Автор книг и очерков о самом известном еврейском восстании в нацистских концлагерях, завершает рассказ об этой героической истории
Лев СИМКИН
В 10 часов утра 27 марта 1962 года в здании КГБ при Совете министров УССР открылось очередное заседание суда, на котором Печерский был допрошен первым, и ему разрешили остаться до конца дня в зале, закрытом для публики. В письме к Томину он упомянул одно из впечатлений этого дня:
«Обвиняемые вели себя внешне спокойно, даже смеялись при допросе одной из свидетельниц, когда она не узнала среди них того, с кем была в близких отношениях».
Я читал материалы дела и знаю, кого допрашивали в этот день — девушек, угнанных из Украины в Германию в начале 1943 года. Их было несколько десятков, привезенных в феврале 1943 г. из Днепропетровской области в лагеря для вспомогательной работы. Доехали они только до Польши и в Собиборе и Треблинке работали на кухне, готовили на немцев, убирали официантками в столовой для немцев. В свободное время встречались с вахманами. Тем из лагерных охранников, кто служил на территории Польши, в этом смысле повезло. Часть лагерей находилось на территории рейха, где «травникам» было запрещено под страхом смерти общаться с немецкими женщинами, в 1944 году специально для них были организованы бордели.
От вахманов женшинам-свидетелям на киевском процессе было известно то, что происходило в лагере Треблинка.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
«Егерь, с которым я находилась в интимных отношениях, рассказал мне о газовых камерах, — рассказывала Анастасия Гребень, 1925 года рождения, из Перемышля. — Трупы сжигали, и запах распространялся на десятки километров».
«Я дружила с вахманом Марченко (тем самым что подавал газ), — продолжала Александра. — Когда он бывал пьяным, рассказывал мне, что собой представляют газовые камеры. Они устроены в виде душевых кабин, как бывает в бане. Эти камеры набивались людьми, после чего по трубам вместо воды подавался отработанный газ».
Иван Марченко был тем злодеем, который открывал вентиль. Знакомое имя, не так ли?
Читатель, вероятно, уже догадался, что речь идет о том самом Иване Марченко, которого заключенные за жестокость прозвали Иван Грозный и за которого приняли другого Ивана — по фамилии Демьянюк. Так случилось «скрещенье судеб» двух человек, чьи имена в сознании публики прежде других ассоциируются с Собибором – Александра Печерского и Ивана Демьянюка. Да ведь и слово «травники» стало широко известно благодаря судебному процессу над этим последним.
Иван Николаевич Демьянюк, 1920 года рождения, выходец из бедной крестьянской семьи, после окончания четырех классов сельской школы пошел в колхоз трактористом, в 1940 году призван в Красную армию. В мае 1942 года попал под Керчью в немецкий плен, прошел Хелм, Травники и далее везде – то есть служил в тех лагерях, где в тот или иной момент возникала нужда в охранниках. В мае 1945 года Демьянюк, находясь в лагере для перемещенных лиц в американской оккупационной зоне, познакомился со своей будущей женой, вместе с которой обратился за разрешением на въезд в США. Там он поменял имя на «Джон» и стал работать почти по специальности — автомехаником на «Форде», а если быть точным — механиком по дизельным двигателям.
Неприятности начались у него в конце семидесятых годов вместе с выдвинутым против него обвинением, что он является «Иваном Грозным» — под таким именем был известен среди заключенных лагеря Треблинка один из самых жестоких охранников, обслуживавший дизельный мотор, выхлопы от которого поступали по трубам в газовые камеры. В 1987 году, после того как добрый десяток американских судебных инстанций пришли к выводу, что автомеханик из Огайо и садист из Треблинки – одно и то же лицо, его экстрадировали в Израиль. Демьянюк стал вторым после Эйхмана обвиняемым, представшим перед израильским правосудием.
Читайте в тему:
«Обвиняемый проявлял особо чудовищную жестокость по отношению к евреям, убивая их собственными руками — забивал насмерть обрезком металлической трубы или засовывал головы своих жертв между рядами колючей проволоки…», — с этих слов начиналось обвинительное заключение по уголовному делу «Государство Израиль против Джона (Ивана) Демьянюка». Обвинение было подкреплено удостоверением № 1393 с фотографией, выданным Демьянюку в 1942 году администрацией лагеря СС «Травники» и показаниями свидетелей, узнавших в нем «Ивана Грозного», наконец, медицинским осмотром, установившим, что на левой подмышке у Демьянюка имеется шрам после удаления татуировки — личного номера члена СС.
Линия защиты состояла в оспаривании результатов опознания. Не совпадали антропометрические данные: согласно показаниям свидетелей, «Иван Грозный» был ростом примерно 175 сантиметров, Иван Демьянюк, по документам иммиграционного дела, – 184,5. Тем не менее 25 апреля 1988 года Демьянюк был признан виновным по всем пунктам обвинения и приговорен к повешению.
Покуда защита обжаловала приговор в Верховном суде Израиля, в Советском Союзе случилась перестройка, приоткрывшая архивы КГБ, и израильские прокуроры и адвокаты получили доступ к документам советских архивов и протоколам допросов 32-х бывших охранников Треблинки. Так выяснилось, что «Иваном Грозным» называли некоего Ивана Марченко, который как раз значился в списках охраны Треблинки, в последний раз его видели в 1944 году в Югославии.
29 июля 1993 года члены Верховного суда Израиля, признав опознание ошибкой, единогласно приняли решение оправдать обвиняемого, истолковав в его пользу все имевшиеся в деле сомнения. Это решение стало шоком для Израиля, а в других странах активизировались «отрицатели» Холокоста. Демьянюк был освобожден и в конце концов воссоединился со своей семьей в США.
Ему было возвращено американское гражданство. Впрочем, впоследствии вновь его лишили, на этот раз в связи не с Треблинкой, а с Собибором. Долгие годы Демьянюк уверял американских следователей и судей, что это название появилось в его прошении о выдаче американской визы по ошибке. Он, дескать, сказал чиновнику "Сомбор", а тот взял и записал "Собибор". Следующим шагом было решение о депортации. Его родственникам удалось добиться решения отложить экстрадицию, поскольку тот якобы был прикован к инвалидному креслу. Однако была сделана видеосъемка скрытой камерой, на которой Демьянюк делает покупки, садится за руль и едет домой, после чего в мае 2009 года он был посажен на борт самолета, следовавшего в Германию.
Судебный процесс, начавшийся в Мюнхене 30 ноября 2009 года, длился почти 18 месяцев, и все это время Демьянюк провел в углу зала судебного заседания на специально сделанной переносной кровати или в инвалидной коляске, не проронив ни единого слова, а темные очки, которые стали неотъемлемой частью его имиджа, снял только после вынесения приговора.
Главным доказательством вины вновь выступало эсэсовское удостоверение на имя Ивана Демьянюка, на котором, помимо фотографии, имени, фамилии и даты рождения, стояла пометка "откомандирован 27.3.43 в Собибор". Двое выживших узников Собибора, выступая на процессе, так и не смогли вспомнить, видели они Демьянюка в лагере или нет.
Прокуратура города Мюнхена обвинила бывшего вахмана в соучастии в убийстве 29 тысяч евреев в лагере Собибор (именно столько было убито за время его там пребывания). Защита напирала на отсутствие у военнопленного Демьянюка выбора, но суд этим доводам не внял, отметив, что у него была возможность, сбежав, уклониться от участия в геноциде — количество дезертиров среди "травников" было выше среднего, однако Демьянюка в их числе не оказалось. Суд в Мюнхене принял сторону обвинения, посчитав, что раз Демьянюк служил охранником в Собиборе, он так или иначе виновен в пособничестве массовым убийствам, других задач у лагеря смерти не было. В 2011 году Демьянюк был приговорен, с учетом его возраста, к пяти годам тюрьмы. Последние несколько месяцев своей долгой жизни Демьянюк жил за государственный счёт в одном из немецких домов для престарелых. Как и во все предыдущие 33 года судебных преследований, ни разу он не проронил ни слова, что жалеет о том, что произошло в Собиборе.
* * *
Сразу после войны польские власти не только не предпринимали ничего для увековечивания памяти о Собиборе, но и всячески старались избегать упоминания об уничтожении евреев в лагерях смерти, расположенных на территории Польши. В год двадцатилетия Победы (вероятно, по подсказке из Москвы) в Собиборе начались юбилейные мероприятия, разумеется, без упоминания Холокоста. На одно из этих мероприятий, согласно рассказу Михаила Лева, пригласили Печерского. В польских газетах сообщалось, что на митинге после польского министра выступил организатор восстания Александр Печерский. Однако Печерского там не было — его просто не выпустили за границу. Выступление же им было подготовлено по просьбе организаторов заранее и передано «польским товарищам». Самому же несостоявшемуся оратору сообщили, что он не едет ни в какую Польшу, только в Москве, куда он специально прибыл из Ростова, перед самым вылетом в Варшаву. Представляю, как ему было обидно. Печерский мечтал вновь побывать в Собиборе на протяжении всех послевоенных лет, но этого так и не случилось.
По рассказу Михаила Лева, перед поездкой Печерского вызвали в КГБ и попросили посетить редакцию еврейской газеты в Варшаве, встретиться с директором издательства «Идиш бух» Леопольдом Треппером и потом отрапортовать. Леопольд Треппер в то время не был знаменит, это сейчас одним кликом можно узнать об успешном советском разведчике, руководителе знаменитой «Красной капеллы», после войны посаженном в советский лагерь, а после реабилитации в 1957 году отпущенном из СССР в Польшу. Печерский, тем не менее от сотрудничества с органами отказался, сказав, что его интересует исключительно Собибор и все, что с ним связано. Может, Печерского кто-то сильно невзлюбил за непонимание при том разговоре?
«К 30-й годовщине нашего восстания я сделал попытку в Москве, чтобы мы все на годовщину восстания выехали в Польшу, — писал Печерский одному из его участников Науму Плотницкому. – Но из этой попытки ничего не получилось».
…Книга Ричарда Рашке легла в основу сценария фильма «Побег из Собибора» режиссера Джека Голда (1987 год), где главные роли сыграли Рутгер Хауэр — Александра Печерского и Джоан Пакула — Люку. В заключительных титрах пояснялось: главный герой жив, живет в советском городе Ростове-на-Дону.
Однако Печерский не смог приехать на премьеру, было сделано все, чтобы затянуть оформление документов на выезд. И это несмотря на перестройку, гласность и телемосты с американцами. Вел их Владимир Познер, к нему-то и обратился за помощью Печерский. Тот отнесся с пониманием, о чем говорит его ответ Печерскому от 7 мая 1987 года: «Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы должны поехать в США. Более того, я переговорил с ответственным товарищем, который реально может помочь. Обещаю вам, что буду добиваться решения вашего вопроса, чего бы это ни стоило». Но и у Познера ничего не вышло.
В Советском Союзе тоже мог бы быть фильм о Собиборе. Печерский мечтал о нем, стучался в разные двери. Одно из его обращений было адресовано в творческое объединение «Экран» — крупнейшую в стране киностудию, снимавшую картины для телевидения. Сохранился ответ оттуда от 11 июля 1978 года «тов. А.А.Печерскому. …Мы очень внимательно обсудили Ваше предложение создать антифашистский фильм о сопротивлении, об узниках немецких лагерей смерти. Совершенно согласны с Вами: антифашистская тема всегда останется центральной в нашей пропагандистской работе. …Хочется напомнить Вам нашу картину «Был месяц май». Этот фильм — страстное предупреждение против фашизма, разоблачение его античеловеческой сущности, зверств фашизма в лагерях смерти. Думается, что эта работа режиссера М.Хуциева всецело отвечает тем задачам, которые Вы в своем письме ставите перед создателями такого фильма».
Представляю, как расстроился бы Марлен Хуциев, узнав, что его доброе имя использовали в отписке герою. А подписана она была заместителем директора «Экрана» Тамарой Огородниковой, в недалеком прошлом — директором картины «Андрей Рублев». Когда разгорелся скандал по поводу заживо сожженной на съемках знаменитого фильма коровы, она уверяла публику, что корова была накрыта асбестом и не горела. Пришлось Алисе Аксёновой, директору Владимиро-Суздальского музея-заповедника, на территории которого шли съёмки, призвать ее не лукавить. Так что лукавить ей было не впервой.
…Печерского за Собибор ничем не наградили. Другие награды у него были. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 мая 1951 года он был награжден медалью «За боевые заслуги». К сорокалетию Победы весной 1985 года Печерский получил орден Великой Отечественной войны 1 степени. К юбилейной дате наградили всех ветеранов.
В 1988 году было обращение к председателю Комитета ветеранов войны генерал-полковнику А.С.Желтову. О том, что самую активную роль в восстании сыграли советские военнопленные, и шестеро из них ещё живы, и что хорошо бы провести торжественное заседание в Москве или Ростове, организовать поездку группы ветеранов в Собибор, наградить Печерского. Ответ был отрицательным. И это в 1988 году, в разгар перестройки.
Желтов известен тем, что был одним из самых активных участников «антижуковской» кампании 1957 года. Готовя увольнение маршала Жукова с поста министра обороны, Хрущев провёл заседание Президиума ЦК КПСС с докладом Желтова (в ту пору — начальника Главпура), где тот пожаловался на пренебрежительное отношение к политработникам в Вооруженных Силах, и все это из-за Жукова. Только после этого всенародного почитаемого полководца отправили в отставку.
* * *
Сегодня есть смысл вспомнить о том, что в этот день ровно 80 лет назад в Собиборе возмездие настигло тех, кто убивал людей в газовых камерах. Не думаю, что его избегут те, кто ровно неделю назад поджигал дома в кибуце Беэри и жег в них шины, чтобы ядовитым газом выкурить евреев из защищённых помещений, и выходивших — молодых и старых, детей — расстреливал на месте.
Приведу фрагмент из послесловия Дениса Драгунского к первой из них, вышедшей 10 лет назад.
«Эта книга – не только рассказ о кошмарах нацизма, о жестокости палачей и отваге героев. Эта книга – прежде всего о судьбе и предопределении. А также об антисемитизме, который – нравится нам это или нет (да конечно, не нравится, но увы, увы!) – лежит в основе европейского самосознания – как нечто «судьбою предопределенное», в первую очередь для гонимых, но и для гонителей тоже. …В современной Европе почти потеряли свою актуальность прежние опоры идентичности, традиционные фигуры Другого. Образ Богатого профанирован гламуром и индустрией светских сплетен, Нищего и Больного взяла на себя благотворительность, и даже классический для Европы образ Чужака-сарацина переработан политкорректностью. И только Еврей остается отрицательным стержнем идентичности. Европейский антисемитизм все время прорывается наружу – и дело не только в активности неонацистов, не только в недовольном бурчании плебса. В политкорректной Европе необходимый и ненавистный Еврей сконцентрировался в беспокоящем образе государства Израиль. Просвещенный политический класс Европы одной рукой карает за «отрицание Холокоста» (кстати сказать – неумное и антиправовое законодательство, провоцирующее антисемитизм) – другой же рукой постоянно одергивает Израиль, осуждает его, призывает к сдержанности, к уступкам. То есть, по сути, понуждает Израиль к капитуляции».
Да, забыл сказать, называется послесловие так — «Тупик, отчаяние и выбор». А заканчивается этот провидческий текст так:
«Есть предел отчаяния, за которым, если надавить еще сильнее, идет уже не апатичная покорность, не смерть-избавление, а яростный бунт. Наверное, это и есть самое человеческое – выбор, сделанный за гранью возможного. Не надо доводить Израиль до отчаяния…»
Поделиться ссылкой на данную публикацию через блог IsraGeoMagazine в соцсети Facebook вы можете здесь
