160 лет назад родился писатель Шолом-Алейхем
Юрий КРАМЕР
Каждый из нас с чем-либо и по-своему сравнивает человеческую жизнь, писал Шолом-Алейхем.
Он сравнил ее с ярмаркой.
И в 1916 г. стал писать роман о своей жизни, который назвал «С ярмарки» и считал «творением своих творений, книгой книг, песней души». И посвятил своим детям. Которых призвал время от времени читать эту книгу, надеясь, что она может научить, «как любить наш народ и ценить сокровища его духа, которые рассеяны по всем глухим закоулкам необъятного мира».
НА ЯРМАРКУ
Его путь на эту самую ярмарку начался в городе Переяславе (ныне Переяслав-Хмельницкий), когда в доме Менахема-Нохума Рабиновича раздался первый крик младенца, известившего о своем приходе в этот мир.
Мальчик рос веселым и смешливым; как все мальчики в его возрасте, временами баловался, шалил и озоровал.
В назначенный день и час отец отдал его в хедер, где юного Шломо учили еврейскому письму и обучали основам Талмуда.
Жизнь текла без особых хлопот и забот, пока он не столкнулся с горем: сначала разорился отец, потом холера унесла мать. Может быть, именно тогда ему и захотелось излить все обиды на этот несправедливо устроенный мир на бумаге. А что еще делать неокрепшему юноше – не вступать же в постоянные споры со сварливой, придирающейся по пустякам мачехой.
Свои первые опыты он отнес уважаемому в городе человеку – нотариусу Арнольду. Очевидно, нотариус хорошо разбирался только в нотариальных делах. Во всяком случае, талант у юного Рабиновича он не обнаружил и дал два совета: сочинителю – всю «писанину» выбросить, а его отцу – отдать отпрыска в Переяславское уездное русское училище, чтобы лучше подготовить к жизни в России.
Отец совету внял, а сын нет – и под влиянием «Робинзона Крузо» Дефо написал своего Робинзона – только еврейского. И все, кому он давал прочитать рукопись, этого Робинзона одобрили. Нотариус в своих советах насчет подготовки к жизни в России ошибся: окончив в 1876 г. с отличием училище, молодой человек не смог поступить в учительский институт – царское правительство запретило прием евреев. Но неунывающий Рабинович начал давать частные уроки. А вскоре стал даже общественным раввином в Лубнах. Но все свое свободное время он отдавал сочинительству.
НА ЯРМАРКЕ
Сочинитель Рабинович стал писателем Шолом-Алейхемом, когда в печати появились его первые публицистические статьи, очерки и рассказы. Которые он подписывал разными псевдонимами: Литвак, Пипернотер, Соломон Эсбихер… Остался один – Шолом-Алейхем. С этим «Мир вам!» он и вошел в еврейскую (а затем и мировую) литературу. Со своим своеобразным языком, интонацией и добрым юмором. Только на протяжении всего нескольких лет в «Юдишес фолксблат» появились его очерки и рассказы «Наташа» (в поздних изданиях «Тайбеле», 1885), «Контор-гешихте» («Конторская история», 1885), «Ди велтрайзе» («Кругосветное путешествие», 1886), пьесы и очерки из детской жизни. Ими зачитывался тогдашний еврейский читатель, в большинстве своем владевший не ивритом, а идишем – живым, народным языком, столь распространенным в небольших городках и местечках.
Его признали не только читатели, но и критики. А потом случилось главное событие в его жизни: после трех лет расставания с первой и последней любовью Ольгой, дочерью богача Лоева, который считал, что он ей не пара, любящие соединились в Киеве и больше никогда не расставались.
После смерти тестя он разбогател на этой «ярмарке жизни» – тесть оставил большое наследство. Он пытался преумножить капитал и даже открыл контору по продаже сахара и пшеницы, но рожденный писателем коммерсантом быть не может: он совершенно не разбирался в бирже, прогорел, обанкротился и влез в долги. Если бы не теща… Она погасила все долги неудавшегося коммерсанта. Бродского (известный сахарозаводчик, один из самых богатых российских евреев. – Ю. К.) из Шолом-Алейхема не получилось.
Пока у него были деньги, он начал издавать сборник «Еврейская народная библиотека». Чтобы поддержать нуждающихся писателей, платил им неслыханно высокие по тем временам гонорары. В сборниках публиковал и собственные произведения – «Стампеню», «Иоселе-соловей». О своем недолгом пребывании в мире торговцев, финансистов и биржевиков рассказал в комедии «Якнегоз» и цикле новелл «Менахем-Мендл». Киевские биржевики читали, в некоторых героях узнавали себя, морщились… и прятали книжки от дочек и жен, но поделать ничего не могли.
Он писал о своем обездоленном народе, о его жизни – сегодня и сейчас, совершенно не задумываясь о том, что многие его творения станут классикой еврейской литературы не только как великолепные художественные произведения, но и как «исторический памятник жизни еврейского народа в царской России, со всем трагизмом этой жизни, трагизмом людей, которых отовсюду гонят и никуда не пускают, и со всем комизмом, вытекающим из такого горестного существования» (Перец Маркиш).
Его герои, обитатели Касриловки (село Вороньково, где Шолом-Алейхем провел детские годы), Егупца (Киев, где он был счастлив), Мазеповки (Белая Церковь, где он поселился с молодой женой), – лишние люди в России, гонимые и преследуемые, бедные и неимущие, но не жалкие и убогие, олицетворяли все самое лучшее, возвышенное и благородное в еврейском народе. С жизнью на этой ярмарке и Шолом-Алейхема, и его героев примирял юмор, непревзойденный еврейский юмор – не мрачный юмор висельника, а здоровый – крестьянина, мастерового, не желающего сдаваться ни в каких обстоятельствах и ищущего – и находящего! – выход из, казалось бы, самых безвыходных ситуаций. Эти герои были похожи на ту лягушку из притчи, которая, попав в горшок с молоком, стала работать лапами и, взбив сметану, спаслась, а не на ту, которая решила, что из горшка не выбраться, перестала барахтаться – и утонула.
Он был не только писателем – он занимался и издательской деятельностью (альманах-ежегодник «Ди идише фолксбиблиотек», 1888–1890; журнал «Кол мевассер», приложение к «Ди идише фолксбиблиотек», 1892), любил встречаться со своим читателем лицом к лицу – на протяжении многих лет выступал с чтением рассказов в Киеве, Бердичеве, Вильне, Ковне, Риге и других городах.
В 1894–1914 гг. Шолом-Алейхем писал свою главную книгу – «Тевье-молочник». Сюжет – конфликт отцов и детей – был не нов (Тевье хочет выдать пятерых дочерей замуж за богатых, но, как ни старается, ничего из этого не выходит), но он рассказал эту историю так, что сюжет заиграл новыми красками.
С ЯРМАРКИ
«Вы – на „ярмарку“, а мы – с „ярмарки“. Я уже свое выплакал. А вы ведь едете плакать – значит, нужно вам уступить место», – говорил один из героев Шолома-Алейхема.
Сам он начал свое возвращение в начале нового XX в. – у каждого свой день и час возвращения с этой «ярмарки». Которой все недовольны, но которую никто не хочет покидать. Все чаще и чаще одолевали различные хвори, тяжело угнетала российская действительность, от которой он спасался в Европе и Америке и, передохнув, возвращался в родные болота.
Он тяжело пережил Кишиневский погром в апреле 1903 г.: писал Толстому, Короленко, Чехову и Горькому, просил принять участие в сборнике на еврейском языке в помощь пострадавшим – это было единственное, что он мог сделать, и он это сделал (сборник «Помощь» вышел в том же 1903 г.). А через два года, в октябре 1905-го, стал свидетелем погрома в Киеве. От этих ужасов, забрав семью, он уехал в Америку. А в Киеве охранка завела на него дело – интересовались перепиской с русскими писателями, обстоятельствами издания сборника «Помощь». В Россию он вернулся в 1908-м, выступал с чтением своих произведений. С ног его свалил туберкулез. Врачи посоветовали лечиться в Италии. В это же время в Варшаве был создан юбилейный комитет – в октябре торжественно отметили 25-летие его творческой деятельности. Там же начало выходить многотомное собрание сочинений – «Юбилеум-ойсгабе» («Юбилейное издание» в 14 т., 1908–1914 гг.), в которое вошли почти все произведения писателя, опубликованные до Первой мировой войны.
В 1909–1910 гг. он начал писать роман «Ди блонджнде штерн» («Блуждающие звезды»), которым завершил трилогию о нелегкой судьбе еврейских талантов («Иоселе-соловей» и «Стемпеню»). Как и «Тевье-молочник», «Звезды» были признаны достижением Шолом-Алейхема в жанре романа. О чем свидетельствует огромное число изданий на всех основных языках мира и многочисленные инсценировки еврейских театральных трупп Америки и Европы (в России в 1920 г. Бабель по мотивам романа написал сценарий).
Пора было подводить итоги – и они были весьма и весьма утешительны.
Но все чаще и чаще давал знать о себе не излечимый в те времена туберкулез. Врачи в Италии не помогли, он переехал в Швейцарию, а оттуда – в Германию. Где и застала его Первая мировая война. Немецкие власти интернировали российского подданного в нейтральную Данию, в которой делать ему было абсолютно нечего. В декабре 1914 г. он переехал в Нью-Йорк. Сил писать и выступать перед публикой хватило на два года. В мае 1916-го ярмарка опустела – он отправился в свой последний путь. Провожать любимого писателя пришло несколько сот тысяч нью-йоркских евреев (все еврейские предприятия города в этот день не работали).
ИЗ «ЗАВЕЩАНИЯ» ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМА
Где бы я ни умер, пусть меня похоронят не среди аристократов, знатных людей или богачей, а именно среди простых людей, рабочих, вместе с подлинным народом, так, чтобы памятник, который потом поставят на моей могиле, украсил скромные надгробия вокруг меня, а скромные могилы украсили бы мой памятник так же, как простой и честный народ при моей жизни был украшением своего народного писателя.
Никаких величаний и восхвалений не должно быть на моем памятнике, кроме имени «Шолом-Алейхем» на одной стороне и кроме еврейской надписи, здесь приложенной, с другой стороны…
На моей могиле потом в течение года и дальше в каждую годовщину моей смерти пусть оставшийся мой единственный сын, а также мои зятья, если пожелают, читают по мне поминальную молитву. А если читать молитву у них не будет особого желания, либо время не позволит, либо это будет против их религиозных убеждений, то они могут ограничиться тем, что будут собираться вместе с моими дочерьми, внуками и просто добрыми друзьями и будут читать это мое завещание, а также выберут какой-нибудь рассказ из моих самых веселых рассказов и прочитают вслух на любом понятном им языке. И пусть имя мое будет ими помянуто лучше со смехом, нежели вообще не помянуто.
Религиозные убеждения детей моих и внуков могут быть какие им угодно, но свое еврейское происхождение я прошу их сохранить. Те из моих детей и внуков, которые отрекутся от еврейства и перейдут в другую веру, тем самым откажутся от своего происхождения и от своей семьи и сами вычеркнут себя из моего завещания. «И нет им доли и участия в среде их братьев»…
Последняя моя воля, обращенная к наследникам, и просьба к моим детям: оберегать мать, скрасить ее старость, усладить ее горькую жизнь, целить ее разбитое сердце, не плакать по мне, а, наоборот, поминать меня в радости, и главное – жить между собою в мире, не таить вражды друг против друга, поддерживать один другого в трудное время, вспоминать время от времени о семье, питать жалость к бедняку и при благоприятных обстоятельствах платить мои долги, если таковые окажутся. Дети! Носите с честью мое трудом заслуженное еврейское имя и да будет вам в помощь господь в небе.
Аминь.
ПОМИНАЛЬНАЯ МОЛИТВА
В 1989 г. один из лучших театров Москвы – Театр Ленинского комсомола, читай – Марка Захарова, буквально ошеломил столицу спектаклем «Поминальная молитва» по одноименной пьесе Григория Горина, написанной по мотивам «Тевье-молочника» Шолом-Алейхема.
Мне довелось быть на премьере. Это была одна из лучших пьес Горина. Это был один из самых лучших спектаклей Захарова. Все говорили и писали, что роль Тевье-молочника и роль Менахем-Мендла, родственника Тевье, были одними из самых лучших ролей Евгения Леонова и Александра Абдулова. Этим мастерам не уступали другие звезды Ленкома – Елена Шанина и Александра Захарова (дочери Тевье – Цейтл и Хава), Александр Сирин (портной Мотл), Татьяна Пельтцер (Берта, мать Менахем-Мендла). На высоте были и остальные актеры.
Русский театр сыграл трагикомедию из жизни евреев в украинской деревне Анатовке начала XX в., когда все – и бедные, и богатые – стояли перед выбором: уезжать в другую губернию по царскому указу или бежать от вечного антисемитизма и чудовищных погромов в Америку. Сыграл так, что нельзя было не улыбаться, когда на сцене появлялся Менахем-Мендл со своей мамой; сыграл так, что на глазах появлялись слезы, когда погромщики являлись на свадьбу дочери Тевье и разносили вдребезги все, что попадалось под руку.
Горин написал экзистенциальную пьесу, Захаров поставил экзистенциальный спектакль. Зрители могли восхищаться им всего три года: в январе 1994-го умер Евгений Леонов. Никто из зрителей, пришедших в театр 29 января, не сдал билеты – молча стояли со свечами перед дверями Ленкома.
Спектакль сняли из репертуара. Сегодня и те, кто видел (не побоюсь этого слова) шедевр Марка Захарова на сцене, и те, кто не видел, могут посмотреть его версию, которая, к счастью, была сделана на ТВ – ее без особого труда можно найти в Интернете (например, на сайте).
РОССИЯ И ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ
В России до 1917 г. у Шолом-Алейхема не было никаких проблем с изданием своих книг. Он печатался в еврейских газетах, журналах, публиковал свои сочинения в еврейских издательствах, которых в империи было хоть отбавляй. Проблемы возникли, когда началась Первая мировая война: евреев подозревали в сочувствии к Германии, на самом верху высокие чиновники-антисемиты решили, что еврейские издания на иврите и идише могут дестабилизировать обстановку, цензура взяла под козырек и усилила свои придирки к работе редакций и издательств.
Проблемы возникли в России и после 1917 г. В пролетарскую культуру Шолом-Алейхем не вписывался – «абстрактный гуманист» и т. д. Но затем произошел крутой поворот – он был признан достоянием «еврейской народной литературы» (что справедливо) и зачислен в классики (что соответствовало истине). Стали переиздавать его книги, начали писать книги о нем (только в Киеве в 1940 г. вышли монография Э. Спивака «Язык и стиль Шолом-Алейхема» и сборник «Шолом-Алейхем. Собрание критических статей и материалов»). А в 1946-м устроили вечер, посвященный 30-летию со дня его смерти, и ни где-нибудь, а в Колонном зале Дома Союзов (выступали Маршак, Михоэлс). В 1948-м издательство «Дер Эмес» собиралось выпустить научное издание сочинений, но…
Но развернулась «кампания по борьбе с космополитизмом». «Дер Эмес» закрыли (свет увидели только три тома), директора Л. Стронгина и главного редактора М. Беленького арестовали. Как вы понимаете, если бы могли, привлекли бы к ответственности и Шолом-Алейхема, но по причине его физического отсутствия в этом лучшем из миров сделать это было невозможно. Но, как известно, все течет, все меняется: в 1953-м Сталин умер, кампанию свернули, наступила «оттепель», и в 1953–1961 гг. к 100-летию со дня рождения Шолом-Алейхема в издательстве «Художественная литература» вышло собрание его сочинений в шести томах (в 1971–1974 гг. издание повторили), и все евреи и не евреи Советского Союза, кто-то впервые, кто-то нет, смогли прочитать и перечитать повести и рассказы о «счастливом сироте» мальчике Мотле, мудром Тевье-молочнике, не приспособленном к жизни Менахеме-Мендле и смешные и грустные истории из жизни простых евреев из знаменитой Касриловки.
ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ И МИР
В 1964 г. И. Д. Беркович, зять Шолом-Алейхема, основал в Тель-Авиве музей «Бет Шолом-Алейхем», который официально был открыт через три года и стал не просто музеем, а научно-исследовательским центром по изучению творчества писателя, собиранию его рукописей, писем, книг и статей, опубликованных в Европе, Америке, России. За годы его существования музей издал не один десяток книг, посвященных жизни и творчеству писателя, из которых особым успехом как у коренных израильтян, так и у репатриантов пользовались сборник «Зачем евреям нужна страна?» (1978), в который вошли его страстные воззвания и «сионистские рассказы», а также книга «Письма Шолом-Алейхема» (1995) – своеобразный эпистолярный роман из 713 писем, написанных с 1879 по 1916 г. (многие опубликованы впервые).
Произведения Шолом-Алейхема издаются и переиздаются не только в Израиле – из года в год его романы, повести и рассказы вновь и вновь переводятся на десятки языков мира. Книги о его жизни и творчестве также издаются во всем мире (как наиболее интересную упомяну только книгу воспоминаний Мэри Вайф-Голдберг «Мой отец Шолом-Алейхем», изданную в Англии в 1970 г.).
Вы спросите, почему? Отвечаю: наверно, потому, что Шолом-Алейхем наряду с Марком Твеном, Бернардом Шоу и Чеховым (какова компания!) признан ЮНЕСКО одним из величайших в мировой литературе писателей-юмористов. В ЮНЕСКО, конечно, сидят не дураки, но мы же с вами понимаем – он был не только юмористом, пусть и выдающимся. Он смотрел на этот несовершенный мир и на столь же несовершенного человека в этом мире с улыбкой… но сквозь слезы. И потому был трагическим писателем. Но, как и в жизни, в его произведениях комическое переплетается с трагическим – смех, ирония помогали жить и выживать в казалось бы нечеловеческих условиях ему и его героям, постоянно ищущим выход из непростых ситуаций. Как и их создатель, они жили на земле – стремились к небу.
Украина помнит
Из сообщения «Укринформ» от 26 февраля 2009 г.: «В Украине сегодня начинаются юбилейные мероприятия к 150-летию со дня рождения выдающегося украинского еврейского писателя Шолом-Алейхема…
В Переяславе-Хмельницком, на родине писателя… проходит научно-практическая конференция… в столице, в Национальном музее литературы, 27 февраля будет развернута фотодокументальная выставка „Шолом-Алейхем и Украина“ и пройдет литературно-творческий вечер.
2 марта, в день рождения писателя, в Киеве состоятся торжественные церемонии: возложение цветов к памятнику Шолом-Алейхему и открытие на ул. Большой Васильковской, 5-а Музея Шолом-Алейхема. Вечером в Национальном академическом драматическом театре им. Ивана Франко состоится литературно-творческий вечер „Шолом-Алейхем и Украина“…
Национальная академия наук Украины планирует к изданию том «Избранных произведений» выдающегося писателя…»
НИЧЕГО НЕТ ВЕЧНОГО НА СВЕТЕ…
…и никогда человек не бывает доволен тем, что имеет. Надоело нам ходить и собирать чужие доллары, кводеры и никели. Лучше маленькие булочки, да свои, нежели большие пироги, да чужие.
Так говорила дочь богатого пекаря Броха, одна из героинь повести «Мальчик Мотл». Она знала, что говорила.
Как знали и другие его герои, не бросавшие слов на ветер:
* Если нельзя, но очень хочется, то можно.
* Человек хочет, а Бог хохочет.
* Мир уж больно умен, а люди лицемерны. Не любят они, когда черное называют черным, а белое – белым. Наоборот, они предпочитают, чтобы черное называли белым, а белое – черным.
* Достаточно, когда я совершаю благословение, понаблюдать за лицом моей матери, – как все оно озаряется улыбкой, сияет, светится. Это и есть настоящая радость, подлинное счастье.
* Больной выздоровеет, пьяный протрезвится, черноволосый – поседеет, но глупец останется глупцом.
* Когда видишь перед собой смерть, поневоле вольнодумцем становишься, начинаешь размышлять, «что мы и что наша жизнь», – что такое наш мир с его планетами, что вертятся, с поездами, которые бешено несутся, со всем этим шумом и треском и что такое даже сам Бродский с его миллионами? Суета сует, чепуха и ерунда!
"Еврейская панорама", Берлин
