Блокадное время не осталось в прошлом для тех, кто пережил эти страшные годы
Рами ЮДОВИН
У меня была тетя — милая, светлая и очень добрая. Жила она со своей дочерью в Ленинграде на Варшавской улице в небольшой двушке очень скромно, впрочем, как и большинство советских людей. Как известно, в СССР учителя похвастаться зарплатой не могли. Ей в принципе ничего и не надо было, главное — книги.
Кстати, ее соседом был Борис Стругацкий, жаль, что я тогда почти ничего не знал о нем.
Шура обожала русскую литературу. Перед ее уходом в мир иной через трубу питерского крематория у неё началась старческая деменция. И даже тогда она оставалась неисправимым оптимистом. Помню, с каким восторгом, блаженно улыбаясь, эта маленькая старушка говорила:
«Ромочка! Меня жалеть не надо. Я так счастлива, что меня настиг склероз, я заново открываю мир Пушкина, Лермонтова, Чехова и Тургенева. Это такое блаженство!»
Ах да, ещё для неё было важно, чтобы в доме был хлеб, обыкновенный чёрный хлеб. К нему тётя относилась с особым почтением. Крошки со стола она аккуратно собирала узловатыми длинными пальцами и, немного стесняясь, быстро клала в рот.
Дикость, скажут многие, пресыщенные современным изобилием продуктов, треть которых выбрасывают.
Тетю Шуру, сестру моего деда, можно понять: она пережила блокаду Ленинграда, где кусочек хлеба был не просто изделием из муки, а самой жизнью.
У моего деда был еще брат, мы думали, что он подкаблучник, а он всего лишь восторженно любил свою жену, прекрасную Делю. Во время самой страшной войны в истории человечества, он — офицер Красной армии, держал оборону города на "Невском пятачке", ставшем символом мужества, и выжить в этом месиве можно было разве что чудом.
Братья и сестра остались в живых. Провидению было угодно сохранить им жизни. Шура стала замечательной учительницей, привившей тысячам детей любовь к литературе, а Алик знаменитым архитектором, украсившим свой любимый Ленинград, который выстоял, как его ни пытались сломить.
"Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже — ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоем,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном…
И стыли ноги, и томилась свечка.
Вокруг ее слепого огонька
образовалось лунное колечко,
похожее на радугу слегка.
Когда немного посветлело небо,
мы вместе вышли за водой и хлебом
и услыхали дальней канонады
рыдающий, тяжелый, мерный гул:
то Армия рвала кольцо блокады,
вела огонь по нашему врагу".
(Ольга Берггольц).
Прошло почти 80 лет с прорыва ленинградской блокады. Блокадников, с которыми был знаком, давно нет в живых. Увы, с каждым годом становится все меньше тех, кто знал о тех скорбных днях не понаслышке. Надеюсь, что останется память об их безграничном терпении.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
