Чуть больше года прошло с того дня, когда именно этот оркестр будто обозначил концертом странное, страшное, сравнительно тихое пространство «жизни до войны». Время обрело иной ритм и иной темп
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Воздух был прохладным и сладким, как коктейль, приготовленный нежной рукой. Стеклянный куб здания концертного зала «Смоларш», что на территории тель-авивского университета, был пронизан алмазами огней. Мы шли на концерт Иерусалимского симфонического оркестра. Оркестра, который, будто изысканный и призванный всеми богами музыки атташе, представляет самую светлую сторону души Вечного города. Приезд этого оркестра в бурлящий Тель-Авив вносит яркую краску, добавляет волнующий аккорд в насыщенную жизнь израильского мегаполиса.
В прозрачное стекло, в куб, сияющий среди густой синевы октябрьского вечера, вливалась публика. Потоком и ручейками. Слушатели шли к музыке, на музыкальные миры Беньямина Юсупова, Моцарта и Чайковского. На встречу с коллективом, который за прошедший год сделал новые шаги к творческим вершинам.
Чуть больше года прошло с того дня, когда именно этот оркестр будто обозначил концертом странное, страшное, сравнительно тихое пространство «жизни до войны». Время обрело иной ритм и иной темп. Кажется, будто во времени зияют дыры. И слёзы капают в струящемся, оцепенело-бесконечном движении, со вздохами, исторгаемыми из глубины души, как в «Lacrimosa» Моцарта.
В зале притушили свет. Зал затих. И оркестр, возглавляемый Юлианом Рахлиным, — скрипачом, дирижером, представителем ордена самых интернациональных музыкальных кудесников, существующих вне всяких границ, — выдохнул пьесу-вспышку «В праздничном ритме». Юлиан Рахлин взмахнул рукой – и оркестр понёсся. И ритм, этот всесильный колдун и мистическое «альтер эго» биения сердца, воцарился в зале и в мире. Летели-ворожили амбициозные, беззаконные ударные; они грохотали-вышивали и рвались ввысь; а маримба и треугольники оформляли ритмичную песнь. Вслед за ними рвались благородные виолончели, аристократы-альты, гибкие скрипки. Летели, ошарашивали, обескураживали, восходили над пустой застывшей землёй. Над унынием, эгоизмом, чванством, склоками. Сухие, утверждающие свою волю, властные восклицания – гипнотические и завораживающие. Музыка — будто эскиз детектива про пустыню и красавицу в чадре, про хитроумного визиря и сундуки со скрытым в них сиянием. Звуки взрывали землю и касались облаков.
Композитор Беньямин Юсупов умеет удивить, выплеснуть свежие созвучия, развернуть ослепительный узорчатый полог. Спрятанные в его партитурах джины и асуры благостны, наделены силой и оптимизмом. Их взрывной темперамент врачует душу, залечивает сердечные раны. И это сегодня так ценно для Израиля.
А потом, после энергии всепоглощающего ритма, запела скрипка. В золотисто-венском обрамлении оркестра зазвучал Моцарт. Его Третий скрипичный концерт перенёс меня из рыжей, рвущейся вихрем, чарующей местной стихии в изысканные залы венской классики. В пространство париков, фижм, в стихию ясного и уравновешенного бытия. И я вдруг будто увидела невысокого изящного человека, — азартного, умеющего шутить и грустить в музыке и в жизни, вовлечённого в события галантного века, в его интриги и маскарады. Скрипка Юлиана Рахлина щебечет, плещет серебром, звенит детской радостью – и наполняет сердце суровым отсветом глубокой печали.
Третий соль-мажорный для скрипки очень знаменит и всесветно любим. И нелегко его играть сегодня так, будто он написан только вчера, — в дни, судорожно пытающиеся выглядеть нормальными. Но Юлиану Рахлину эта задача удалась. Свежесть, чистота стиля, логика и очарование, упоение красотой моцартовских гармоний передаётся залу. Думаю, это почувствовал каждый слушатель, сидевший в зале – словно в огромной светской гостиной, где всё перемешано, отношения запутаны, а чувства беззащитны. Но давно уже истёк галантный век, и дамы не ходят в кринолинах, и нет того бильярдного стола, на котором любил набрасывать свои гениальные, музыкальные, жемчужные шутки Моцарт.
Дирижировать и одновременно солировать баснословно трудно, и это удаётся немногим. Юлиан Рахлин солировал изумительно — артистично и увлечённо. При этом весь оркестр звучал мягко, культурно, чутко. Интереснейшее эстетическое переживание доставило мне соотношение энергии и музыкальной экзотики мышления современного израильского композитора Беньямина Юсупова с моцартовской гармонией, с хрупким и словно скользящим, будто подсвеченным канделябрами и укутанным в тончайшую шёлковую мантию голосом моцартовской скрипки. Отмечу, что у Юлиана Рахлина в руках инструмент Страдивари «Ex-Liebig».
После антракта была исполнено-соткано музыкальное полотно мистической, космической силы. Пятая симфония Петра Ильича Чайковского ми минор, сочинение 64. Через одиннадцать лет после Четвёртой симфонии, посвящённой Надежде фон Мекк — спонсору и другу; женщине, которая была и ангелом, и чёрным лебедем великого маэстро, — возникла Пятая. Она вся – стенограмма битвы, она звучит, как трагическое кружение на ристалище борьбы человека с судьбой, как отображение схватки личности с роком, миром, людьми. Тема-символ полна драматизма, и была сыграна, прожита грозно, медитативно, прекрасно и тревожаще.
Все четыре части Пятой симфонии, все четыре эпизода мировой мистерии были тщательно выстроены и исполнены оркестром вдохновенно и ярко. И грозные видения, и медитативная образность внешне несложного, но мудрого мелодического языка, и прелесть ранящего душу вальса, и громы земного ада — всё было убедительно. Будто грозные птицы рванулись в небеса и проплыли над залом, оставляя слушателям раздумья, гармонию печали и неожиданные ассоциации.
В последнее время несколько израильских оркестров, в том числе и Филармонический, с тем или иным успехом исполняли эту симфонию. Не стану сейчас делиться своими впечатлениями обо всех трактовках. Но, — по моему личному убеждению, — именно Иерусалимскому симфоническому по яркости впечатлений удалось сделать своё исполнение значительным событием, особой вехой в израильской художественной жизни.
Очень хочется, чтобы новый сезон стал для оркестра сезоном побед, радостных эмоций и творческих открытий. Коллектив получил в руководители, в художественные архитекторы истинного лидера, мастера, лирика и философа, одного из ярчайших музыкантов нашего времени. И это внушает мне оптимизм и надежду.
И ещё одно наблюдение. Прекрасный фотограф Эд Маркович сделал на концерте фотографии. На мой взгляд, это не просто фото, а художественное исследование, глубокая творческая работа. И я восхищенно склоняю голову перед его талантом.
Спасатели, или Музыка как присяга | ИСРАГЕО
