Главный ПОЦ всея Руси

Известный российский телеведущий, журналист, актёр, кинорежиссёр Александр Гордон: "Я не антисемит, но Израиль – это искусственное образование"

Матвей ГЕЙЗЕР

Александр Гариевич Гордон – человек именитый, известный. О нем не скажешь: «Широко известен в узких кругах» — Александр Гордон широко известен в широких кругах. Пожалуй, более известен, чем многие и многие его однофамильцы, хотя среди них были живописец Григорий Гордон, поэт Иегуда Гордон, именитый социолог Леонид Гордон, Шмуэль Гордон – идишский советский прозаик. Был среди однофамильцев и лорд Джордж Гордон – видный английский политический деятель, принявший иудаизм. Список этот можно было бы продолжить, но сегодня все эти однофамильцы Александра Гордона почти или совсем забыты. Сам же он, как было сказано, — в зените славы. И не только как тележурналист, но и как актер театра «Школа современной пьесы».

Говорят, что люди знаменитые ежедневно вынуждены расплачиваться за свою популярность.

— Так ли это? – спросил я как бы невзначай Александра Гариевича.

— Вот уж о чем не задумывался никогда, так это о собственной славе. И вообще, прав был Пастернак, провозгласив: «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь».

Что ж ответ достойный не только журналиста, но и актера.

Почему в начале статьи так много говорю о фамилии Гордон. Дело в том (об этом расскажу ниже), что Александр Гариевич мог носить совсем другую фамилию. Он мог быть Александром Стригой (такова девичья фамилия его мамы), мог быть Чининым (такова фамилия его матери после второго замужества). Но судьбе было угодно, чтоб человек, не причисляющий себя к еврейскому племени, через всю жизнь пронес яркую еврейскую фамилию Гордон.

Вот что рассказал Александр Гариевич по этому поводу:

— На том, чтоб моя фамилия была Гордон, настояла бабушка по маме – Воробьева Марина Михайловна. Она – из крестьянской семьи, прожила нелегкую жизнь. Работал билетером в клубе в поселке Белоусово, в этом же здании жила их семья. Случился пожар, и все их пожитки сгорели. Бабушку хватил удар. Было ей тогда тридцать семь лет. С того времени она осталась полупарализованной. Но какая была сила воли у этого человека! Родители, как водится, были заняты, и большую часть времени я, разумеется, проводил с ней. Она вырастила и воспитала меня. Это – я уверен – моя Арина Родионовна.

Бабушка не рада была тому, что отец с мамой расстались. От нее-то я и узнал об отце. Бабушка настояла на том, чтобы мне сохранили фамилию Гордон.

Я заметил, что это не лучший вариант фамилии, в особенности в 70-х, 80-х годах. Это сегодня Красновы снова становятся Ройтерами, Борисовы – Боруховичами. Тогда-то все было наоборот. Но, так или иначе, судьбе было угодно, чтобы по воле русской женщины Марии Михайловны Воробьевой Александр, журналист, создавший свои программы на русском телевидении, актер, сыгравший Треплева в чеховской «Чайке», остался в искусстве и журналистике фамилией Гордон.

Однажды полушутя он сказал мне:

— Один дед у меня – еврей, второй – украинец, отчим – русский. Много намешано.

Впрочем, по национальному вопросу в одной из бесед со мной Александр Гариевич высказался четко:

«Национальная принадлежность – это последнее, что должен сообщать о себе человек. Сначала он должен сказать: «Я – такой-то, хороший или плохой, верующий или неверующий, сделал в жизни то-то и то-то, состоявшийся или несостоявшийся». А уж потом сообщить: «Я — татарин, казах или…»

— Еврей? – спросил я.

— Что же касается тех людей, которые определяют себя сегодня евреями, цепляясь при этом за какие-то сомнительные факты биографии, то к ним я отношусь настороженно. Сам же я не задумываюсь над тем, русский я, еврей ли. Религия же для меня, будь-то иудаизм, христианств – всего лишь форма проявления любознательности.

Мне показалось, что в одной из телепередач, по-моему «Нью-Йорк, Нью-Йорк», в споре с Соловьевым Александр Гордон выглядел этаким евреем-антисемитом (скорее играл такового), а Соловьев – русским сионистом. Я сказал об этом Александру Гариевичу.

— Я не могу назвать себя антисемитом даже в шутку. По той простой причине, что я людей недолюбливаю вообще, то есть я – антирусский, антитатарин. Я часто высказываюсь против политиков государства Израиль, очень часто. Но антисемитизма в этом нет. Мне кажется, что Израиль – это искусственное образование. В этом я тоже Америки не открываю. Большинство ортодоксальных евреев США – я это утверждаю, как человек живший в Америке – тоже не признают государства Израиль, поскольку Храм еще не построен. Мессия не пришел – нечего там делать.

Я резко возразил Александру Гариевичу, настаивая на том, что возрождение государства Израиль стало, по моему убеждению, спасением евреев как народа. По моему мнению, после Холокоста, после антисемитских событий в нашей стране в конце 40-х – начале 50-х годов, которые вполне могли обернуться новым Холокостом – уничтожением евреев в СССР, государство Израиль – единственная надежда для евреев всего мира как для ортодоксов в США, так и для атеистов в России. Не случайно гимн Израиля называется «Надежда».

— У меня по этому поводу совсем другие соображения. Мне кажется, я не раз об этом уже говорил, что Израиль – это заноза в арабской заднице, и пока она торчит там, она будет болеть. И ничего с этим не сделаешь. Понимаю всю историческую необходимость дома для всех евреев, но мне кажется, что место для этого дома выбрано немного неудачно.

Я продолжал наставить на своем. Во-первых, другой земли у евреев нет и быть не может. Не случайно страна эта называется «Эрец Исраэль». Во-вторых, Израиль показал исторический пример стойкости, мужества, государственности, и все это – за каких-то 50 лет.

— Знаете, что сделал Советский Союз за первые пятьдесят лет? Такое тоже не удавалось свершить никому. И это, заметим, в отличие от Израиля, без всякой поддержки извне. Другое дело, за чей счет и какой ценой СССР это все сделал.

Я не во всем согласен с Александром Гордоном, но журналистов, имеющих свои убеждения и отстаивающих их, весьма уважаю. Хотя бы уже потому, что они опровергают мнение о том, что журналисты – вторая древнейшая профессия.

Александр Гордон родился 20 февраля 1964 года в городе первой атомной электростанции – Обнинске. В том самом городе, о котором С.Михалков написал такие стихи:

Стоит электростанция, могуча и сильна.

На атомной энергии работает она…

В поселке Белоусово, недалеко от Обнинска служил в армии, в стройбате юноша из Одессы по имени Гари, по отчеству Борисович. Одесский юноша, влюбленный в литературу и до сих пор создающий интересную прозу. Результатом ухода в самоволку молодого солдата Советской Армии и его встречи с девушкой из поселка Белоусово явился мальчик, которого нарекли Александром. Кто-то из знакомых Александра Гордона изрек афоризм: «Саша, армия сделала из тебя человека». С отцом своим Гари познакомился в девятнадцать лет.

«Когда мама и папа расстались, я был не в состоянии запомнить имя, фамилию и даже внешность отца».

Александра вырастил отчим, настоящий русский человек, богатырь и умелец, — так говорит о нем сам пасынок. Русские мама и отчим Александра живут в США, а отец-еврей – в Москве. Ирония судьбы без легкого пара? Вот что рассказал Александр о своем отце:

«Он достаточно известный в Москве поэт. Когда он уехал из Одессы, многие литераторы обрадовались: там, в Одессе, в начале 70-х он считался первым поэтом. А на эту должность, как вы понимаете, претендовали многие. Гари Борисович писал стихи, а сейчас пишет прозу. Он написал роман «Поздно. Темно. Далеко», повесть «Пастух своих коров», по которой был снят фильм, недавно написал серию одесских рассказов под общим названием «Золотое дно». А совсем недавно завершил работу над повестью «Комментарий к безвозвратному глаголу», которую в конце февраля впервые прочел в музее Маяковского».

После окончания школы Саша Гордон поступил в Московский институт культуры, но учиться в нем не стал:

«Я жил тогда в Чертаново. А институт был, черт знает где, – на Левобережье. И ехать далеко, и девушки «библиотекарского типа» – страшненькие. Словом, никакого стимула учиться у меня не было».

И все же судьба вела его к искусству. По предложению своего школьного друга, известного клипмейкера Григория Константинопольского, он поступил в Ярославское театральное училище («Там недобрали двух пацанов», — сообщил ему Константинопольский). Но недолго баловал Ярославское театральное училище своим присутствием Александр Гордон – уже в конце первого семестра был издан приказ:

«В процессе учебы студент Гордон проявил явное нежелание учиться, систематически пропуская занятия, допуская нарушения дисциплины, что несовместимо с правилами, диктуемыми студентам и этическими нормами поведения. На днях студент сам подал заявление об отчислении. На основании вышеизложенного приказываю: отчислить…»

— Я подал заявление потому, что ничего другого не оставалось. Все, чему меня обучали на первом курсе в Ярославле, я знал за шесть лет до того, обучаясь в театральной студии, которую вели выпускники ГИТИСа. Да и вся учеба в Ярославле превратилась в студенческую пьянку – только-то.

Возвратясь в Москву, я пошел работать монтировщиком сцены в театр на Малой Бронной. В то время там еще служил великий русский режиссер Анатолий Васильевич Эфрос. Я в течение года каждый день после работы сидел на репетициях у Эфроса. И это были мои первые настоящие театральные университеты. Год был 1982. В том же году я поступил в театральное училище имени Щукина, и как только поступил, познакомился со своим отцом.

Александр успешно окончил Щукинское училище и вскоре после этого с женой и годовалой дочерью уехал в США. Я спросил Сашу, что побудило его, выпускника столь престижного театрального вуза, проходившего практику и имевшего реальные шансы остаться в престижном театре имени Вахтангова, покинуть СССР.

— В первую очередь возраст, тяга к перемене мест. В двадцать пять лет актером я уже не хотел быть ни при каких обстоятельствах. Да и материальная сторона дела побуждала меня к этому. В США в то время уже жили мои двоюродные сестры, приемные братья. Поддержала меня в вопросе эмиграции Мария Вердникова – первая моя жена. Она окончила Литературный институт и в США стала работать на первом русском телевидении. Располагалось оно тогда в подвале какого-то особняка. Там производились монтажные работы, озвучка. Готовые кассеты отвозились в Манхеттен, откуда шел эфир. Это оказалось для меня неоценимой школой. В ту пору я еще не представлял себе, что такое телевидение, а пришлось делать сразу все: от съемок до монтажа и присутствия в кадре, до написания и редактуры сценариев. Все: просто от и до. Эти два с половиной года работы в Нью-Йорке пошли на пользу – я получил начальное телевизионное образование.

Потом я поссорился с хозяином, ушел на другое телевидение, которое держали мафиозные итальянцы – семья Морро. Но и там я задержался ненадолго. Появился очень хороший человек – Гарик Антимони, друг Севы Абдулова и Володи Высоцкого. Он и стал первым продюсером программы «Нью-Йорк, Нью-Йорк», с которой я начинал в России. Программа эта была воспринята в России с неожиданным успехом, что дало мне шанс, через два года после начала ее показа, вернуться в Россию.

На мой вопрос, хотел ли Александр Гордон этого, он, не задумываясь, ответил:

— Кончено хотел, очень хотел. За ошибки молодости приходится отвечать. В Америке я бы жить не смог при любых обстоятельствах. Когда вернулся в Россию, сначала была передача «Нью-Йорк, Нью-Йорк», потом возникли другие проекты.

Передачу «Нью-Йорк, Нью-Йорк» одобрил Эдуард Михайлович Сагалаев, значимый человек в телевидении. И вообще на телевидении так: если что-то настоящее получается, тебя обязательно заметят. Видимо, у меня получалось. А потом произошло, как в поговорке: «Полжизни работаешь на имя, потом имя работает на тебя». Вскоре настало время, чтобы имя работало на меня. Из НТВ ушел Дибров, и меня позвал Саша Олейников, который был тогда генеральным продюсером. Он сказал: «Делай, что хочешь в этой ночной линейке, кувыркайся, как хочешь». Вот до сих пор там и кувыркаюсь. За это время дважды поменялся генеральный директор, а я все еще на НТВ. Это — поразительная стабильность для моего характера.

Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.

Учитывая неимоверно широкий диапазон тем ночных передач, которые ведет Александр Гордон, участие в них совершенно несочетаемых собеседников, я отважился спросить: кем сам себя он считает – талантливым дилетантом или фундаментальным энциклопедистом? Я нетактично заметил при этом, что порой мне кажется, что Гордон пытается людям объяснить то, чего сам не до конца понимает. Спросил и о том, как готовится ведущий к участию в передачах.

— Я – любопытствующий обыватель. Это мое принципиальное суждение. Подготовка к передаче заключается в том, что я прочитываю 15-20 страниц текста, который готовит редактор на каждую программу, входя в курс дела и знакомясь с терминологией. Если этого кажется мне недостаточным, то роюсь в книгах, в энциклопедиях. Все проще простого. Я – единственный человек, который просмотрел все передачи, и у меня должен был скопиться определенный багаж знаний, который преобразовал бы мою жизнь или мое мировоззрения целиком. И тут я пришел к неутешительному для себя выводу: этого не происходит. Это количество не переходит в качество. Я не стал ни хуже, ни лучше; ни умнее, ни глупее, ни талантливее, ни бездарнее. Из этого я делаю вывод: телевидение в принципе не может повлиять на человека. Оно может повлиять на поступок, на решение купить ту или иную вещь, выбрать того или иного политика. А вот сделать человека лучше или хуже, умнее или глупее телевидение не может, и поэтому я определяю жанр своих передач как научно-развлекательный.

Прав ли, так размышляя вслух, Александр Гордон? А если прав, то не зря ли так много сил и времени он отдал своему ремеслу тележурналиста? Прав или не прав, но рассуждать так имеет полное право. Ибо он – человек оригинального, уникального таланта и ума. Он – журналист-философ, журналист-актер. Отказавшись в 25 лет от сцены, он по существу остается актером на телеэкране, и, кажется мне, блистательно играет свою роль любопытствующего обывателя. Я бы даже уточнил: роль наблюдателя времени, в котором он живет. И все же уверен – не пассивного наблюдателя.

Сегодня, особенно стало ясно нам всем, живущим в России, как велика значимость четвертой власти – журналистики. И сколько б ни отрицали мы этот факт, без труда журналистов не было той свободы – при всех изъянах, при всей неготовности к ней, что мы имеем сегодня. Что первично, что вторично – свобода или журналистика – определить трудно. Не случайно кто-то назвал журналистов «чернорабочими свободы». Прав был, наверное, немецкий писатель Карл Гуцков, сказав: «Журналисты – это и повивальные бабки, и могильщики своей эпохи»…

P.S.

Людям несведущим может показаться, что заголовок, данный редакцией, оскорбителен для героя публикации. Но на самом деле он отражает лишь одну из ипостасей деятельности Гордона.

Александр Гариевич 20 апреля 1998 года организовал Партию общественного цинизма (ПОЦ) и заявил о своём намерении баллотироваться на пост президента России в 2000 году. В партии состояло больше трёх тысяч членов, А.Гордон пожизненно является её генеральным секретарём.

Алина ЗАГОРСКАЯ | Дмитрий Быков и травма потери родины