И вот снова промелькнули на календаре даты: 5 и 9 марта. Для многих это не просто листок отрывного календаря: это годовщина окончания целой эпохи, — день смерти и последовавших за этим похорон "отца народов"
Галина ФРЕЙДЛЕС, Ашдод
Уже какой год я хочу написать свои воспоминания о том, как я ездила на похороны вождя. В этом году, наконец, собралась вспомнить эти дни.
Итак, мне недавно исполнился 21 год, я живу в городе Воронеже, учусь на четвёртом курсе Воронежского государственного университета.
2 марта 1953 года всем гражданам СССР объявляют о тяжёлой болезни И.Сталина.
Эта весть неподъёмным камнем ложится на сердце, настроение кошмарное, в университете вижу то же самое, занятия проходят кое-как, преподаватели и студенты в напряжении. Так мы были воспитаны в то время, — великий вождь был основой нашей жизни, она без него может остановиться. Все вместе ждём известий из Москвы. От надежды переходим к отчаянию, так как вести из Москвы всё хуже и хуже.
6 марта в шесть часов утра без предварительного исполнения гимна СССР незнакомый голос (не Юрий Левитан) объявляет, что работают все радиостанции Советского Союза. Сразу стало понятно, что И.Сталина больше нет. Вся наша семья, в том числе мой отец — участник войн с Финляндией и Великой Отечественной, не может сдержать слёзы.
Я ухожу в университет. По дороге встречаю расстроенных людей. У некоторых на руках чёрные траурные повязки. Даже у маленьких детей, которых ведут в детский сад.
В университете у людей тоже тяжёлое настроение, включён приёмник, звучит музыка, в том числе та, которую любил вождь. Мне почему-то запомнились мелодии песни "Сулико" и симфонической картинки "Март" из "Времён года" П.И.Чайковского. У всех в глазах немой вопрос: "Что же с нами будет дальше?"
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Душа рвётся в Москву, в Колонный зал. Но у меня в Москве нет ни родных, ни знакомых. И вдруг ко мне подходит моя однокурсница Лена и предлагает ехать с ней в Москву, она надеется, что мы сможем переночевать у её знакомой. Я сразу же соглашаюсь. Конечно, Лена должна ещё дозвониться к знакомой и заручиться её согласием. Вечером шестого марта она получает из Москвы согласие принять нас. Дома мы с подругой получаем согласие своих родителей на поездку.
Седьмого марта отправляемся с Леной в воронежский аэропорт. Видим там массу людей, но Москва закрыта, рейсы туда, а их было из Воронежа или через Воронеж достаточно много, отменены. Та же картина на железнодорожном вокзале. Мы с Леной ожидаем уже несколько часов, не знаем, что нам делать, но домой не уходим.
Вдруг видим, что мимо нас идут два молодых человека, одетых в тёплые кожаные куртки, на головах у них форменные фуражки лётчиков гражданского воздушного флота. Мы подбегаем к ним и, узнав, что они сейчас вылетают в Москву, просим их взять нас с собой. Они соглашаются взять нас "зайцами", и мы уходим с ними. В этот день люди хорошо понимали друг друга.
Оказалось, что эти лётчики перевозят в Москву какой-то груз. Мы с Леной уселись на скамеечки в грузовом отсеке самолёта, а пилоты дали нам тряпки, которыми велели закутать ноги, так как в воздухе, в неотапливаемом грузовом отсеке будет очень холодно, — самолёт грузовой и для пассажиров не приспособлен. Совершенно не помню, платили ли мы лётчикам какие-либо деньги, впрочем, это не имеет особого значения.
Через некоторое время мы были на одном из московских аэродромов. К вечеру добрались по нужному московскому адресу. Сейчас не помню, как звали милую женщину, приютившую нас, замёрзших и усталых, накормившую горячим ужином и постелившую кровать, на которую мы с Леной легли вместе и, поговорив с хозяйкой, заснули.
Рано утром восьмого марта мы ушли из гостеприимного дома с надеждой попасть в Колонный зал, где уже второй день стоял гроб с телом вождя, к которому день и ночь нескончаемым потоком шли прощаться люди.
Погода была ненастная. Она точно соответствовала настроению людей. Народ шёл и шёл толпами, во многих местах улицы перекрывали грузовики-пятитонки. Они были тесно прижаты друг к другу, в кузовах стояли солдаты. Кое-кто из толпы, чтобы пройти дальше нырял под кузова машин,
но такие действия пресекались. Не было абсолютно никакого порядка. Мы подошли к улице Чехова.
В толпе прошёл слух, что от этой улицы люди будут пропускаться партиями по направлению к Колонному залу.
Улица Чехова была заполнена людьми во всю свою ширину и длину. Народ прибывал и прибывал.
Сначала люди надеялись, что будет наведён порядок, появится милиция. Все вокруг, так же как и мы, готовы были стоять и стоять лишь бы попасть в Колонный зал для прощания с И.В.Сталиным.
Шли разговоры, что надо потерпеть ещё, хотя бы, пару часов и наверняка кто-нибудь из членов похоронной комиссии обратит внимание на это огромное скопление простых людей и примет соответствующие меры. Но время шло… Народ всё прибывал. Уже начало темнеть. Толпа стала плотнее и начала раскачиваться, задние напирали на впереди стоящих. Никаких изменений в смысле порядка не произошло, люди по-прежнему никого не интересовали, в конце улицы всё те же пятитонки с солдатами, перегораживающие путь к Колонному залу.
Я помню, как оторвала ноги от земли и поджала их. Толпа стиснула меня так, что стало трудно дышать, и понесла. Стало страшно. Мы с Леной поняли, что если хотим остаться целы, то надо уходить. В общем, мы кое-как выбрались из толпы и ушли. Уже поздним вечером пришли к своему временному пристанищу. Хозяйка обрадовалась нашему появлению, так как по городу ползли слухи, что немало людей сильно пострадало. Она накормила нас, озябших и уставших, а потом поставила на стол чай с куском торта для каждой и сказала сквозь всхлипывания: "Девочки, ведь сегодня всё-таки наш, женский, день — восьмое марта".
Девятого марта состоялись похороны вождя. Мы вместе со всеми жильцами дома, где остановились, пошли на площадь, которая находилась недалеко от дома. На площади уже собралась масса народа.
На столбе висел мощный репродуктор. Вскоре начался репортаж о похоронах вождя, вёл этот репортаж Юрий Левитан. Его завораживающий, проникающий в самую глубину души голос нельзя было спутать ни с каким другим. Кстати, Ю.Левитан 18 декабря 1959 года приезжал к нам в Воронеж, и я была на этой встрече. Он рассказал, что тогда, когда умер Сталин, он ни за что не мог объявить о смерти вождя, так как сам от этого известия был в полушоковом состоянии. Но через несколько дней, оправившись, именно он девятого марта вёл репортаж о похоронах.
Вернёмся в Москву. Погода холодная, под ногами где снег, где вода, — ведь это была первая декада первого месяца весны в центральном районе России.
Люди стояли расстроенные, некоторые в слезах, тишина, только чёткий голос диктора:
"Траурная процессия подъехала к мавзолею, руководители партии и правительству поднялись на трибуну"…
Начался траурный митинг, который открыл Хрущёв, председатель комиссии по похоронам.
Выступил Маленков, говорил он спокойно, бесстрастно. Потом Берия — громко, чётко, с торжествующими нотками в голосе. Он не знал, что торжествовать ему осталось совсем недолго.
После Берии выступил Молотов, который долго не мог справиться со слезами.
Когда гроб с телом И.Сталина вносили в мавзолей, то загудело всё, что могло гудеть: заводы, фабрики, паровозы, пароходы… Раздались залпы из множества орудий. А у меня в голове стихи Маяковского:
"Путь величайший закончен. Стреляли из пушки, а может, из тыщи. И эта пальба казалась не громче, чем мелочь, в кармане звучащая — в нищем".
Потом был гимн, войска отдали последние почести генералиссимусу. После окончания траурной церемонии люди стали медленно расходиться с площади.
В этот же день мы с Леной без особых проблем улетели в Воронеж. Вернувшись в университет, узнали, что ещё несколько групп студентов с нашего курса ездили в Москву, среди них были ребята, старше нас на 7-8 лет, участники войны. Ночевали они на вокзале. Но никто, ни один человек не попал в Колонный зал. Так же мы узнали, что немало людей погибло или получили травмы в давке.
Безусловно, всё это безобразное отношение к народу целиком и полностью лежало на совести председателя комиссии по похоронам Хрущёва. Да и что можно было ожидать от этого невежественного карьериста, который в прошлом сам напросился в так называемые "тройки", орган репрессивной внесудебной расправы. (В девяностые годы в Израиле была опубликована копия архивного документа — заявление Хрущёва с просьбой включать его в состав таких "троек"). Множество невинных людей были лишены жизни по вине этого органа. А Хрущёв был в первых рядах участников этого кровавого дела. Правда, потом он стал "главным разоблачителем " репрессий, но никогда, ни в своих речах по этому вопросу, ни в своих воспоминаниях, изданных за рубежом, ни разу не выразил сожаления по поводу загубленных им жизней. Скажу еще несколько слов по вопросу организации похорон видных государственных деятелей.
От Воронежского экскаваторного завода, где мы (я и мой супруг) работали, инженеры ездили в служебные командировки за границу. Один из них находился в командировке в Белграде во время похорон Иосифа Броз Тито и рассказывал, что на этих похоронах собралось огромное количество людей из Белграда, других городов Югославии и из-за рубежа. Но в отличие от описываемых московских событий на похоронах Тито был порядок. Была очередь, которая всё время продвигалась. А так как люди стояли в этой очереди много часов, то их обеспечивали бесплатными бутербродами с горячим чаем. Но так было в Югославии. В СССР было так, как я описала, и в моём повествовании нет ни одного слова неправды.
