Последний из Рокаров. Экспресс-детектив
Владимир ТАРТАКОВСКИЙ
Берясь за дверную ручку, Бруно привычно глянул на крайнее окно второго этажа. В углу виднелось светлое пятно – голова отца.
В дверях он сунул охраннику купюру.
– Кто ни спросит – ты меня не видел.
Охранник кивнул.
Бруно поднялся на этаж, прошел холл, приоткрыл дверь.
– Папа, это я.
Отец не повернул головы.
– Слышу. Ты не отвечаешь на звонки. Здоров?
– В порядке.
– Принес сыр?
– Конечно, от Гастона. Нарезать?
– Сначала возьми табурет, сядь ко мне.
Бруно снял шляпу и очки, сел на низкий табурет перед отцом. Старший Рокар пробежал пальцами по лицу сына, погладил голову и, не удержавшись, прижал к себе.
– Ты пахнешь дождем. Я слышал дождь и видел три молнии. Их было три – правильно? А еще, я сегодня пообедал в столовой. Сам туда приехал, не просыпал ни крошки и не пролил ни капли. Это сказала Бригитта. Кстати, могу вас познакомить.
– Мы знакомы.
– Недостаточно близко. Она лучшая сестра – неглупая, милая. И красотка, как с журнала.
– Красотка? Ты определил это наощупь?
– Но я же не ошибся, правда? Она бы тебе подошла.
– Папа, тебе, конечно, трудно этому поверить, но мне скоро пятьдесят пять. А ей, похоже, тридцать. Она могла бы быть моей дочкой.
– Да, если б твоя Диана не была щепкой и удосужилась родить.
– Диана уже пятнадцать лет не моя.
– И хорошо! Ты, последний из Рокаров, должен иметь ребенка. Вообще, тебе давно пора причалить к надежной пристани.
– На шестом десятке это непросто. Да еще в моем положении.
– Зато на десятом десятке, в моем положении, это опять легко. Я не шучу. Можешь меня поздравить с новым романом. Молчишь? Жаль, что я не вижу твою удивленную физиономию.
– Она похожа на твою.
– Нет, ты больше похож на Эльзу. Сколько сыров – три?
– Да, твои любимые.
– Спасибо, Бруно. Сделай тарелочку и завари чай – мне и себе. Только не забудь помыть руки. И прекрати сутулиться, как старик.
Бруно нарезал три горки сыра, заварил два чая и поднес отцу. Симон уверенно взял свою чашку – так же уверенно, как называл Бригитту красоткой и корил сына за сутулость.
– Я не слышал, как ты размешиваешь сахар. Его здесь нет?
– Ты же пьешь без сахара.
– Раньше. Но теперь в столовой сахар размешивают прямо в заварке, чтобы мы его не рассыпали. Пришлось изменить вкус.
– Ты же никогда ни под кого не подстраивался.
– Старею… Ну, спроси, как зовут мою любовь?
– Ну?
– Что – ну?
– Как, папа?
– Что – как?
– Папа, я сгораю от любопытства – как зовут твою любовь?
– Ее зовут Анна. Красивое имя, правда? – простое и звучное. Мы познакомились вчера: наши помощницы зазевались и коляски стукнулись. Анна – доктор археологии. Мы говорили до полуночи. Я рассказал ей об Эльзе, а она мне – о нескольких своих романах. Их было много, и неудивительно: она красотка, каких теперь нет. Я провел пальцами по ее лицу, и сразу понял, что это моя судьба. А у нее было чувство, будто бы мы вместе провели бурную ночь. Так она мне сказала. Она видит и слышит, и даже встает с кресла. Но у нее есть проблемы с памятью – блуждающие черные дыры.
– Значит, каждый день она будет влюбляться в тебя заново.
– Точно! Радуйся за отца и ищи любовь, пока не стал стариком.
– Наверно, тогда я ее и найду.
– Смейся, смейся. Но не факт, что тебе повезет так, как мне. В любом случае я хочу познакомить тебя с Анной.
– Я рад за тебя, папа! У тебя интонации юноши.
– Зато мочусь, как младенец.
– Зато у тебя любовь и ясная голова. А как твои боли?
– Ничего, терпимо. Мы с ними пришли к джентльменскому соглашению – я на них не жалуюсь, а они временами отступают. Иначе мне делают укол, и я сплю, как труп. А это еще успеется. Но слышу, ты расстроен. Есть проблемы? Банк давит процентами?
– Не совсем… Ничего, после смерти все проблемы исчезнут.
– Вот-вот, как раз о ней мы с Анной много говорили.
– О смерти?
– Да. Анна сказала, что даже кости в земле распадаются в пыль и смываются водой. В торфяных болотах или в сухом песке скелет может лежать века, зато в воде он исчезает за пару лет. Вообще, какая разница живым от того, что случится с их скелетом? Помню, был фильм про “Титаник”. Не игровой, подводные съемки. Корабль семьдесят лет пролежал на дне. Там многое сохранилось – и одежда, и всякие мелочи. Даже фортепиано стояло, как новое! А от людей осталась только обувь, остальное растворилось в воде.
– А что с душой? – поддел Бруно. – Растворяется в воздухе?
– Я атеист, ты же знаешь, – серьезно ответил отец. – По-моему, человек жив, пока жив. Душа отдельно от тела? Не знаю, что это. Жизнь есть душа и тело вместе. И это – множество опций счастья. Пока хоть одна из них открыта, пока человек получает от жизни хоть какое-то удовольствие, она того стоит. Поэтому каждый, кто кончает с собой – дурак. Закрылась одна опция? другая? третья? Но, пока жизнь продолжается, остаются миллионы разных других. В юности я обожал Хемингуэя, считал – вот это настоящий мужик. А он вдруг взял – и застрелился. Я был страшно разочарован. Потому что жить – это здорово. Когда-то, очень давно, я потерял потенцию, потом стал быстро терять зрение, потом отнялись ноги. Уже три года я в кресле. Ну и что? Зато я чувствую вкус еды, слушаю музыку. Или – футбол по радио, и все себе представляю. Слушаю новости, политическую болтовню. А теперь и влюбился.
Отец замолчал, смакуя сыр. Его глаза смотрели в никуда, но Бруно чувствовал: старик действительно счастлив.
– Хороший сыр, качественный, настоящий камамбер. Как на твой вкус?
– Очень неплохо.
– А моцарелла чуть солоновата, ты не находишь?
– По-моему, как раз.
– А это, конечно, гауда, похоже, что козья – точно, я угадал? Так вкусно, просто тает во рту! Спасибо, Бруно, порадовал меня. Только следующий раз нарезай гауду потоньше, как моцареллу. По-моему, молодые не могут по-настоящему насладиться вкусом. Они несутся по жизни слишком быстро и ничего не чувствуют. Меряют жизнь годами, а надо – днями, даже вернее – минутами. Никто не знает, сколько в жизни минут, а ведь каждую можно прожить неспеша, насладиться ею, как кусочком хорошего сыра. Но нет, это – когда-нибудь потом, а сейчас нам надо спешить! Движение ради движения, как будто жизнь – не цель, а средство. А что в конце? Поминки.
– Папа, ты говоришь сетевыми афоризмами.
– Какими афоризмами?
– Сетевыми. Теми, что гуляют по сети и требуют лайков.
Отец только пожал плечами.
– Я тоже всегда гнал вовсю. Сам построил завод – от площадки до последнего винтика. В двухтысячном я был почти миллиардер. Может, надо было остановиться.
– Вроде так недавно, – вздохнул Бруно. – А теперь я – банкрот. Тону и не могу заткнуть дыры в корпусе.
– И банки душат тебя процентами?
– Уже не душат. Везде отказ.
– Так продай часть оборудования! Ты же говорил, что “Сименс” интересовался главной линией!
– Интересовались, приценились и умолкли. Куда им спешить? Ждут арбитража, чтоб потом перекупить все дешевле у аудитора. У меня полные склады, до января должны прийти сорок миллионов отсрочек, а “Дженерал Телком” интересовалась моими патентами. Но это не поможет, все пропадет, потому что времени больше нет. Я со вчера – под домашним арестом.
– Но как же ты здесь?
– Электронного наручника нет, Финкель постарался.
– Джек – парень не промах. Лучший в мире адвокат.
– Главное – мечтатель. Все еще надеется уговорить “Сименс”.
– Сколько на тебе висит?
– Около ста миллионов. Но просроченных, по судебному иску – ерунда, чуть больше тринадцати. Если б я мог их заплатить, со временем продал бы то, что возможно, и погасил все остальное. Но теперь поздно. Послезавтра назначат государственного аудитора и все перейдет под его контроль – и дом, и завод. Прости, папа… Не хотел говорить… само получилось.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
– И хорошо, что получилось. Если не мне говорить, то кому?
– Тому же Джеку. Обещал приютить меня.
– Боже мой, Бруно! Неужели они выкинут тебя на улицу?
– Запросто. На арбитраже оборудование идет по мизеру, а за дом можно получить настоящую цену.
– Не верю… Не верю, что дожил до этого. Двадцать лет назад я был почти миллиардером, а теперь мой сын станет нищим.
Из глаз отца потекли слезы.
– Бруно… Мой Бруно… Ты меня убил. Выходит, шансов нет? Завод… мой завод закроется навсегда, а наш дом уйдет с молотка! Бедный мой! Иди ко мне.
Бруно опустился на пол и положил голову на колени отца, на пахнущие сыром руки. Он молчал, боясь думать об остававшемся варианте. Жутком, жестоком варианте, который мог перевернуть все: не отец бы плакал над сыном, а сын над отцом. Все просто: в день семидесятилетия промышленник и бизнесмен Симон Рокар застраховал жизнь на пять миллионов, сроком на двадцать лет. За эти годы пять миллионов превратились в двенадцать, или больше. Но накопительной части в страховке нет: через два месяца отцу исполнится девяносто, договор окончится, и страховая компания переведет невыплаченную премию в свой актив.
Отец никогда не говорил о страховке. Помнит ли он о ней? Помнит, не помнит – какая разница? Бруно это не касается, он не хочет об этом думать, он любит отца и приехал только повидаться. Пусть двенадцать миллионов Симона Рокара останутся у страховой компании вместо того, чтоб спасти от нищеты единственного сына! Надо же, совпало – почти нужная сумма.
Нет, забыть, не думать!
– Надо подумать, – услышал Бруно голос отца.
Он хотел поднять голову, но отец придержал ее и прошептал:
– Хотя – нет. Нет времени на раздумья, надо действовать.
Боже, неужели он об этом?!
– Действовать? – хрипло переспросил Бруно.
– Да, – шепнул отец. – Получить мои тринадцать миллионов.
– Тринадцать? – удивился Бруно, все еще не поднимая головы.
Старший Рокар хлебнул из чашки и громко сказал:
– Чем больше пью, тем больше потом возни нашим девочкам. И ты прав: сладкий чай – совсем не то, просто сладкая водичка. Попрошу официантов, чтоб заваривали мне отдельно, без сахара. Говорят, сахар вреден для здоровья.
Бруно молчал, ожидая снова услышать шепот.
– Я думал, что здоровье понадобится мне еще шестьдесят семь дней, – прошептал отец и засмеялся мелкими, сухими смешками.
– Шестьдесят семь?
– Тихо, возможна прослушка! – Симон притянул к себе сына и зашептал ему в ухо. – Раз ты удивлен, значит, помнишь о моей страховке, но ошибаешься в цифрах. Постеснялся расспросить Джека о моем полисе?
Бруно молчал. Слава Богу, что отец его не видит.
– Там сейчас почти тринадцать, – продолжил старший Рокар. – Если б ты хорошо стоял на ногах, я оставил бы их страховщикам. Но мне известно твое положение, известно, что от миллиарда остались только долги, и поверь: я не собирался этого делать. Подожди, Бруно! Молчи, не перебивай меня, не сбивай с мысли! Конечно, я был бы рад прожить оставшиеся шестьдесят семь дней. Ты удивлен, почему шестьдесят семь дней, а не шестьдесят один? Потому что оформление договора заняло неделю. Он вступил в силу и истекает только через неделю после моего дня рождения. Но страховой случай должен иметь место хотя бы на день раньше: шестьдесят семь дней от сегодняшнего. Простейшая арифметика. Я думал, что мне осталось шестьдесят семь дней.
Бруно молчал. Нужно было возмутиться, сказать что-то вроде:
“Что за страшные намеки, папа? Я никогда не приму такой жертвы! Как ты мог об этом подумать?! Жизнь дороже любых денег!”
Но, даже не произнесенные, эти слова уже звучали фальшиво. А произносить их следовало шепотом.
И в любой момент могла явиться полиция.
Отец отхлебнул из чашки и усмехнулся:
– Конечно, страховщики тоже считают дни, волнуются за меня. Каждую неделю присылают своего врача-гериатра. Он делает вид, будто он от поликлиники, а я притворяюсь, будто верю ему. Полное взаимопонимание.
Отец засмеялся, отпил из чашки и поставил ее на край стола. Обреченно качнувшись, чашка упала и раскололась.
– Разбилась? – испугался отец.
– Пополам. Но она была пустая.
– Давненько я не промахивался. Неприятный признак, верно? Видимо, я неспокоен.
Он снова притянул Бруно и зашептал:
– Проблема в том, что я до сих пор не решил, как это сделать. Ты же знаешь, что тут везде камеры. Если страховая компания докажет, что я ушел по собственному желанию – прощай, премия. Подожди, не перебивай! Я думал, в запасе полно времени – целых шестьдесят семь дней, успею что-то придумать. А теперь выходит, что времени нет. Ты, конечно, не захочешь помочь мне. Если…
– Все, хватит!! – не выдержал Бруно. – Не могу этого слышать! Не понимаю, о чем ты говоришь!
– Бруно, тише! Ты кричишь шепотом.
– А ты говоришь глупости. Я отказываюсь тебя понимать!
– Отказываешься от тринадцати миллионов и многих других миллионов, которые сохранишь, если избежишь арбитража? Хочешь стать нищим?
– Лучше нищим, чем с кровью отца на руках! И кто только что рассказывал, что наша жизнь прекрасна, а уход из нее – глупость? Если жизнь хороша для слепого в инвалидном кресле, значит, она будет достаточно хороша и для нищего. Если все имеет свою цену, то смерть отца – слишком высокая цена за благополучие сына.
– Но неужели жизнь слепого старика в инвалидном кресле стоит тринадцать миллионов? И сколько мне еще осталось? Представляешь, как будет обидно, если я окочурюсь бесплатно, через день после окончания страховки. Или даже через неделю. Каково мне будет делать последний вздох, зная, что мой сын – бездомный, а дело моей жизни распродано по цене металлолома? Смерть наступает в любом случае, так почему бы ее не продать? Это будет мой последний бизнес, я требую от тебя сотрудничества. Если не можешь сам…
– Папа, пожалуйста, хватит!
– …попроси кого-то, кто сможет.
– Все, папа, остановись!
– Тише, Бруно! Тише!
– Все, молчу. А ты пожалей мою психику. Не могу это слышать. На что ты меня толкаешь? Сам ты на моем месте мог бы это сделать?
– Если честно, то… не знаю.
– То-то.
– Потому что я не на твоем месте. Но в кризисный момент у человека открываются невиданные силы.
– Опять афоризм. Все, хватит! Я не буду этого делать.
– Значит, оставим страховщикам наши денежки?
– Значит, оставим. Вообще оставим эту тему. Тем более что даже, если бы… с тобой что-то случилось, мне это уже не поможет. Мое время истекло. Аудитора назначат послезавтра, а страховой премии пришлось бы ждать месяцы.
– Но ты бы успел взять под нее ссуду и вернуть срочные долги! Страховая компания – надежный гарант! А у Джека появился бы предлог выпросить в суде отсрочку.
Мобильник отца издал задумчивый звук.
– Да, – ответил Симон и подозвал сына. – Это тебя.
– Здесь два господина, – без вступлений произнес охранник. – Спрашивают о вас. ОК?
– ОК, – ответил Бруно и услышал короткие гудки.
Он наклонился к отцу и зашептал:
– Папа, прости, но я должен исчезнуть. Похоже, что судебные ищейки меня выследили. Кто бы ни спрашивал – меня тут не было. Я тебя люблю. Только обещай не делать глупостей.
– Я уже не в том возрасте, – улыбнулся отец.
– Папа, я серьезно. Пообещай не делать себе ничего дурного. И передай от меня привет твоей любовнице.
– Спасибо, передам.
– Обещай, что будешь себя беречь.
– А чем тогда займется Бригитта?
– Папа, пожалуйста! Я знаю, что твое слово тверже алмаза и хочу его услышать. Мне и без тебя еще придется понервничать. Если каждую минуту думать, жив ты или нет, я просто сойду с ума. Обещай мне, четко и ясно, что не причинишь себе никакого вреда. Скорее, папа!
– Ладно, сынок. Обещаю, что не сделаю себе ничего плохого. Ничего такого, что вредит здоровью. Я еще поговорю с Финкелем. А ты не сутулься и беги! Позвони, когда сможешь. Я тебя люблю. И спасибо за сыр.
…Выйти через кухню значило привлечь лишнее внимание. Направившись к главной лестнице, Бруно остановился в конце коридора, за редкими нитями свисавших с потолка зеленых лиан. Два чужеродных типа болтали с охранником в полупустом холле. Не просто так полиция: профессиональные ищейки, решил Бруно. Он услышал удары своего сердца и почувствовал, что потеет. Неужели обанкротившийся промышленник – такая важная птица? Делать им нечего?
Странно, что эти ребята не вломились прямиком к отцу, торчат на открытом месте. В любом случае с ними лучше не пересекаться.
Бруно водрузил на нос темные очки, надвинул на лоб шляпу, повернулся и медленно побрел обратно, мимо двери отца.
Переждать в туалете?
Выйти через кухню или через окно первого этажа?
Рыбка сама заплыла в сеть и заметалась в поисках выхода – посмеивался он над собой. Живя на социальное пособие, можно будет писать мемуары: “От удачи – к неудаче”. Даже нет, лучше: “Как потерять миллиард. Богатый опыт неудачника”.
В голове опять выстроилась знакомая убийственная цепочка. (Бруно даже забыл о преследователях и предстоящем арбитраже). Спад начался в начале нулевых, когда отец рулил самостоятельно, а Бруно заведовал сбытом и даже не входил в Совет директоров. Но и в последующих провалах он, Бруно, почти не виноват. Виноваты китайские промышленные пираты, крупные концерны, биржевые спекулянты и перепроизводство в высоких технологиях. И дальше, бесконечный список более мелких, локальных причин. Плюс ко всему – несколько моментов, когда просто не повезло. Просто не повезло, как могло не повезти любому.
Пройдя по коридору, он оказался перед дверью на балкон.
Может, спрыгнуть? Второй этаж – не так высоко. Попробовать?
На балконе, в кресле, с сигаретой сидела Бригитта.
Увидев Бруно, она встрепенулась:
– Что-то срочное?
– Нет, ничего.
– Я докурю, ладно? Курите? – она протянула пачку.
Он машинально кивнул, потом отрицательно качнул головой. Подошел к перилам, глянул вниз. Нет, для прыжка высоковато.
– Три часа до конца смены, а я уже вымоталась, как собака, – процедила Бригитта, выпуская слова обиды облаком синего дыма. – Конечно, здесь место престижное и на каждую рабыню, вроде меня, не пять подопечных, как обычно, а только трое. И все равно затрахалась. Ваш отец – исключение, подарок, с ним я отдыхаю. Девяносто – и такая ясная голова! Если бы не ноги и не слепота – нормальный мужик.
– Вслепую оценил твою красоту и замечает, когда я сутулюсь.
– И поболтать с ним можно, и пошутить, – кивнула Бригитта. – Зато двое других – психологические садисты, сто желаний в день. Я не преувеличиваю. Принеси то, нет, это; нет, не это, но и не то; ты меня не слышишь, тебе наплевать, хочешь меня отравить; поставь это здесь, то убери, почеши мне тут, нет, не так, не здесь; сделай укол, нет, уже не надо, приведи этого врача, потом того; включи свет, выключи свет, позвони тому, теперь позвони этому; укрой меня, нет, раскрой; одень, обуй; помоги сесть, помоги лечь. А менять подгузник – самое большое развлечение, каждую минуту. Я не преувеличиваю.
– Готов с тобой поменяться, – вырвалось у Бруно.
Бригитта подняла глаза.
– А если я доведу вашу фирму до банкротства?
– Она уже там.
– Серьезно? Простите. Симон говорил, что есть проблемы, но…
– Оставь, неважно.
Бригитта поднялась и погасила окурок.
– Вы мне не нравитесь. Снимите, пожалуйста, очки.
Бруно снял очки и шляпу.
– Вы бледны, на вас лица нет, – покачала головой Бригитта.
– Оно есть, – возразил Бруно, машинально ощупывая щеки.
Она стояла всего в полушаге. Казалось, протяни руку – и твоя. Так же, как и тринадцать миллионов – мелькнуло вдруг в голове. Но ни то, ни другое недостижимо. Эта сладкая конфетка уж точно. Все же интересно, как отец смог нащупать ее необычную красоту? И странно видеть эту красотку на такой изнуряющей работе. Говорит без акцента, хотя в ней безусловно есть что-то восточное. Нет, здесь ловить нечего.
Да и маловероятно, что такая тачка без гаража.
Вот зацепить бы девочку и исчезнуть с ней куда подальше! Три-четыре сотни тысяч на первое время найдутся, а там… Аудитор что-то продаст, раздаст главным кредиторам, со временем все утихнет, полиция гоняться не станет. А отец поймет и простит.
Но все это чушь, фантазии школьника. Бруно слишком стар: и для этой красотки, и для авантюр.
– Вы мне совсем не нравитесь, – повторила Бригитта.
– Жаль, – постарался улыбнуться Бруно. – А то можно было бы вместе поужинать, – добавил он, не задумываясь.
– Поужинать? Спасибо, но это немного неожиданно. Думаю, сегодня не выйдет. Как-нибудь в другой раз.
– В другой раз точно не выйдет. Разве что в благотворительной столовой для нищих.
– Вы шутите?
Глаза Бригитты стали еще больше. Она была так прекрасна, и так близко. Бруно молчал, борясь с желанием обнять ее, гладить волосы, целовать губы, глаза, хоть на минуту забыть обо всем.
– Отец в курсе? – спросила она.
– Увы, – кивнул Бруно.
– Знаете, позвоните мне через час.
– Я без мобильника.
– Забыли дома?
– Не забыл, а оставил – по мобильнику меня легко вычислить. Я сейчас под домашним арестом, перед арбитражем. Если заметят, что я отлучался, это может негативно повлиять. Тут все серьезно.
– Но вы пришли повидаться с отцом! – Бригитта провела рукой по плечу Бруно, будто разглаживая невидимые складки пиджака. Она была совсем, совсем близко.
Но в ее кармане уже звонил мобильник. Она глянула на номер.
– Простите, господин Бруно, мой перерыв слишком затянулся. Я могу как-то вам помочь?
– Конечно: поужинать вместе. Но не когда-нибудь, а сегодня.
– Это так важно? Нет, вы, правда, милый, и я с удовольствием, но вы же понимаете, что наш ужин будет не больше, чем ужин.
– Значит, он будет?
– А что с вашим домашним арестом?
– Что ты предпочитаешь в качестве главного блюда?
– Что угодно, кроме мяса. Но в ресторане вас могут увидеть.
– Тогда вот, – Бруно протянул визитку. – Мой адрес и телефон.
– Хотите, чтобы я приехала к вам?
– Очень хочу. Обещаю, что это будет не больше, чем ужин.
– Не хотите остаться один на один с вашими проблемами?
– Нет, просто мне кажется, что я нашел доктора моей души.
– Ну, если это так важно… буду к восьми.
Бригитта поцеловала его в щеку и ободряюще улыбнулась.
– Держитесь. Мы должны быть сильнее наших проблем.
“Опять штамп из интернета”, – думал Бруно, глядя ей вслед.
Оставшись один, он какое-то время наблюдал за выходящими из главных ворот, но типы в штатском не появились.
Надо было возвращаться домой – чем скорее, тем лучше.
Вместо этого Бруно опустился в кресло, взял со стола забытую Бригиттой золотую зажигалку и достал из пепельницы ее окурок. Вообще-то он не курил, но пара затяжек могла успокоить нервы. Хоть немного отключиться, забыть о долгах, о папиной страховке…
Он проспал час, но проснулся с тяжелой головой.
Проходя мимо двери отца, остановился. Зайти?
Но, возможно, его там поджидают.
Найти Бригитту? – пусть заглянет, проверит.
В конце коридора, со стороны холла, показались два знакомых силуэта. Подавив инстинкт, Бруно не бросился на балкон, а зашел в дверь напротив, обозначенную: “Комната персонала”.
Комната была пуста. Он глянул в окно: для прыжка высоко.
Он толкнул еще одну дверь и оказался в крохотной кладовке, уставленной стеллажами. Выл кондиционер, было очень холодно. Бруно спрятался в угол, закрылся занавеской.
Он слышал, как дверь в коридор открылась, за стеной раздались голоса.
Интересно, отец на его месте тоже стал бы прятаться?
Вспомнив об отце, Бруно ощутил жуткий, подавляющий страх. Вернее, коктейль из страха, тоски, безнадежности и чувства вины. Без войны или какого-то катаклизма отец готов принести себя в жертву ради сына. Кажется, что-то похожее было и на Титанике. Но там уступали место в шлюпке, то есть спасали жизни, а здесь – всего лишь деньги.
О, нет, отец не сделает этого – не сможет, даже если захочет! Что может сделать слепой, не встающий с инвалидного кресла? Чтоб ударить себя ножом нужна сила. И все ведь просматривается, а самоубийство, конечно, не дает права на страховую премию. Значит, любое физическое насилие над собой исключается. Отравление тоже – страховщики наверняка потребуют вскрытия. Да и откуда у отца яд?
Значит можно успокоиться?
Не можно, а нужно. Иначе недолго и свихнуться.
Нужно успокоиться и спокойно выяснить процедуру получения социального пособия. (Ясно, Джек такими вещами не занимается).
А чтобы успокоиться, нужно переключиться, нужна Бригитта.
Именно она?
Да, неспроста папа о ней говорил – она прекрасна и в ней есть готовность к соучастию. Папа прав: кто-то должен быть рядом. Возможно, тогда удастся проветрить голову, не возвращаться в сотый раз к совершенным промахам, не пересчитывать варианты, выкинуть из головы жестокие цифры выплат, долгов, процентов. И, главное, забыть об отцовской страховке и о намерении “уйти”. Лучше всего – думать о Бригитте, вспоминать ее замшевый голос, взгляд чуть раскосых глаз, тонкие пальцы с ярким маникюром, играющие золотистой зажигалкой, ее манящую фигуру, походку, мысленно раздевать.
Увы, только мысленно. В мыслях можно отменить аудитора, раздеть Бригитту, вернуться лет на десять назад, хотя бы на пять. Разница между мысленным и реальным и есть когнитивный диссонанс – еще одна мудрость из сети.
Нет, аудитор не отменится, а Бригитта, даже если появится, то уж точно не разденется.
Дверь приоткрылась, Бригитта зашла, задвинула засов и стала раздеваться.
Бруно затаил дыхание. В кладовке гудел кондиционер и шипел вентилятор, но и расстояние между двумя находившимися в ней было ничтожным. Почти касаясь Бруно, Бригитта стала обтираться влажными салфетками. Потом оделась, собрала салфетки, взяла что-то с полки и вышла.
Бруно прислушался к тишине за дверью, вышел в комнату и… Двое в штатском поднялись навстречу.
– Господин Рокар? Какая встреча! Я – Ален Маркс из Фонда демократии и либерализма, а это наш секретарь Лоренс Патерсон. Мы виделись на благотворительном коктейле Союза бизнесменов. Не знаю, помните ли вы меня, но вас узнать нетрудно: выглядите на уровне Голливуда! Надеюсь, что и ваш бизнес приносит плоды. Знаете, у нас намечается серьезный проект: заочный университет гуманистической философии в самой горячей точке планеты. Очевидно, вы догадались, что речь идет об оккупированной земле Палестины и ее многострадальном народе. Наш бюджет невелик, так как крупнейшие профессора мира готовы работать бесплатно. Нам недостает двенадцать миллионов евро и, если бы вы смогли… Господин Рокар! Господин Рокар, постойте!
* * *
– Бруно!? Наконец! Звоню тебе полдня. Ты куда исчез?
– Просто задремал.
– Ага: среди дня, на пять часов. Расскажешь это на арбитраже. А родному адвокату признайся: смылся из-под домашнего ареста. Ладно, не волнуйся, все ОК. Можешь продолжить свои прогулки. Я подсуетился: домашний арест отменен.
– Серьезно? Спасибо, Джек, ты гений! По правде, я был у отца.
– Надеюсь, ты не грузил старика всеми твоими заморочками? Тем более что мы продолжаем воевать.
– Боюсь, напрасно.
– Брось ныть, парень. Необратима только смерть. Держи хвост пистолетом и жди добрых известий.
– Я уже забыл, как они выглядят.
– Я помогу тебе вспомнить. Все, бывай.
– Спасибо, Джек. Ты – лучший из лучших.
– Оставь. Я только отрабатываю мой гонорар.
Бруно позвонил секретарю, потом сам зашел на сайт фирмы и перевел на свой анонимный счет все, что мог, до последнего евро. Потом заказал ужин и стал глядеть в окно на дождливую улицу.
Часы монотонно отбили шесть: остается два часа одиночества. Самое время вздремнуть, но без таблетки не выйдет, а глотать снотворное перед рандеву – глупо.
Хотя, реально – какое, к черту, рандеву? – уговаривал он себя. Просто убить время, немного расслабиться. Скорей всего, девочка поужинает, чмокнет дядю в щеку – и улетит.
А может просто не явится: что ей ловить со старым банкротом?
Попробовать смягчить женское сердце колечком с камешком? Разумеется, не за секс, а от чистого сердца.
В былые добрые времена, прежде чем добиться любви, Бруно изучал избранницу, выяснял ее реноме через сыскную контору. Теперь же придется наудачу довериться собственному чутью. Конечно, Бригитта могла…
И вдруг он увидел ее – выходящей из такси, прямо под дождь. Не веря глазам, он бросился в кабинет, нашел сохранившийся с детских лет бинокль, вернулся к окну и успел поймать ее в объектив, садящейся в такси на противоположной стороне улицы – мокрые волосы, промокшая одежда.
Такси скрылось, но Бруно еще долго стоял у окна.
Что за маневры? Приехала и передумала? Но почему так рано?
Около семи зазвонил мобильник:
– Господин Бруно? Это Бригитта.
– Рад тебя слышать, как дела?
– Спасибо, все хорошо. Господин Симон передавал вам привет. Но звоню не поэтому.
– Только не говори, что наш ужин отменяется.
– Нет, но я в автобусе, в пробке перед Королевским мостом. Чтобы успеть к восьми я должна сейчас выскочить, и дуть к вам. Но я с работы и не одета для ужина: блузка, бриджи и кроссовки.
“Мокрая от дождя синяя блузка и прилипшие к попе бриджи”, – вспомнил Бруно и бодро ответил:
– Выскакивай! Я тоже буду в футболке и шортах, идет?
Едва отключившись, мобильник задребезжал снова: отец!
– Привет, сынок! Как дела, дорогой?
– Блестяще! Финкель – виртуоз. Домашний арест аннулирован. Могу навещать тебя, сколько захочу. А как ты?
– В порядке. Привет тебе от Анны. Жаль, что вы не увиделись.
– Ничего, все еще впереди.
– Конечно! Впереди еще длинная жизнь. Но есть в ней такие вещи, которые нельзя откладывать. Например, платить по счетам. Не пугайся, я не о миллионах и процентах, а только о словах.
– О словах?
– Да, сегодня ты просил меня что-то тебе обещать, помнишь? И я обещал, то есть дал слово.
– Папа, что за намеки? Хочешь, чтобы я понервничал?
– Что ты, Бруно! Я исполню все, что обещал. Но я тоже хочу получить твое слово! Обещай родить наследника, хотя бы одного.
– Нищему старику это не так просто.
– Но и не так сложно. Обещай сделать это, не откладывая, при первой возможности.
– Но ты же не хочешь, чтоб первая случайная возможность стала матерью наследника. В таких вопросах спешить не следует.
– Тебе следует спешить, Бруно. Много времени потеряно.
– Но не все от меня зависит, как я могу обещать?
– Просто постарайся и будь честен сам с собой.
– Ладно, папа, еще поговорим.
– Конечно, поговорим. Но пообещай сейчас: найти достойную женщину и родить ребенка. А может, она уже есть.
– Бригитта, что ли? Вряд ли она готова участвовать в проекте. В моем положении нужна не молодая санитарка, а богатая вдова.
– Бригитта не так уж молода, ей тридцать семь. А ты не становись рабом положения, оно еще не раз переменится. Прислушайся к своему сердцу.
“Еще одна мудрость из сети”, – отметил про себя Бруно.
– Ладно, попробую наладить отношения с желаемым объектом, – сказал он отцу.
– Спасибо, сынок. Только сделай мне одолжение: произнеси фразу полностью, без лишних слов – так, чтобы все было понятно. И включи свой мобильник на запись.
– Это еще зачем?
– Включи и говори!
– Папа, мне это не нравится. Мне это совсем не нравится, папа.
– Тебе понравится, Бруно, вот увидишь! Сделай это для меня. Я же никогда не был нудным старикашкой, правда? Значит, один небольшой каприз могу себе позволить. Говори: я, Бруно Рокар, обещаю…
– О, Боже! …Ладно, раз ты так настаиваешь. Я, Бруно Рокар, в ближайшее время постараюсь найти достойную женщину и родить с ней ребенка. Первой кандидаткой будет Бригитта.
– Отлично! Записалось? Спасибо, Бруно!
– Пожалуйста, папа.
– Все у тебя будет хорошо. Аудиторов пошлешь подальше, а Бригитта будет твоей.
– Ты с ней об этом договорился?
– Не о чем договариваться. Она сама упадет в твои объятия, потому что ты – лучший на свете, мой любимый сын.
– А ты – мой любимый папа. Но почему вдруг…
– Все будет хорошо, вот увидишь. Все, пока, меня тянет в сон. Помни о своем обещании и не сутулься.
* * *
Бригитта приехала ровно в восемь. Сидя напротив Бруно, она доставала из салата и нанизывала на зубочистку крошечные кусочки сыра, маслин, грибов и овощей. Бруно снимал губами с шампура микро-шашлыки, стараясь дотянуться до тонких пальцев.
– Осторожней, господин Бруно! Хотите уколоться?
– Нет. Хочу другое. Хочу, чтобы прекрасная фея говорила не “господин”, а просто Бруно.
– Я попробую, – улыбнулась фея. – Но и у меня есть просьба.
– Считай, что она уже исполнена.
– Просто Бруно, выключи, пожалуйста, свой мобильник.
Бруно исполнил это желание, и получив очередную подачку, прижал к губам длинные пальцы, потом руку, лицо …
Бруно проснулся за полночь – резко и безвозвратно.
В голову сразу вернулись цифры финансовых отчетов, счастье от неожиданной ночи с Бриги, рассуждения отца о радостях жизни и его намерение “спасти” страховку.
Плюс к этому, неприятное чувство: что-то не так, не на месте. Покрутившись, он понял: уснуть не получится. Разбудить фею? Нет, пожалуй, с ней тоже спешить не стоит.
Глоток кофе и все станет на место – решил он и вышел в салон.
После кофе в голове прояснились и Бруно решил, что готов к продолжению волшебных минут. Но ощущение дискомфорта не исчезло: где-то что-то было не так. Он окинул взглядом салон.
Так и есть – мобильник выключен с вечера, с первого поцелуя.
Едва придя в себя, аппарат залился трелью: папа!
– Господин Рокар? Срочно приезжайте. Ваш отец в тяжелом состоянии. Боюсь, что можете опоздать.
Едва поняв, в чем дело, Бригитта схватила одежду и бросилась к машине. (Появление в родном заведении среди ночи вдвоем с господином Рокаром, похоже, нисколько ее не смущало).
Бруно гнал без оглядки. Горло свела судорога, голову сжимали невидимые тиски. Но в глубине души нагло горел свет: страховка! Бруно пытался его не замечать, не думать о близком избавлении. Но непослушные мозги уже плели цепочку: обязательство страховой компании о выплате премии, как гарант для банка, его согласие на ссуду, погашение срочных долгов, отмена арбитража, продажа товара со склада, получение платежей от клиентов…
Стоп, стоп, стоп!! Что с папой?
Не может быть, чтоб он сам… Если бы он действительно хотел это сделать, не стал бы об этом говорить. И как бы он смог?
В полутемном салоне их ждала дежурная сестра.
– …Опоздали на пять минут, – услышал Бруно будто издалека.
– Что именно случилось, Линда? – спросила Бригитта.
– Ничего экстраординарного, – ответила сестра, глядя в угол. – Просто резко упало давление.
Бруно чувствовал, что ком в горле исчез, внутри стало пусто. “Просто упало давление”, – эхом облегчения отозвалось в голове.
– Папа… Папа был в сознании? – глухо спросил он.
Дежурная выдержала многозначительную паузу.
– До последней секунды. Говорил, что влюблен. Говорил о вас. Сказал, что жить… – ее голос сорвался, – …это большое счастье.
В комнате горел безжалостно яркий свет.
Отец сидел в кресле, чуть откинувшись и будто прикрыв глаза. Бруно поцеловал холодный лоб, опустился на колени, ткнулся лицом в неподвижные пальцы и почувствовал, что плачет.
В комнату вошли санитары и Бригитта тронула его за плечо. Он послушно поднялся, двинулся следом, послушно проглотил таблетку, запил коньяком и свалился на кушетку.
– Господин Рокар!
– …А?
– Господин Рокар! …Простите, что разбудила.
– Ничего, порядок.
– Этой ночью я была не слишком вежлива с вами – извините.
Бруно узнал вчерашнюю сестру и даже вспомнил ее имя.
– Ерунда, Линда. Ты меня разбудила только для извинений?
– Не только. Заключение врача уже отправлено в страховую компанию и в полицию: Симон Рокар умер естественной смертью. Так что вскрытия не будет, можете распорядиться насчет похорон. Но, строго между нами: вчера от вашего отца пахло алкоголем.
– Алкоголем?!
– Да. Вечером, когда я везла его из сада, казалось, что он спит. А он уже был при смерти. Я коснулась его лба: холодный, как лед. И тут я почувствовала запах алкоголя. Протестировала его кровь: результат позитивный. Вашему отцу перед смертью дали алкоголь. Интересно, кто? И еще. У нас есть гипоклофелин – препарат, резко сбивающий давление. Он действует брутально, поэтому его редко используют, обычно эта коробка не распечатана. А теперь в ней недостает одной ампулы. Вы не видели ее среди лекарств отца? Красная, с золотой полосой? Вместе с алкоголем гипоклофелин может убить даже здорового. Конечно, все это строго между нами.
– Спасибо, Линда, – Бруно достал ручку и чековую книжку.
– Что вы, я совсем не для этого! Правда, не нужно…
Бруно решительно сунул чек прямо в декольте.
– Спасибо, – прошептала Линда. – Конечно, я буду молчать. Если полиция узнает, изведет всех. Может, эту ампулу вкололи кому-то другому, или кто-то из персонала просто стырил для себя. Если все-таки захотите расследовать, наймите частного детектива.
Бруно чувствовал, что остался один, что поговорить не с кем. Казалось, можно радоваться: отец не покончил с собой, а он получит страховку, избежит арбитража, рассчитается с долгами, спасет дом и завод, и возможно, в конце концов, выплывет.
Но радость была тяжела. Хотелось курить.
Бригитта сидела на балконе, во вчерашних блузке и бриджах. Но теперь ее волосы были кокетливо взъерошены, а пальцы дразнили красным маникюром.
Она обернулась; в глазах: любовь и участие.
– Милый, ты как?
– Так… Папа умер, а в голове – страховка, банк, арбитраж.
– Ты же говорил, у тебя супер-адвокат. Пусть ломает голову.
– Звоню ему все утро – не отвечает, подлец! Дай-ка сигаретку.
Бригитта достала и протянула Бруно сигарету.
Вместе с сигаретой из пачки выпорхнул желтый листик. Бригитта ойкнула, но постаралась улыбнуться. Бруно взял листик.
– Это квитанция такси.
– А, брось! – махнула Бригитта. – Сама не знаю, зачем ее сохранила, – добавила она каким-то чужим голосом.
Бруно вспомнил вчерашний дождь, ее переход с такси в такси.
– Это поездка ко мне? – спросил он, разглядывая листик. – Время: восемнадцать десять. Разве ты приехала так рано?
Вместо ответа Бригитта протянула золотистую зажигалку:
– Ты хотел курить?
– Курить? – ошеломленно переспросил Бруно.
Золотая зажигалка среди красных пятен маникюра напомнила ему ампулу тех же цветов, взятую из коробки этими же пальцами, вчера, в холодной кладовке. Вчерашние картинки и слова вдруг выстроились в четкую линию с ясным итогом: папа его обманул. Дал слово не причинять себе вреда, но все сделала помощница. Настоящий бизнесмен, он заработал даже на собственной смерти. Настоящий отец, он ушел из любимой жизни, чтоб выручить сына. А его последний звонок с просьбой о наследнике, судя по всему, был уже после смертельного укола, запитого коньяком.
Бруно протянул Бригитте желтый листик.
– Сохрани пока, вдруг полиция начнет копать. Классное алиби – доказывает визит к сыну в то время, когда отца поили коньяком и кололи гипоклофелином. Надеюсь, ты надела перчатки и тебя не засекли ни камеры, ни чьи-то глаза. И еще, я смотрел вчерашнюю транспортную сводку: пробки у Королевского моста не было.
– Такое чувство, что я уже на допросе, – отозвалась Бригитта.
– А у меня – что я наивен, как дитя. Поверил в твою любовь. Оказывается, визит ко мне был только для алиби, как этот листик. Собственно, вопрос у меня всего один. Коньяк, который я пил вчера перед сном, тот же, что ты дала папе?
Бригитта молчала. Бруно направился к двери.
– Думай что хочешь, – услышал он в спину. – Но я была у тебя не для алиби: Симон попросил меня… о помощи… уже после того, как ты меня пригласил. И еще он сказал, что оставляет тебя мне. Он отдал за тебя жизнь, а я, как ты понимаешь, рискую свободой.
Бруно повернулся. Бригитта стояла перед ним – прекрасная убийца отца, которому она так нравилась, который хотел, чтобы она помогла Бруно исполнить обещание о наследнике…
Только бы не свихнуться.
Зазвонил мобильник: Финкель!
– Джек?! Ну, наконец-то! Ты куда исчез?
– Спал.
– Спал!? Значит, ты ничего не знаешь?
– Зачем так категорично? Кое-что мне известно. Я, видишь ли, не просто спал, а отсыпался после ночных разборок с “Сименсом”. Помнишь, я обещал добрые известия? Так вот: они тебя покупают!
– Кто – “Сименс”? Смеешься?! Оборудование главной линии?!
– Всего тебя, идиот! Я с ними давно торговался, не хотел тебя заранее обнадеживать. Забудь обо всех долгах! Теперь ты “Сименс”! Весь твой завод. А ты – гендиректор. Часть они отмажут чеком, часть своими акциями. Увидишь конкретные суммы – упадешь. Позвони отцу, порадуй старика: арбитража нет, ты остался у руля! Кстати, передай привет от скромного раба закона Джека Финкеля. Бруно, ты со мной? …Бруно?! …Бруно!
