Проклятие серых колготок: часть четвёртая

Мини-повесть из бытия русско-американских евреев

Александр МАТЛИН, Вест Палм Бич, Флорида

Продолжение. Начало читайте здесь

Так, не проработав в «Сборных горизонтах» и полутора лет, я неожиданно приобрёл отдельный кабинет и титул с прилагательным «главный». Титул приятно щекотал самолюбие, но, в то же время, пугал тяжестью свалившейся на меня ответственности. Теперь всё инженерное обеспечение заказов лежало на мне. Я стал работать по двенадцать часов в день. Это не помогало. Объем работы продолжал расти, как снежная шапка, грозящая обвалом.

Тем временем, в ответ на наши объявления в газетах и агентствах начали приходить «резюме» от людей, желающих получить работу. Я должен был их изучать и решать, кого приглашать на интервью, а кого нет. Наше объявление ясно оповещало, что мы ищем инженера, знакомого с проектированием и изготовлением железобетонных конструкций, имеющего опыт работы не менее пяти лет. Несмотря на это, свои услуги предлагали все, кто угодно. Среди кандидатов на должность инженера был один специалист по чешской поэзии 18 века, один художник-пацифист, два скрипача, несколько преподавателей обществоведения и множество танцоров, певцов, психологов и астрономов. Очевидно, людей, которые искали работу, меньше всего интересовало содержание работы. К «резюме» обычно прилагалось сопроводительное письмо, в котором податель сего заверял в своей невероятной трудоспособности и добросовестности. Чтение всей этой галиматьи было довольно мучительным занятием и занимало массу времени, поскольку я плохо понимал написанное и пользовался словарём.

Наконец, появился один кандидат по имени Джеймс Джонсон, который подавал надежду. Его «резюме» извещало, что он получил степень бакалавра в университете Луизианы по специальности инженера-строителя и после этого работал пять лет «в области проектирования и изготовления железобетонных конструкций». Это выражение слово в слово повторяло фразу из нашего объявления. При этом не называлось имени компании, в которой мистер Джонсон проектировал эти конструкции, что показалось мне странным. Я позвонил ему и пригласил на интервью.

Мистер Джонсон оказался коренастым негром с серьгой в носу и широкой, радостной улыбкой. Он был в костюме, при галстуке, и источал душный запах парфюмерии. Войдя в кабинет, он протянул мне руку, сказал, что ему очень приятно со мной познакомиться и спросил:

– Сколько вы будете мне платить?

Я замялся и сказал, что вопросы зарплаты не в моей компетенции и что он может это обсудить с директором комбината мистером Загрудски, который с ним сегодня же встретится. Затем я предложил ему сесть и перешёл к заранее приготовленным вопросам.

– Где вы работаете?

– В настоящее время я не работаю.

– А где работали до этого?

– У меня была своя компания, – с важностью сказал мой собеседник, перестав улыбаться. – Я выполнял заказы различных корпораций.

– Можете назвать эти корпорации?

– Извините, не могу. Я не хочу, чтобы вы им звонили. Я не хочу, чтобы они знали, что я ищу работу.

Это звучало довольно правдоподобно, и я не стал дальше двигаться в этом направлении. Я сказал:

– Какие предметы вы изучали в колледже?

– Всякие, – сказал мистер Джонсон, помявшись. – Самые разные предметы.

– Ну, например, сопротивление материалов. Было?

– Было.

– Строительная механика была?

– Была.

– Теория упругости?

– Была.

– Каким методом вас учили рассчитывать статически неопределимые системы?

В глазах моего собеседника заметался испуг. Я подумал, что, возможно, из-за моего акцента бедный парень не понимает, о чём я говорю. Чтобы облегчить ему жизнь, я взял листок бумаги и нарисовал схему балки на трёх опорах, нагруженную сосредоточенной силой в одном пролёте.

– Вот, например, – сказал я. – Неразрезная балка с нагрузкой в одном пролёте. Как распределяется изгибающий момент?

Выражение испуга в его глазах Джонсона сменилось затаённым выражением ненависти. Помолчав, он промолвил:

– Вы что, экзаменуете меня?

– Нет, нет, что вы, – заверил я. – Просто хотел узнать, чему вас учили в колледже. Вы знаете, что такое изгибающий момент?

– А чего тут знать, – сказал мистер Джонсон. – Момент и есть момент. Короткий промежуток времени.

Я почувствовал, как моя спина покрылась холодным потом. Понятие изгибающего момента было основой основ любого технического образования – как азбука, как таблица умножения. Инженеру не знать, что это такое – всё равно, что десятикласснику не знать, как пишется слово «мама». Стараясь не менять выражения лица, я поблагодарил мистера Джонсона за удовольствие от знакомства и отвёл к мистеру Загрудски.

В этот же день пришёл ещё один кандидат на трудоустройство. Его «резюме» извещало, что он инженер и уже седьмой год работает на комбинате пиломатериалов.

– Какие обязанности вы исполняете? – спросил я.

– Известно какие. Катаю тележку с досками.

– У вас в «резюме» написано, что вы инженер.

– Ну да, это моя должность, – отвечал кандидат, шмыгая носом. – Инженер по транспортировке пиломатериалов.

Этого человека я не направлял к Загрудски. Я объяснил ему, что он неправильно понял наше объявление и пожелал ему дальнейших успехов.

В конце рабочего дня ко мне зашёл Загрудски.

– Я кое-что проверил, – сказал он. – В штатном университете Луизианы никакой Джеймс Джонсон никогда не учился. Я сказал Грейс, чтобы она послала ему вежливый отказ. Но ты должен написать мне короткий меморандум о твоём интервью этого Джеймса Джонсона и твоей рекомендации отказать ему в приёме на работу. Понятно?

– Понятно, – сказал я. – С большим удовольствием.

– А пока что, у меня для тебя есть ещё один кандидат.

Он положил передо мной «резюме».

– Его зовут Понг Пинг. Я ему позвонил. Он совсем не говорит по-английски.

Впрочем, ты тоже не очень, так что, у вас много общего. Вы найдёте общий язык.

Мистер Понг Пинг явился на следующий день. Это был щуплый китаец непонятного возраста, который не улыбался, но всё время кивал. В его резюме было сказано, что он получил степень магистра в тайваньском университете, после чего работал десять лет на Тайване и пять в Америке, в компании, чей адрес и телефон были указаны. Я сказал:

– Садитесь, пожалуйста, мистер Пинг. Как поживаете?

Мой собеседник интенсивно закивал и сказал:

– Йес, йес, йес, йес.

– Как мне вас называть, – спросил я, – мистер Пинг или мистер Понг?

– Йес, йес, Понг Пинг, йес.

– Как я понимаю, вы окончили тайваньский университет, правильно?

– Йес, йес, йес.

– Каким методом вас учили решать статически неопределимые системы, включая балки и рамы?

– Йес, йес, балки, рамы, – закивал мистер Пинг Понг.

Повторяя свой примитивный тест, я нарисовал балку на трёх опорах и, чтобы быть уверенным, что он меня понял, написал рядом букву М и поставил вопросительный знак.

Китаец закивал и в одно мгновенье изобразил диаграмму изгибающих моментов. Под ней он с такой же скоростью и так же безупречно изобразил диаграмму поперечных сил. Заодно он слегка подправил мою схему, показав, что только одна опора может быть неподвижной, а две другие должны свободно кататься. После этого он положил карандаш и вопросительно посмотрел на меня. Я сказал:

– Посидите минуточку.

Я зашёл к мистеру Загрудски.

– Сейчас я приведу к вам мистера Понг Пинг, – сказал я. Я хочу, чтобы он начал у нас работать как можно скорее.

– Вы уверены? – удивился мистер Загрудски. – Как вы будете с ним работать? Он ведь не говорит по-английски.

– Значит, будет молчать. Это даже лучше…

* * *

Чем старше мы становимся, тем чаще наш взгляд оборачивается в прошлое. Прошлое нас волнует. Как это объяснить? Почему сегодня нас беспокоят события и люди, которые давно растаяли в тумане ушедшего времени? Почему я терзаюсь каким-то своим глупым поступком, сделанным много лет назад? Или когда-то неловко сказанной фразой, о которой кроме меня уже давно некому помнить? У меня нет ответа на эти вопросы, мой дорогой читатель.

Исчезли, растаяли, ушли во тьму небытия герои этой истории, и я не знаю, кто из них жив, а кто нет. Но память о них не исчезает. Время от времени она навязчиво выплёскивается волнами ненужных подробностей. Бороться с ними бесполезно, и я понимаю, что проще дать им волю.

Вместе с отдельным кабинетом и титулом Главного инженера я получил существенную прибавку к зарплате. Одновременно моя Зина блеснула двумя достижениями: нашла магазин, где продавали серые колготки среднего размера, и получила работу несмотря на то, что её английский всё еще не дотягивал до совершенства. Работа была простая, что-то среднее между секретаршей и уборщицей, но благодаря ей, наш семейный доход подскочил в полтора раза. В масштабе нашего скромного воображения мы разбогатели. Мы сняли более дорогую квартиру – побольше размером и в приличном районе. Жизнь приобретала всё более благопристойные очертания.

На работе моё состояние паники прошло после того, как появился бессловесный Понг Пинг. Этот китаец был сущей находкой. Он сидел за моим бывшим столом в приёмной директора. Работал он быстро и почти без ошибок, мои наставления понимал с полуслова, и на всё с готовностью отвечал киванием или бессменным «йес-йес-йес». Сложнее обстояло дело, когда у него возникал вопрос или комментарий к проекту. Он пытался объяснить проблему на своём полу-английском языке, я его не понимал и поначалу просто отмахивался. Потом обычно оказывалось, что его бессвязное бормотание имело смысл, и я стал к нему прислушаться.

Я больше не работал по 12 часов в день. Я возвращался домой одновременно с женой, и пока она готовила обед мы обменивались впечатлениями прошедшего дня. Я рассказывал про своего смешного китайца, который не только делал свою работу быстро и качественно, но ещё и порой находил мои ошибки в расчётах. Рассказы жены сводились, в основном к тому, как её похвалил босс. Вообще, босс у неё оказался замечательный – чуткий, справедливый, вежливый – словом, не босс, а сказка. Он давал ей сложные задания и хвалил её за их исполнение. И всегда находил время уделить ей внимание. Я слушал эти рассказы с удовлетворением, хотя повышенное внимание босса вызывало у меня некоторую настороженность.

Перед сном я смотрел новости по телевизору и иногда просматривал газету «Парижские новости». После скандала с моим бывшим боссом я полюбил эту газету, благодаря которой я взлетел в должности. Почти в каждом номере мне попадались репортажи Сильвии Мак-Шварцман, и я гордился личным знакомством с ней. Но сенсаций больше не было, и газета опять начинала хиреть. Количество страниц в ней медленно убывало, объём рекламы тоже. Парижу грозило остаться без газеты. Не могу сказать, чтобы меня это очень беспокоило.

* * *

Новая секретарша Грейс оказалась довольно агрессивной и властной тёткой. Прежде всего, она взяла в свои руки телефонные звонки. Вообще, у каждого работника офиса, в том числе у меня, были прямые телефоны с городскими номерами, которые были известны немногим. Нам не разрешалось давать эти номера людям, звонившим по делам службы. Все деловые звонки в компанию должны были идти через главную линию. На эти звонки раньше отвечала Линда, а теперь Грейс. В отличие от Линды, она не просто соединяла звонившего с нужным работником, а сначала допрашивала его и выясняла подробности: как его или её зовут, где он или она работает, по какому вопросу звонит, насколько это срочно и т.п. Иногда она, по одной ей известной причине, сама решала, соединить ли абонента с желаемым человеком, или сказать:

– Дайте мне ваш номер телефона, он вам позвонит.

Если она решала, что можно допустить абонента до нужного ему сотрудника, она сначала докладывала примерно так:

– Вам звонит мистер Пушман, сейлсмен из компании «Голдман и Голдман» по поводу оплаты счёта за прошлый месяц. Скажите ему, что он не должен так часто вам звонить, вы с ним только вчера разговаривали. Соединяю.

Меня раздражала назойливая услужливость Грейс, которую я воспринимал, как вторжение в мои дела. Однажды я не выдержал и сказал:

– Можете не беспокоиться, я сам разберусь, кто и зачем мне звонит.

На моё хамство Грейс не упустила возможности ответить хамством:

– Я вам делаю одолжение. Если бы вы лучше понимали английский, мне не надо было бы ничего объяснять.

Сказавши так, она демонстративно погрузилась в свои дела и при этом пробурчала себе под нос что-то сварливое вроде:

– Нанимают черт знает кого, двух слов связать не могут, а ещё…

Этот короткий разговор определил наши дальнейшие отношения, которые я бы назвал прохладными, покривив правдой. На самом деле, я возненавидел Грейс всей душой и не сомневался во взаимности.

Однажды у меня раздался звонок по служебной линии, и Грейс сказала своим обычным сварливым голосом с оттенком презрения:

– Вам звонит эта сука. Соединяю.

Голос «этой суки» показался мне знакомым. А может быть, только показался. Она сказала:

– Узнаёте? Нет? Мы с вами однажды встречались у вас в офисе. Это Сильвия Мак-Шварцман из «Парижских новостей». Как поживаете?

– Спасибо, хорошо, – ответил я, пытаясь сообразить, чем я мог заинтересовать «Парижские новости». В то же время где-то внутри шевельнулось чувство надвигающейся опасности. По старой привычке представитель прессы воспринимался как некая всемогущая сила, что-то вроде полиции или федерального правительства.

– Чудесно! – выкрикнула Сильвия, явно осчастливленная сообщением о том, что я поживаю хорошо. – Я хочу пригласить вас на ланч. Завтра в час-тридцать вам удобно? Встретимся в ресторане «Летучая мышь», это всего два квартала от вашего офиса.

– Спасибо. А можно спросить… – Я в растерянности пытался вспомнить нужные слова. – По какому… так сказать… поводу…

– Я вам всё объясню, когда мы встретимся, – заверила меня Сильвия. – Только пусть это будет между нами. Пожалуйста, ничего не говорите мистеру Загрудски.

– Хорошо. А жене можно?

Сильвия расхохоталась.

– Это – пожалуйста. Скажите ей, что она может не беспокоиться.

Остаток дня и всё следующее утро я размышлял о том, зачем я понадобился Сильвии Мак-Шварцман. В конце концов я пришёл к выводу, что она хочет написать обо мне очерк. А может быть, целую повесть. Или роман. О молодом, талантливом инженере, который, преодолевая оковы тоталитаризма, прорвался сквозь железный занавес и теперь в свободной Америке сумел реализовать мечту своей жизни. В общем, что-то в этом роде. Надо будет придумать какую мечту я реализовал. Было только не совсем понятно, почему это надо скрывать от моего начальника.

Ресторан я нашёл без труда. Сильвия уже сидела за столом в дальнем углу и, увидев меня, помахала рукой. Она была по-прежнему элегантно одета, благоухала парфюмерией и уже не показалась мне такой некрасивой, как раньше. Не глядя в меню, она заказала себе несладкий холодный чай и зелёный салат без заправки. Я выбрал кока-колу и сэндвич «пастрами». Мы немного поболтали про погоду и, наконец, моя собеседница заговорила, понизив голос, хотя поблизости никого не было.

– Это пока между нами. Вашу компанию скоро привлекут к суду за расизм. Вы помните человека по имени Джеймс Джонсон?

– Помню. Он приходил к нам на интервью.

– Правильно. И теперь он подаёт в суд на вашу компанию. Он утверждает, что вы не взяли его на работу, потому что он африкано-американец.

– Я не знал, что он из Африки.

– Вы меня не поняли, – сказала Сильвия. – Африкано-американец означает, что он чёрный.

– Я видел, что он чёрный. Но я не знал, что он из Африки. На вид — обыкновенный негр. И совершенно безграмотный. Заявляет, что он инженер, но, на самом деле, нигде не учился.

– Вы не должны так говорить. – Сильвия нахмурилась и поджала губы. – Это слово нельзя употреблять.

– Какое слово? Негр, что ли?

– Да. Вы должны говорить африкано-американец. Или просто: афроамериканец.

– Ну хорошо, больше не буду. Этот ваш африкано-американец врёт, что он инженер. Он простых вещей не знает.

– Это не важно.

– Как это не важно? А что же тогда важно?

Сильвия вздохнула и покрутила головой, как человек, отчаявшийся объяснить своему собеседнику простую истину. Она молча доедала свой салат, глядя в тарелку и о чём-то напряжённо думая. Наконец, она подняла взгляд, положила свою руку на мою и вкрадчиво сказала:

– Алекс, всё, что вы говорите, наверно, правда. Но это не важно. На самом деле, имеют значение два факта: то, что он афроамериканец и что его не приняли на работу. Эти два факта прекрасно укладываются в громкий гражданский процесс, который может разорить вашу компанию. И вы останетесь без работы. Понятно?

К своему удивлению, я всё прекрасно понял и сначала испугался. Потом до меня дошло, что это, видимо, и было целью моей собеседницы – запугать меня, чтобы чего-то от меня добиться. Но чего?..

– Так вот, – продолжала Сильвия. – Прежде, чем адвокат вашего Джеймса Джонсона передаст дело в суд, я хочу опубликовать в «Парижских новостях» статью о расизме, который, можно сказать, окопался в нашем городе. Статья будет фокусироваться на одном конкретном человеке, и этим человеком, как вы догадываетесь, является ваш босс, мистер Загрудски. Он руководит компанией, которая не приняла на работу мистера Джонсона по совершенно очевидной причине: потому что он афроамериканец. Разве это не так?

– Я… э-э… не знаю… наверно… вам виднее, – проблеял я, чувствуя холод и лёгкую дрожь в области желудка.

– Кто написал Джонсону письмо с отказом принять его на работу? – сказала Сильвия, впиваясь в меня взглядом. От её дружелюбного тона не осталось и следа.

– Ну… Грейс.

– Грейс всего лишь секретарша. Кто подписал письмо?

– Ну… мистер Загрудски.

– Ага! Я так и предполагала. Теперь вы должны хорошо подумать и вспомнить другие факты проявления расизма мистером Загрудски. Его высказывания или просто мимолётные замечания на эту тему. Или анекдоты, в которых высмеиваются люди афроамериканского происхождения, даже если эти анекдоты рассказывал не Загрудски, а кто-то другой, а Загрудски слушал и улыбался. И прочее, в таком же роде.

Дрожь в области желудка становилась невыносимой, и я стал бояться, как бы меня не начало рвать на глазах представительницы прессы. Я сказал:

– Понимаете, мисс Мак-Шварцман…

– Называйте меня Сильвия, – перебила Сильвия.

– …Хорошо, Сильвия. Как бы это вам объяснить… Я очень занят на работе. Сижу, как проклятый в своём кабинете, никого не вижу и не слышу. С мистером Загрудски я совсем… ну, почти совсем никогда не встречаюсь. Вот… Поэтому я ничего…

– Слушайте, Алекс, – перебила меня Сильвия, – это ведь в ваших интересах. В городе после моей статьи поднимется антирасистская кампания. Если эта кампания, а следом за ней и судебный процесс будут направлены на одного человека, то, конечно, этот человек пострадает. Ему найдут замену. Но ваша компания сохранится, а я уверена, что вам не хотелось бы потерять работу. Так что, подумайте. У вас есть мой телефон. Только не звоните из своего офиса. Спасибо за встречу. Всего хорошего.

Продолжение следует