакомые люди, например, женщины из далекого Йоханнесбурга, которые хотят помочь еврейскому населению Эрец-Исраэль. Пишут ей и старые друзья. Она переписывается с семьей Шолом-Алейхема в Америке, с семьей писателя Шнеура во Франции, с семьей Дельфинер из Вены, с двоюродным братом Х.-Н.Бялика С.Ш.Бяликом из Житомира и с другими.
В квартире, куда Маня переехала, она продолжает заведенную при жизни мужа традицию литературных "пятниц", на которые, как и прежде, собираются их друзья, молодые поэты и просто почитатели Бялика.
После смерти мужа Маня начала записывать свои воспоминания о нем. Но, человек скромный, она не решалась их издать. Только по настоянию тогдашнего директора музея "Бейт-Бялик" г-на Унгерфельда и с его помощью в 1963 году выходит в Тель-Авиве в издательстве "Двир" ее книжка.
В 1964 году к музею "Бейт-Бялик" пристраивают просторный зал для выставок, лекций и концертов, который в честь Мани назвали "Бейт-Маня".
Маня умерла в 1972 году, во второй день Рош а-Шана, и была похоронена на тель-авивском кладбище "Трумпельдор" рядом с Хаимом-Нахманом Бяликом.
"Еврейский камертон" (ежемесячное приложение к газете "Новости недели")
